Галина Гампер

* * *

Ещё не сказаны последние слова,

ещё не отлетела голова

в пространство,

ещё растёт на нашенском дворе трава,

и думать не моги рубить на ней дрова —

не нарушай весны зелёное убранство.

И год был выморочен весь до основанья,

как провалился — не было его!

Ни в ясной памяти, ни даже в подсознаньи

он не оставил ровно ничего.

На вытоптанной армией равнине

пять-шесть былинок, может, и найдёшь...

Уж сколько лет тому,

а всё война в помине...

... и подорвёшься ты

на противопехотной мине,

с тобой так терпеливо ждавшей встречи

железным, ржавым притяжением сердечным,

уверенным — ты на свидание придёшь...

В ушко игольное верблюд двугорбый

пройдёт, не ободрав себе бока.

Но дровокол урок свой знает твёрдо:

оставшихся верблюдов он угробит,

сказав, что сыт верблюдами по горло,

и возмущайтесь, сколько вам угодно,

а лезть в проушину — ищите дурака!

... Нарублено дровишек свыше меры

и изничтожена дворовая трава...

Без слов прощальных за границы стратосферы,

в открытый космос, в горнии пределы

летит усекновенная глава.

* * *

Когда лежал в реанимации,

то было не до философии.

Но в подсознаньи, друг Горацио,

знакомые мелькали профили –

то ли Сократа, то ль Вольтера...

А ликами они не схожи:

Сократ – мордат, Вольтер – ехидна

(мне это даже в коме видно),

 да эта вот ещё манера

всё подвергать сомненью –

тоже

меня, конечно, раздражает,

как по стеклу скребут ножами,

(хотя б скрижали уважали!

...Мне в коме –

в тёмном, мрачном карцере –

 мерцали истины искомые…

Смиренно ждал реинкарнации

в собаку, в крысу, в насекомое:

Быть человеком затруднительно.

Как ни пыхти, ни лезь из кожи,

а результат весьма сомнительный –

глянь на людей – на что похожи?..

...Но оклемался. В день же выписки

погода – надо б хуже – некуда!

весна! а черти прямо взапуски –

дождь, ветер, снег  –  и всё им некогда!

...Под ливнями метеоритными

летит Земля к конечной станции.

Мы все на ней  –  однокорытники –

с Природой в странном мезальянсе.

 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сократ был чистой мысли рыцарем.

Вольтер прослыл же вольтерьянцем.

май, 2014

Памяти Даниила Хармса

Шла по улице собака.

Рядом с нею шёл пингвин.

"Удивительное рядом!" –

удивился я один.

А все прочие спешили,

кто куда и кто за чем,

потому что разучились

удивляться, ну совсем.

Ведь живём в стране чудес мы,

где бывает и не то!

Даже я со всеми вместе

совершенно не заметил,

что пингвин-то был  – в пальто!

Для чего пальто пингвину?! –

тридцать градусов жара!

Назовите мне причину,

потому что без причины,

(где одна, а где другая)

согласитесь, не бывает

ничего и никогда!

Но на улице Садовой

неожиданно вполне,

не сказав ему ни слова

(и хвостом-то не махнувши,

что невежливо вдвойне!),

р-раз! – собака в подворотню,

и покинутый пингвин

средь толкучки равнодушной

навсегда, бесповоротно

оказался вдруг один.

Только он не растерялся

и вразвалку, как матрос,

до Невы пешком добрался,

снял пальто, бока огладил,

стал во фрунт, как на параде,

с парапета прямо в воду

на глазах всего народа

сиганул – и был таков.

* * *

Нетопырей неторопливых

полёт над городом ночным,

громадных крыльев переливы,

свистящий шелест, чёрный дым,

клубящийся в ущельях улиц,

желтушный проблеск фонарей,

заснувший человечий улей,

(чем беззащитней он, тем злей),

и хищно клювы изогнули

в бессонном мрачном карауле

грифоны, притаясь, ссутулясь

во мраке парковых аллей.

Чу... слышишь? – Аты! Аты-баты!

дрожат от топота торцы,

безмолвным ужасом объяты

соборы, статуи, дворцы –

он близок, близок час расплаты:

в жестяной тусклости луны

грядут болотные солдаты,

рабы петровы (аты-баты!!)

из трёхсотлетней глубины.

Отмщенье, государь, отмщенье!

«Красуйся, град Петров, и стой…» –

высокопарные реченья

не скроют истины простой,

не спрячут истины кровавой:

мильоны жизней крепостных

он стоил – монстр величавый...

Но что до них? Кому до них?!

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Нетопырей улётный прочерк

в рассветной мути растворён...

День настаёт – страшнее ночи –

день жажды, ненависти, порчи,

победных маршей и знамён.

В нём – ужас сбывшихся пророчеств

и грай кладбищенских ворон.

* * *

Уходили из Крыма последние –

белых к морю прижал Тухачевский...

Боль – не деньги, и нету наследников,

заявивших права не бесчестье.

Остаётся ещё недописанной

скотобойная пьеса российская …

... под винты пароходные с пристани

оскользались подонки и рыцари.

За кормою дорожка кровавая

через Чёрное море прочерчена...

«Мы вернемся за отнятой славою!

мы вернёмся...

Но – незачем.

Нé к чему...

Не вернуть потаённого прошлого:

Было – сплыло. Припомнишь – забудь!

Дорогая ж моя ты, хор-ро-шая,

доживём этот век как-нибудь.

Что там родина или не родина –

тварь дрожащая, сирая тварь,

эк, в границах тебя заколодило!

Да пойми же, квасная уродина –

в р е м я г о д а – псалтырь и словарь!:

о с е н ь ( ссыльно-холерную) – в Болдино,

л е т о (в откуп безумию отдано) –

спрячь в Ван Гога расплавленный Арль.

Там неважны разборки звериные

революций, царей, плутократов ...

...только строчка – как веточка в инее...

... только холст – вулканический кратер...

* * *

Мы живём в ожидании смерти,

притворяясь, что вовсе не ждём...

Первый – он. Я – второй. Этот – третий.

А четвёртый – стоит под дождём.

Вот и финишная прямая.

Остаётся последний рывок.

Грудью ленточку разрывая,

видишь ясно, что это – подлог:

Кто обрёк нас на праздную гонку?

Кто дал старт, ухмыляясь тайком?

Кто слинял незаметно в сторонку,

сделав вид, будто он нипричём?

Нет ответа!  Да те ли вопросы?!

Задавать их?!  Да кто ты такой?! –

заяц, травленный гончими вроссыпь

по подмёрзшему полю зимой.

Нет ответа... Не вызнать и пыткой...

Ну, а если спросить бы о том:

тот, четвёртый, промокший до нитки,

что он ждал ОТ ДОЖДЯ – под дождём?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ведь не спросишь, как Курочка Ряба

снесть смогла золотое яйцо ...

...так в небесных разверзшихся хлябях

растворилось его существо ...

***

Собаке – собачья смерть.

Кесарю – кесарева.

Но это – как посмотреть:

обоим, в общем, невесело.

Обменять бы им знак Зодиака,

поменяться лицом и нутром:

и Цезарь станет собакой,

а пёс – на троне царём.

А там – живодёрня ли, плаха –

(кто хочет, может оплакать),

а всё результат одинаков:

две равных горсточки праха.

Никто и не вспомнит потом.

Не всё так печально, однако,

и, может быть, их вдвоём –

и Цезаря и собаку

вернёт из забвения мрака

Эзоп, праздный раб и гуляка –

человек с золотым пером.

* * *

Кто хочет быть обманут – будет.

Влекомый страхом одиночества,

он подлость назовёт причудой

и низость примет за высочество.

И маскарадные одежды,

и грим, и маски без лица –

учёным сделают невежду

и благородным подлеца.

Итак – дороже низких истин

нас возвышающая ложь?

Коль хочешь жизнь прожить туристом,

не сомневайся – проживёшь:

дорога будет не тернистой,

и налегке придёшь на пристань,

с которой в нети уплывёшь.

Расплачиваясь с Хароном,

не мелочись, не суетись:

то, что оставил за кордоном,

всего лишь называлось – жизнь.

И поздно уж просить пардону,

хоть богохульствуй, хоть божись.

На Стикса сопредельный берег

ступи уверенной стопой –

все те, кому ты слепо верил,

тебя встречать придут толпой.

Ты снова с ними...

Бесполезный

тебе урок последний дан:

закон симметрии – железный! -

коль жизнь обман, и смерть – обман.

Из «Записок внука А.И.П-а»

Сорок восьмого мартобря,

а года чёрт знает какого

она не вышла за меня,

а вышла за совсем другого.

Она так поступила зря,

подумаешь, какая фря!

А я-то десять лет подряд

звонил ей в полвторого:

значит, три тысячи шестьсот

и пятьдесят три раза,

поскольку високосный год

за десять лет – три раза.

Ах так?! Ну что ж, прощай, Нинель –

закончим эту канитель.

Я взял копьё и щит, и меч

и влез на бронепоезд;

помчался я, как буйный смерч,

как "Временных лет повесть";

куда стремился я? – Бог весть!

(и Бог не знает то есть).

А конь мой верный – он не зря

в деревне слыл строптивым –

вдоль насыпи летел, ноздря

в ноздрю с локомотивом.

Мне было жаль его усилий –

его ж об этом не просили;

и я страдал, а он скакал,

мой щит и меч ему сверкал.

Мне эти гонки надоели.

Я взял и вышел из шинели.

Хотя не вспомнит и Нинель,

откуда у меня шинель.

(Не трону я избитой темы –

мол, из Шинели вышли все мы.

И то-то, блин, литература

дрожит от холода, как дура).

И я дрожу, и я промёрз –

я ж вам не Железняк-матрос.

Ура! Шестого феврумая

мой конь и я – у врат Китая!

Гласила надпись у ворот:

"Закрыто на переучёт".

Что значит козни плутоктратов!

Я проиграл... Куда ж теперь?

Назад! в деревню! в глушь! в Саратов! –

в твои объятия, Нинель.

Ах да, ты замужем, поди-ка...

Но – щит? но – меч?! О, я не трус:

прикончу мужа в поединке

и на вдове его женюсь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Муж мёртв... Восьмого декабрюля

(вот ТАК сбываются мечты!)

уже я нa электростуле.

...Нинель, любовь, о, где же ты?!

 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  .

Отняли щит, забрали меч мой,

сломали славное копьё...

Нинель, ты помнишь нaши встречи?

Нинель! Да где ж ты, ё-моё ?!!