Тень Кихота
Избранные стихи

Подмётное письмо

На будильнике 8,

а на ветках напротив – закат;

сообщение "Осень"

здесь на всех мировых языках.

Полагаю тот клён полиглотом,

да и я на чужом норовлю.

Много наших уже полегло там,

на подходах к Нулю.

Молодых даже больше.

Вот у них и пышней саркофаг,

громче ропот: "За что его, Боже?",

нестерпимей сам факт.

Закругляя у жизни периметр,

и не это ещё говорят...

Если жил, значит принял

неприглядный жестокий обряд,

симметричный зачатью,

никого не достойный, ни нас,

ни Творца – за не знаю что – счастье

на минуты, на час?

Нету в кронах – ни впрах – полыханья,

кроме: "Выхода нет".

Время – только дыханье

для таких, вроде нашей, планет.

Где же осень тогда, и зачем? И –

для чего всё цвело?

На оранжево-жёлтые темы

оскользает, виляя, стило.

Но гляди – как в разлапом конверте,

что мне под ноги лёг,

клён о смерти

посылает бестактно намёк.

Что ж, посланник!

Преждевременна может быть весть...

Мы и в сурах исламных, и сами,

а себя осязаем, как есть.

Нет? И, как ни жестоко,

ангел с бензопилой скажет: " Вжжитть!"

Сколь отпущено, столько

нам и жить.

      сент. 2003 г.

      Шампейн, Иллинойс

Тень Кикапу

Было время, и племя, и пламя,

а теперь и не встать на тропу,

только шкуры палёные с нами,

топот, бубен да тень Кикапу.

А когда-то, крылаты и вольны

(лук натянут, пригашен костёр),

мы играли бобровые войны

у прозрачно-зелёных озёр.

Петушиное хриплое слово

„гаггл-гуггл“ клокочет индюк,

и к закланию жертва готова.

Уподобься, ты с нею сам-друг.

Раньше профили были пернаты,

а теперь и не встать на крыло,

да и крылья у нас переняты:

на вершок, а уже тяжело.

Проиграли и воды, и земли,

и рогатые груды зверей,

и лесную апрельскую зелень,

и осеннюю прелесть, и прель.

Но закляли, чтоб всё – как из пакли,

соловьи бы не пели, чтоб там

ни сирени в оврагах не пахли,

чтобы пума – всегда по пятам.

В мех укутали кости нагие;

у кострища – гремушку змеи,

свист орлана и чад аллергии,

и на картах названья свои.

Потому что уже и не ново:

небоскрёб к небоскрёбу впритык.

И от них остаётся лишь слово

в переводе на лисий язык.

    дек. 2004

    Шампейн-Урбана

Тень Кихота

Величие – вот мера великанов:

не сердце, не звезда, не куб.

Величье – главное лекало,

чтоб человеков вовлекало

кроить их одномерный культ.

Всем прочим – каракурт.

Высокопарны великаньи башни,

грозятся грохнуть с вышины;

замашки чародеев рукопашны,

им, даже дань отдавши,

все должны.

А кто не должен – те смешны.

Вот тоже, на седьмом десятке рыцарь

и жалок, и смешон:

не шлем блестит, а тазик, чтобы бриться.

Смеётесь, что не брит при этом он,

а ваше не в пуху ли рыльце?

Но истинно он рукоположён!

Так потряси ж копьём, иль пикой бранной,

старик, дурная голова,

пришпорь одра, прими ушибы, раны,

и крахом докажи, что великаны –

лишь мельничные жернова,

жующие слова, слова, слова.

18 июня 2005

СПб, 2-я линия ВО

Тыквенная комедия

         Гале Руби, постановщице

Давай-ка разыграем осень...

         Это ж вовсе

недолго будет в жёлтых листьях длиться,

и в красных ягодах, и бурых ягодицах,

         и фиолетовых носах.

Я их комедию пупырчато писах.

И вот что выткалось из букв:

         актёры – тыквы.

Подмостками – плетёная тарель.

– Туда, брюхатые, разбрюкшие, скорей!

Раздайся, занавес, и вширь, и вбок,

         взвивайся вверх.

Взамен пролога – некролог.

         Кувырк.

Прощай-ка век!

                              И – здравствуй, вот уже и третье,

                              пока мы говорим о нём,

                                          тысячелетье,

                              влезающее к нам, слоновое, углом...

...Чёрно-сияющим роялем исполинским...

Ударим же по клавишам-годам.

Я ни секунды, ни пылинки

несыгранной молчанью не отдам!

Кривляйтесь бородавчато, паяцы.

                                             Вот – пьяцца.

                                             А на ней – палаццо.

                                 Там поселился полосатый дож.

                                             И что ж?

                                 При нём – три вёрткие девицы.

                                 Как водится: блондинка

                                             беж и неж;

                                             брюнетка писк и визг;

                                 и рыженькая: вся – ресницы,

                                 Страшны! Однако – бешеный успех

                                             у кавалеров двух,

                                             а, стало быть у всех.

                                 Один с прямым

                                  (другой – из-за угла)

                                             и вытянутым тыком.

                                 Тык – это то, что нужно тыквам.

                                  (Она ломалась, хныкала, дала).

                                 При девах евнух пучится бесстрастно.

                                 В комедию он пущен для контраста,

                                 для пошлости,

                                             острастки и острот:

                                             про ТО и ЭТО,

                                 при толстых обстоятельствах сюжета.

                                             Коварный кавалер

                                 уже к блондинке вхож.

Сам – как бы с рыженькой,

А та – его сестрица! Он ей – братец.

(двоюродная, если разобраться).

На простака – навет.

         Его ревнует дож:

в конверт подложен локон белокурый.

Простец уже не строит куры –

         попал впросак.

         И евнух точит нож.

Подпорчены и чести, и фигуры.

И казнь объявлена на плаце

         у палаццо.

А недотыковка

         (подгнил бочок, смотри!)

чужого – для себя – спасает ухажёра.

И вместо казни – свадьбы, целых три

устраивает скоро-споро...

– А быть счастливой в браке даже низко!

         и дож

         он тож

на евнухе чуть не женился.

Рояль! Звук ледяной рокочет смерть

от кромки времени до края

комедии, – как вяще умереть,

чтоб оказаться в кущах Рая?

         Ответ: – Играя!

     дек. 2000

     Шампейн, Иллинойс