Стихотворения Симора Гласса
Переводы

В своей повести «Симор: Введение» Джером Сэлинджер пытается воссоздать образ брата повествователя, несомненного гения, не нашедшего (и не искавшего) форм воплощения, в которых мы привыкли гениальность опознавать. Речь идёт об одном из тех странников, которые проходят по жизни, стараясь не осквернить её призраками успеха и первенства, оставив как можно меньше следов. Получилась повесть о неизбежности провала такой попытки, невозможности ухватить то, что не хотел «ухватывать» герой повествования, отсюда – множество оговорок и отступлений в тексте, отсюда – осторожное слово «введение» в названии. Среди прочего, упоминаются стихи Симора, описывается их восторженное восприятие автором, сюжет нескольких пересказывается прозой. Понятно, что пересказ стихов может кое-что добавить к образу героя, но о самих стихах не даёт никакого представления. Впрочем, упоминается одна важная особенность: все стихи Симора формально состояли из шести строк, а его увлечение японской поэзией позволило автору придумать термин «двойное хокку», никогда не существовавшее в природе. Тут же Сэлинджер оговаривается, что стихи Симора, в конечном счёте, похожи только на него самого.

В 2010 году Сэлинджер умер, и его наследие попало в цепкие руки правообладателей. Обнаружились и стихи Симора, но поскольку сразу стало ясно, что они непосредственного отношения к произведениям Сэлинджера не имеют, публикаторам удалось без особого труда их получить.

При переводе (а лучше сказать, переложении) этих стихов, каждый из нас руководствовался своими соображениями и своим пониманием замысла автора. Любой перевод – это интерпретация, определённый взгляд на подлинник; наше решение работать вдвоём связано с надеждой, что два взгляда создадут у читателя более глубокий и объёмный образ автора. Об одном мы договорились сразу – сохранить шестистрочную структуру оригинала. Для себя мы эту форму назвали «стопками»: во-первых, в честь самого Симора, чья фамилия Glass на русский язык переводится именно так, во-вторых, поскольку стопа является первичной мерой стиха, она может служить синонимом поэзии как ритмического искусства. И, наконец, нам кажется, что Симор бросал в «топку» своих шестистиший самое существенное в своей жизни («с» ведь всего лишь предлог причастности и легко может менять владельца, что и случилось со стихами Симора – они стали нашим достоянием).

Ниже публикуются избранные «стопки». Полностью «стопки» выходят в нью-йоркском издательстве «Ailuros Publishing».

Перевод Владимира Гандельсмана:

Детство

Варенье варится в саду.

Ещё я вижу череду

высоких сосен.

Гамак. На золотистый сон

узор горячий нанесён

наствольных оспин.

Несчастный случай

Чудесный миг до мысли, как предместье,

которым едешь, –

ещё не весть, ещё предвестье

(кого там встретишь?),

в пустой автобус с заоконным садом

заходит человек, садится рядом.

Кристаллизация

Чтоб в слова облечь

голую жизнь,

стисни зубы, речь,

а вернее – стиснь.

Так волны бросок

вшёптывает соль в песок.

Улётное видео

Рыбу из ведёрка в море

выпускает, рыба притворилась мёртвой –

не плывёт, не хочет.

Девочка её подталкивает и хохочет.

Рыба поплыла.

Налетела чайка – унесла.

Колыбельная

тело к ночи просто тряпочка

постирай и отожми

где-то гамма до ре ми

гаснет отдыхает лампочка

левая прильнула тапочка

к правой тихо не шуми

Весна

Открыл окно и в отдаленье

увидел мир сплошной листвы,

лепечущее зелененье,

где птицы водятся лесны.

Уставы неба шли из вышины,

и всякой жажде было утоленье.

Зёрна времени

с катка шаровары в сосульках

поют карнавальную ночь

есть кровь чтобы в гулких

стучать закоулках

есть ёлка для счастья в висюльках

и мак чтобы в ступе толочь

Секунда

Из школы высыпали дети,

я вспомнил корь,

болезни солнечные сети,

всю эту ласковость, все эти

недомоганья на рассвете,

жизнеспасительную хворь.

У пруда

Птица не окрыляется –

просто летит,

жаба не кривляется –

просто сидит,

месяц не округляется –

свесил усы и висит.

Ребёнок на даче

Ждал родителей. Шли,

шли и шли поезда.

Ночь стояла сухая.

Только слёзы текли.

А теперь не текут никогда.

Никогда не стихая.

Перевод Валерия Черешни:

Младенчество

Помню листьев изумлённый ропот,

мечущийся свет

и дождя по крыше полновесный топот,

в окнах слёзный след...

Опыт перешёл ли в шёпот?

Нет.

Утро

Мысли ослепительная змейка

на заре блеснула.

На газоне вспыхнувшая лейка

хвост раздула.

На веранде брошены три стула –

спит семейка.

Чудо

Улица, катящаяся к солнцу,

на исходе дня.

Мы пинаем мяч, и вдруг в полёте

он пропал.

На закате мяч, попавший в солнце...

Я притих, я больше не играл.

Тождество

Забраться в жизнь чужую,

вдруг там твоя?

Старик идёт помыть посуду,

включает воду.

Ты – вóт он.

Она – повсюду.

Любовь

Вечер синий, у порога – сани,

лужица натёкшая белеет,

у предметов исчезают грани

и последний свет тихонько мреет...

Джери спит, и жар его румянит.

Я люблю настолько, что немею.

Гершвин

Окраина. Закат. Задворки

обжитых мест.

Бродяга собирает корки

и ест,

насвистывая тему «Порги

и Бесс».

Недоумение

Куда они все делись?

Развеялись, разделись,

раз-во-пло-ти-лись?

Я помню их живыми.

Что это значит – «были»?

Не понимаю.

Жалоба Пигмалиона

Любовь любимее любимой:

пришла тобой, а метит мимо,

одушевляет сволочь-ночь;

ей всё преобразить под силу,

под силу муку сделать милой, –

тебя одушевить невмочь.

Так всегда

Видишь, вдали

идёт, не касаясь земли,

хрупкая и воздушная,

воображенью послушная...

Только она подойдёт, –

всё пропадёт.

Зима

Так и задумана зима, –

съезжать на саночках с ума

с холмов, укрытых белым пухом:

несётся белая стена

на седока. И тишина

вбирается огромным слухом.