Евгений Беркович. Альберт Эйнштейн без определенного местожительства

Альберт Эйнштейн без определенного местожительства

Конец лета 1933 года выдался в Ле-Кок-сур-Мер тревожным. Несмотря на внешнюю идиллию этого курортного места, давала знать близость к нацистской Германии, где Эйнштейн постоянно подвергался нападкам в прессе и выступлениях нацистских бонз по радио.

Бельгийское правительство предприняло некоторые меры для безопасности ученого: местное население предупредили, чтобы никто не сообщал посторонним адрес Эйнштейна, а к вилле «Савойский двор» были приставлены двое полицейских. Как выяснилось, эффективность этих мероприятий оказалась не очень высокой. Филипп Франк вспоминал:

«Когда я летом 1933 года по пути из Лондона на континент прибыл в Остенде, то вспомнил, что поблизости живет Эйнштейн, и решил его там разыскать. Правда, я не знал его адреса, но поехал наугад в Ле-Кок и спросил местных жителей, не знают ли они, где он проживает. Как я потом узнал, власти дали населению строгое указание, никому не сообщать, где находится дом Эйнштейна. Так как я этого не знал, то спросил весьма наивно и столь же наивно получил полную информацию, которая мне была нужна» [Frank, 1949 стр. 386].

Заметив вдали в дюнах дом, на террасе которого сидела Эльза Эйнштейн, Франк понял, что идет к цели правильно. Но рядом с женой ученого он увидел двух здоровенных мужчин, которые взволнованно ее в чем-то убеждали. Филипп удивился, так как обычно посетителями великого физика бывали ученые, литераторы или художники, а не подобные супермены. Приблизившись к дому, Франк тут же попал в крепкие руки этих парней, ухвативших его за плечи. Дрожавшая от страха Эльза сидела на террасе, белая, как мел. Только когда она узнала Филиппа, с которым Эйнштейн был знаком еще с Праги, напряжение отпустило. В это время со второго этажа спустился Эйнштейн, который громко смеялся, когда узнал, что произошло. Похоже, он совсем не боялся появления злоумышленника, зато Эльза не скрывала своих страхов.

Масла в огонь подлила «Коричневая книга о гитлеровском терроре». Ее выпустил в свет в последний день августа «Международный комитет в защиту жертв немецкого фашизма», организация, которой Эйнштейн великодушно разрешил использовать свое имя в качестве ее почетного президента. В книге, наряду с установленными фактами издевательств нацистов над жертвами, были и непроверенные сообщения, якобы поджог Рейхстага в феврале 1933 года был совершен по приказу Гитлера. Имя Эйнштейна на обложке книги создавали впечатление у читателя, что именно он ее автор. Альберт вынужден был признать это ошибкой:

«Мое имя появилось во французском и английском изданиях книги, как будто я ее написал. Это неправда. Я не написал ни слова. Тот факт, что я не написал книгу, не играет никакой роли, Имеет значение только правда. Я принадлежу комитету, под эгидой которого книга издана, но я, безусловно, ничего не написал, хотя с духом книги и согласен» [Clark, 1974 стр. 355].

В Германии это уточнение великого ученого словно никто и не заметил. Газеты выходили с красными заголовками типа «Новая подлость Эйнштейна», «Гнусная ложь бывшего академика» и т. п.

По несчастной случайности выход «Коричневой книги» совпал по времени с убийством в чешском курортном городе Мариенбаде уже знакомого нам профессора Теодора Лессинга.

У каждого народа в критические времена его истории есть пророки, раньше и лучше других предвидящие опасности, грозящие обществу. Но пророков плохо слышат, мало понимают, им редко верят. Больше того, они часто становятся жертвами своего дара предвидения.

В период зарождающегося в Германии нацизма таким пророком выступил профессор ганноверской Высшей технической школы Теодор Лессинг – удивительно разносторонний человек: философ, психолог, социолог, поэт, критик, писатель, врач, преподаватель, публицист, автор свыше двух тысяч статей, книг и брошюр, один из основателей ганноверской народного университета (Volkshochschule).

Лессинг был на семь лет старше Эйнштейна, он родился 8 февраля 1872 года в Ганновере, в известной в городе еврейской семье. Его предки со стороны отца свыше двухсот лет жили в Ганновере. В заметке «Еврейская судьба», написанной в 1926 году, после трех лет жестокой травли Лессинга националистами и просто немецкими обывателями, он писал: «С Ганновером связан я всей своей жизнью. Я знаю, что есть более красивые земли, более доброжелательные люди. Но это – моя земля и моя судьба. И я люблю ее. И даже ненависть была любовью» [Lessing, 1997 стр. 121].

Отец Теодора – врач, доктор медицины Зигмунд Лессинг, владел известной в Ганновере частной клиникой в центре города. Одним из пациентов доктора Лессинга был будущий президент Германии, генерал-фельдмаршал Гинденбург (Paul von Hindenburg, 1847-1934), который сыграл роковую роль в судьбе Теодора Лессинга.

Как и у Эйнштейна, детские и юношеские годы Теодора были нелегкими – он постоянно испытывал большие психологические трудности во взаимоотношениях со школьными учителями. Да и отношения с родителями были непростые. Директор гимназии писал отцу Лессинга, что он советует обучать сына простому ремеслу, т. к. к умственной работе он непригоден.

Окончить гимназию Лессингу удалось только в 1892 году, после чего двадцатилетний Теодор отправился подальше от Ганновера, где жили родители, в университет Фрайбурга, чтобы учиться медицине, как хотел отец. В это же время появляются первые публицистические работы молодого автора.

Следующие несколько лет в жизни Теодора были бурными и неустроенными. После смерти отца он бросил медицину и философию, всецело отдавшись литературной и театральной критике. Женился, крестился, развелся, снова вернулся в иудаизм, окончил университет, защитил докторскую диссертацию по философии. Сменил несколько городов и профессий, пока, наконец, в 1907 году не вернулся в родной Ганновер, где по рекомендации профессора математики из Мюнхена Альфреда Прингсхайма получил место доцента Высшей технической школы (сегодня это Ганноверский университет имени Лейбница).

Из-за своего острого языка и колкой сатиры Теодор нажил множество литературных врагов, самым непримиримым из которых был Томас Манн. Защищая в полемике с Лессингом критика Самуэля Люблинского, который первым увидел в авторе «Будденброков» великого писателя, Томас не стеснялся использовать типично антисемитские обороты речи [Беркович, 2011 стр. 213-256]. Лессинг, впрочем, тоже не оставался в долгу, находя самые обидные прозвища для будущего нобелевского лауреата по литературе. «Баба» и «засахаренный любекский марципан» были еще самыми мягкими [Lessing, 1997 стр. 241-286].

В 1912 году Теодор женился на Аде (Адели) Гроте-Аббентерн (Adele Grote-Abbenthern, затем Lessing, 1883-1953), ставшей ему на всю жизнь верным другом и соратницей. В Ганновере Лессинг проживет больше четверти века и будет вынужден уехать только за шесть месяцев до гибели от рук убийц.

Жизнь Лессинга в Ганновере трудно назвать спокойной, хотя после Первой мировой войны обстановка в Германии постепенно возвращалась в нормальное русло. Страна медленно, но неуклонно справлялась с послевоенной разрухой. Экономика стабилизировалась, рейхсмарка становилась крепкой валютой. Конгресс Коминтерна, состоявшийся в Москве, констатировал отсутствие какой-либо революционной ситуации в Германии и в Европе в целом. Ничто, казалось бы, не предвещало скорой мировой трагедии.

Но поднимал голову национализм. В 1925-26 годах выходят в свет два тома книги Гитлера «Mein Kampf». Лессинг чувствовал грозящую опасность. Он первый громко заговорил о ней. И стал первой жертвой нового режима.

Теодор Лессинг не боялся идти против общественного мнения, если был убежден в своей правоте. Показателен нашумевший случай с осуждением Фрица Хаармана (Fritz Haarmann, 1879-1925), садиста и извращенца, вампира, «ганноверского оборотня», лишившего жизни десятки людей. Особенностью этого жуткого дела было то, что убийца являлся осведомителем полиции, что облегчало ему совершать преступления. Все призывали как можно быстрее осудить и казнить Хаармана, видя только в нем источник зла. Лессинг на страницах ряда газет (прежде всего на страницах газеты «Prager Tagblatt», выходящей на немецком языке в Праге), напоминал о вине общества, в том числе и полиции. Публицист предупреждал о возможности судебной ошибки в отношении сообщника Хаармана и призывал день казни объявить «Днем всеобщего покаяния» в Ганновере.

В первые дни процесса против Хаармана Теодор присутствовал в суде в качестве психолога, но после его газетных публикаций судья запретил Лессингу появляться в зале, объяснив свое решение так: «Психологии не место в суде» [Lessing, 1997 стр. 76].

Позиция Лессинга возмущала не только судью, но и многих его сограждан, видевших в философе и публицисте отступника и предателя интересов общества. Последовавший за этим инцидент с избранием генерал-фельдмаршала Гинденбурга президентом Германии только подлил масла в огонь.

Пауль фон Гинденбург в Первую мировую войну командовал войсками Восточного фронта, затем он – начальник Генштаба, фактический главнокомандующий германской армии. Про него говорили, что он выиграл битву при Танненберге и проиграл мировую войну. Гинденбург приближался к своему 80-летию, когда был избран президентом. После истечения семилетнего президентского срока 10 апреля 1932 года он был избран президентом на второй срок. В этой должности он и скончался в 1934 году. Именно Гинденбург назначил 30 января 1933 года Адольфа Гитлера рейхсканцлером. Во время предвыборной борьбы в 1932 году компартия Германии, кандидатом в президенты от которой был Эрнст Тельман, выдвинула лозунг: «Кто голосует за Гинденбурга, голосует за Гитлера».

Ровно за семь лет до этого профессор Лессинг был практически единственным, кто открыто выступил против избрания Гинденбурга. В своей статье, опубликованной ровно за один день до выборов, Лессинг не уставал повторять, что не сомневается в личной честности старого солдата. Но Гинденбургу не хватает духовных качеств, необходимых на таком высоком государственном посту. Он легко может стать игрушкой в руках опытных политических интриганов. Сам Гинденбург с солдатской прямотой говаривал о своем интеллектуальном развитии: «В своей жизни я прочитал до конца только одну книгу – “Новый Завет”». Сейчас нельзя без трепета читать заключительные строки статьи Лессинга о Гинденбурге, звучащие поистине пророчески:

«Согласно Платону, вождем народа должен быть философ. В лице Гинденбурга на трон взойдет не философ. Это будет только представительский символ, вопросительный знак, нуль. Скажут, что лучше нуль, чем Нерон. К сожалению, история свидетельствует, что за нулём всегда скрывается будущий Нерон» [Lessing, 1997 стр. 91].

Так и получилось. За нулем следует Нерон. Кто выбирал Гинденбурга, выбрал Гитлера.

После выборов начались многочисленные антисемитские выходки, демонстрации и угрозы, так называемые акции «самозащиты народа» от оскорбления немецкого народа со стороны «зарвавшегося еврейского профессора» [Беркович, 2002].

Годы с 1924 по 1926 стали для Лессинга тяжелейшим испытанием – в течение этих трех лет он в одиночестве противостоял взрывам ненависти и антисемитизма, угрозам физической расправы и увольнения с работы. Только после ухода из Высшей технической школы он пришел к относительному творческому успокоению. Но чувства физической безопасности не было: в январе 1933 года Лессинга в трамвае публично оскорбляли штурмовики СА – боевых отрядов национал-социалистической партии. Еще до прихода Гитлера к власти они были уверены в своей безнаказанности.

Когда в начале 1933 года Адольф Гитлер стал рейхсканцлером, угрозы в адрес строптивого философа и публициста стали приобретать все более конкретный характер. Поджог Рейхстага развязал Гитлеру руки: на следующий же день начались аресты противников режима. Лессинг не стал испытывать судьбу, и первого марта 1933 года вместе с дочерью Рут сел в поезд, едущий в Прагу. Границу в тот день еще не контролировали, и ему удалось беспрепятственно добраться до столицы еще свободной Чехословакии. Там он попросил политического убежища. Буквально через час после отъезда Теодора и Рут, в их дом в Ганновере ворвались «коричневорубашечники», как называли бойцов СА, с ордером на арест. Ада уехала к мужу и дочке в июле 1933 года. Вся семья перебралась из Праги в Мариенбад.

Оказавшись в изгнании, Лессинг поневоле задумался о будущем. И первым, кто пришел в голову как возможный помощник-спаситель, был Эйнштейн, хотя они до того ни разу не встречались и не переписывались.

Имена двух добровольных изгнанников, Альберта Эйнштейна и Теодора Лессинга, нацисты часто ставили рядом. Показательно, что на пропагандистской выставке «Вечный жид», устроенной в Немецком музее Мюнхена в ноябре 1937 года, спустя четыре года после убийства Лессинга, на огромном плакате во всю стену «Еврейский дух насилует немецкую жизнь» портреты физика и философа изображены рядом. Задолго до прихода Гитлера к власти нацисты ненавидели этих «еврейских интеллектуалов» больше всех других врагов.

В апреле-мае 1933 года ученые, оказавшиеся в изгнании, обменялись письмами: Лессинг написал два письма, Эйнштейн ответил на первое. Копии оригиналов трех писем Лессинга и Эйнштейна опубликованы на вклейках в книге [Mechler, 2005 стр. 46]. В начале первого письма от 12 апреля Теодор выражает надежду, что он известен великому ученому, так как их имена очень часто упоминаются вместе. Далее рассказывается о продолжающихся с 1925 года нападках на него со стороны нацистов, не могущих простить пророчества Лессинга о Гинденбурге: «за Нулем следует Нерон» [Mechler, 2005 стр. 46].

Альберт Эйнштейн и Теодор Лессинг на антисемитском плакате на пропагандистской выставке «Вечный жид», 1937 год

Главная просьба Лессинга состояла в том, чтобы Эйнштейн помог ему получить место профессора социологии или философии в Мадридском университете. В доказательство квалификации Лессинг приводит длинный список основных своих работ.

Судя по всему, на Теодора произвело большое впечатление сообщение из газет о том, что создатель теории относительности переезжает в Испанию.

Эйнштейн ответил незамедлительно, в том же апреле он сообщил, что его влияние в Испании совсем не так велико, как кажется из Мариенбада. Что реально мог сделать знаменитый физик, это поручиться за Лессинга, если тому удастся самому найти подходящее место работы и он предложит будущему работодателю обратиться к Эйнштейну за рекомендацией. При этом Альберт честно признавался:

«Я, вообще-то, ни одну Вашу работу не читал, но я знаю, что Вы были очень успешным учителем. Кроме того, мне весьма нравится название „История как осмысление бессмысленного“, чем Вы, без сомнения, показываете, что прежние попытки историков объяснить главные взаимосвязи исторических явлений покоятся на иллюзиях» [Mechler, 2005 стр. 46].

В этой части письма упомянута одна из главных книг Теодора Лессинга, вышедшая в свет в 1919 году и потом много раз переиздававшаяся: «История как осмысление бессмысленного» [Lessing, 1919].

В этом же письме Эйнштейн рассуждает о положении в Германии. Господство нацистов, уверен ученый, будет недолговечным. Тем не менее, он остро критикует «недостаток чувства справедливости, характера и мужества» у немецких элит. Немецкие академии и церкви элементарно предали своих гонимых членов. Только сионисты, по мнению Эйнштейна, ведут себя на стороне евреев достойно.

В конце письма Эйнштейн возвращается к своей любимой идее – создать университет для немецко-еврейских беженцев, как преподавателей, так и студентов. Он пока еще настроен оптимистически:

«Я верю, что это особенно важно для молодежи, которая иначе видит, что у нее просто отняли возможность учиться. С Вашей стороны было бы замечательно, если бы Вы поспрашивали доступных Вам безработных доцентов, что они думают о таком предложении, после чего сообщили бы мне Ваше и их мнение. Я верю, что при моем личном влиянии за границей (в Англии) политические и финансовые трудности могут быть преодолены» [Mechler, 2005 стр. 46].

В ответе Лессинга от 5 мая идея «гостевого университета» нашла полную поддержку. Он даже разыскал двух бежавших от Гитлера в Чехословакию доцентов, которые готовы принять участие в проекте Эйнштейна. И сам Теодор просит физика «при реализации Ваших грандиозных задумок иметь в виду его скромную персону» [Mechler, 2005 стр. 46].

Правда, вечный спорщик не удержался, чтобы не покритиковать величайшего физика ХХ века. Лессинг пишет:

«Название моей книги „Осмысление бессмысленного“, возможно, вводит в заблуждение. Но еще более обманчиво обозначение „теория относительности“ для теории абсолюта, которая шаг за шагом упрощает наш опытный мир и его формы, чтобы прийти к подходящему закону» [Mechler, 2005 стр. 46].

К сожалению, переписка двух ученых на этом оборвалась, и дискуссии между ними на темы физики или истории не получилось.

Лессинг в Праге на Международном сионистском конгрессе, август 1933 года

Вырвавшись из смертельно опасной Германии, Лессинг был опьянен воздухом свободы. Он много выступал, рассказывая о преследовании немецких евреев, писал острые статьи, разоблачавшие суть национал-социализма, в конце августа был гостем Восемнадцатого Международного сионистского конгресса в Праге.

Лессинг атаковал нацистов с такой яростью и силой, что Ада и Рут просили его быть осторожней. Но азартный и упрямый Теодор не мог иначе. Он словно забыл, с каким опасным и коварным врагом имеет дело. А враг, оказывается, ничего не забыл и внимательно следил за ним. Лессинг создавал для гитлеровского окружения серьезные проблемы, так как его статьи читали не только в Чехословакии, их перепечатывали газеты по всей Европе. В июне 1933 года несколько немецкоязычных газет в Чехии опубликовали заметку, которая называлась «“Дорогой“ профессор Лессинг. Германия поднимает цену за его голову до 80 000 рейхсмарок». В заметке сообщалось, что тот, кто передаст Теодора Лессинга живым в руки немецкого правосудия, получит указанное в заголовке вознаграждение.

Лессинг, как и Эйнштейн в подобных случаях, отделывался шутками. Он даже начал писать иронический текст под названием «Моя голова» («Mein Kopf»). Текст начинался фразой:

«Никогда не мог себе представить, что моей головой можно заработать так много» [Mechler, 2005 стр. 54].

Сестре Софи Леффман (Sophie Leffmann-Lessing, 1873-1962) Теодор писал в начале июля, что хотя объявления о награде за его поимку – явные фальшивки, но они могут разжечь «фантазии преступных элементов» [Marwedel, 1987 стр. 358].

Софи безуспешно пыталась уговорить брата перебраться в Голландию или Бельгию. Друзья-сионисты советовали переехать в Палестину. Молодой китаец, один из бывших учеников Лессинга, готов был помочь своему учителю получить визу в Китай для работы преподавателем. Наконец, Лессингу советовали переехать в Англию, куда часто наезжал из Ле-Кок-сур-мер Альберт Эйнштейн. Однако все эти предложения упрямый философ игнорировал.

Судя по всему, Теодор и Ада решили остаться в Чехии надолго. Тут сложилось уже довольно большое общество политических эмигрантов из Германии, среди которых Лессинги чувствовали себя как дома. Немецкий язык был распространен повсюду, на немецком выходили местные газеты и журналы. Ежедневное издание «Прагер Тагблатт» («Prager Tagblatt»), с которым Лессинг много лет сотрудничал, интересовалось его новыми статьями, что обещало какие-то средства для существования.

Так как надежда на реальную помощь Эйнштейна была мала, Лессингам пришлось искать работу самим. Теодор и Ада решили заняться тем, в чем уже оба имели опыт – создать пансионат для воспитания и обучения детей эмигрантов. В Мариенбаде подобрали подходящее здание – виллу «Эдельвейс», расположенную на окраине города, зато вблизи леса. Знакомые и друзья Лессингов уговаривали их поселиться в более безопасном центре города, но Теодор настоял на своем: будущим его воспитанникам прогулки в лесу пойдут на пользу. Отпечатали проспект, рекламирующий услуги, нашли первых клиентов в семьях состоятельных беженцев из Германии, получивших убежище в Чехии, и «Эдельвейс» принял первых пятнадцать воспитанников. В этой же вилле разместилась семья Лессингов, а также небольшой обслуживающий персонал. Рабочий кабинет Теодора располагался на третьем этаже окнами в лес. Этот вид так понравился ганноверскому изгнаннику, что он воскликнул: «Моя родина!» [Marwedel, 1987 стр. 359]. Официальное открытие воспитательного дома Лессингов намечалось на 15 октября 1933 года.

Чешские власти приняли угрозы Лессингу всерьез, и по распоряжению президента Томаша Масарика политическому эмигранту была выделена полицейская охрана. Правда, она оказалась не эффективной, но тут сыграла роль неосторожность самого охраняемого. Уезжая на Сионистский конгресс в Прагу, Теодор предупредил полицию, а о том, что он уехал с конгресса 30 августа, раньше запланированного срока, ничего не сказал. И дом его в тот вечер оказался без охраны. Полиция не знала, что философ вернулся домой, зато убийцы были в курсе – они давно следили за домом и его обитателями. Слежка продолжалась и в Праге во время Восемнадцатого сионистского конгресса. Среди гостей видели и членов СС и СА, ход конгресса освещал в нацистской прессе корреспондент «Фёлькише Беобахтер», который сообщал своим читателям в номере от 27-28 августа 1933 года:

«Кафе во дворе Палаты представителей постоянно переполнено участниками и гостями Конгресса. Здесь рождаются слухи, часть которых потом попадает в прессу. <…> Ну, правда, господина Эйнштейна тут нет, зато там сидит профессор Теодор Лессинг, который вовремя смылся из Германии и недавно раскрыл перед изумленной пражской публикой свой идеологический багаж, заявив, что он одновременно является евреем, сионистом, немцем, коммунистом и социалистом» [Marwedel, 1987 стр. 361].

Конгресс в Праге прошел в острой идеологической борьбе разных течений в сионизме, которые обвиняли друг друга в произошедшем недавно в Тель-Авиве убийстве видного сиониста, главы Политического управления Еврейского агентства в Иерусалиме Хаима Арлозорова (1899-1933) [Беркович, 2003 стр. 184-199]. Кроме того, нерешенным вопросом оставалась судьба немецких евреев, большинство из которых сионисты не смогли убедить покинуть Германию, чтобы найти спасение в Палестине.

Когда 25 августа 1933 года в газетах был опубликован первый список лиц, лишенных немецкого гражданства на основе нового закона от 14 июля 1933 года, Лессинг сидел в пражском кафе во дворе Палаты представителей. Он поздравил присутствовавшего там журналиста Курта Гроссмана (Kurt Grossmann, 1897-1972), бывшего генерального секретаря Лиги защиты прав человека, оказавшегося в этом списке. Лессинг посетовал на то, что сам он не удостоился такой чести, на что Гроссман немедленно ответил, что на этот счет можно не беспокоиться, нацисты его не забудут. Он как в воду глядел, на следующий день министры иностранных и внутренних дел Германии подготовили новый список из тридцати пяти живущих за границей пацифистов, социалистов и коммунистов, подлежащих лишению немецкого гражданства. Среди них был и Теодор Лессинг. Альберта Эйнштейна лишили гражданства по той же процедуре через год – 24 марта 1934 года.

Столкнувшись на Конгрессе в Праге с бесконечным повторением взаимных нападок между различными сионистскими фракциями, Лессинг не стал дожидаться официального закрытия, намеченного на 4 сентября, и дневным поездом вернулся в Мариенбад 30 августа. Ему оставалось жить менее суток.

Убийство непокорного философа готовилось в высших кругах нацистского начальства. На совещании руководителей служб СА и СС в Дрездене летом 1933 года недавно назначенный рейхскомиссаром Саксонии Манфред фон Киллингер (Manfred von Killinger, 1886-1944) подчеркнул, что для операций секретных служб на территории Чехословакии, там, где деятельность немецких агентов запрещена, нужно привлекать членов судетской национал-социалистической рабочей партии (DNSAP, ДНСАП) [Marwedel, 1987 стр. 362]. Для ликвидации Теодора Лессинга такие агенты вскоре нашлись, ими оказались Рудольф Цишка (Rudolf Zischka), шофер отеля «Мариенбадская мельница», и Рудольф Экерт (Rudolf Eckert), бывший рабочий мариенбадского лесничества, в то время безработный.

В том же отеле «Мариенбадская мельница» жил в первые дни приезда в Мариенбад Теодор Лессинг. Цишку пригласили в Мюнхен, где высокопоставленный офицер СА, выступавший под кодовыми именами то Карл, то Франц, поручил ему подобрать исполнителей для устранения Лессинга. В июле 1933 года Цишка познакомился с Рудольфом Экертом и рассказал ему о «деле Лессинга», за голову которого немцы дают кругленькую сумму. Экерт отлично стрелял, отличался буйным нравом, склонностью к авантюрам и жульничеству, полиция не раз ловила его на мошенничествах. Он был готов взяться за это дело, членство в судетской национал-социалистической партии делало его идеальной фигурой для секретной операции немецких штурмовиков.

Вечером 30 августа убийцы поджидали жертву, прячась у задней стены виллы «Эдельвейс». Вероятно, у Экерта и Цишки были еще помощники, потому что кто-то помог им притащить от домика пожарной команды длиннющую и тяжелую восьмиметровую лестницу. Ее прислонили к стене виллы «Эдельвейс» так, что она как раз встала между двумя окнами рабочего кабинета Лессинга на третьем этаже, это пятое и шестое окно, считая слева. Где расположен кабинет, заговорщики узнали заранее. Несколько дней назад неизвестный мужчина заходил в «Эдельвейс» и предлагал купить библию. Он специально поднимался на все этажи и рассматривал, как расположены комнаты. Потом этого человека никто не видел.

До четверти десятого вечера вилла «Эдельвейс» казалась безжизненной – света не было ни в одном окне со стороны леса. Два человека поднялись по лестнице до третьего этажа и стояли на одной из последних ступеней, держась за стену дома. Было уже темно, начался дождь, поэтому ожидать случайных прохожих с лесной стороны было маловероятно, но на всякий случай еще двое помощников стояли в отдалении от виллы, чтобы предупредить об опасности.

Наконец, двадцать минут десятого в рабочий кабинет вошел Лессинг, вернувшийся из Праги. Он включил свет и сел за письменный стол, стоявший у стены, чтобы допечатать что-то в почти готовой статье. Через десять минут он встал и подошел к старому секретеру, расположенному как раз против двух закрытых окон, чтобы вложить статью в конверт. Теперь он был хорошо виден преступникам. Из двух пистолетов через стекла двух окон они одновременно выстрелили в Теодора. Прибежавшая на выстрелы Ада увидела бездыханного мужа, истекающего кровью.

Приехавшая скорая помощь смогла только установить, что рана от каждого из двух выстрелов несовместима с жизнью. Спасти Лессинга было невозможно, и около часа ночи Теодор скончался в госпитале Мариенбада.

На поиск убийц были брошены все силы полиции, вызваны подкрепления из жандармерии других городов. Прочесали близлежащий лес, устроили обыски в отелях и пансионах города, подозрительных людей задерживали на улицах и в домах. Скоро задержанных стало так много, что в местной полиции их негде было содержать, пришлось использовать помещения краевого суда в городе Эгере (ныне чешский город Хеб). Через тридцать минут после выстрелов в Мариенбаде закрыли границы с Германией, но было поздно – преступников найти не удалось.

Тем не менее, личность одного подозреваемого была установлена быстро. Полицейская собака сразу взяла след и привела сыщиков в деревню Шанц (Schanz), расположенную в шести километрах от Мариенбада, прямо к дому, где проживал Рудольф Экерт. Несмотря на поздний час хозяина в избе не было. В гостиной нашли вырезку из иллюстрированного журнала, на которой остались вмятины от написанной на ней записки. Отчетливо можно было прочитать день рождения Теодора Лессинга и слово «философ». Экспертиза показала, что надпись сделана рукой Экерта. В бюро судетской национал-социалистической рабочей партии нашли записку, содержащие слова: «Лессинг умрет 29 августа». В конце текста нарисована свастика.

Опросы свидетелей и соседей помогли установить имя второго подозреваемого – Рудольфа Цишки. Его видели вместе с Экертом, а лесничий слышал их разговор, в котором упоминался рабочий кабинет какого-то важного лица и повторялось слово «философ».

Убийство Лессинга было тщательно подготовлено и отменно спланировано. Материалы следствия, допросы арестованных по этому делу, проведенные после войны, позволили детально представить себе, как развивались события [Marwedel, 1987 стр. 366-369].

Преступники на велосипедах отъехали от места убийства в сторону Эгера, где их ждала машина. На ней они подъехали к чешско-немецкой границе, которую перешли, скрываясь в густом лесу.

На земле у виллы «Эдельвейс» остались гильзы, выпущенные из двух пистолетов калибра 6,35 и 7 миллиметров. Само оружие преступления нашли через несколько дней выброшенным у дороги вблизи границы. Из-за дождя стволы слегка заржавели.

На рассвете 31 августа преступники уже были на территории Германии. Из ближайшего полицейского участка Цишка позвонил в баварский город Тиршенройт (Tirschenreuth), где его звонка ждали высокие чины штурмовых отрядов, координировавшие операцию. Убийц с почетом привезли в Тиршенройт, где приняли как героев, накормили, а потом отвезли в Нюрнберг, где как раз 30 августа открылся Пятый съезд немецкой национал-социалистической партии (НСДРАП), названный «Съездом Победы». Цишка получил от заказчиков сумму денег, которая и близко не приближалась к объявленной в газетах награде за голову философа. Экерту достались от компаньона не более пятидесяти рейхсмарок. Мечты о богатстве быстро рассеялись.

Исполнителей партийного заказа переодели в мундиры СА и присвоили им другие имена. Экерт получил документы на Рудольфа Фёрстера (Rudolf Förster), а Цишка стал Теодором Кёрнером (Theodor Körner). Нацистские бюрократы, выдававшие новые документы, не очень утруждали себя выбором имен. Фёрстер по-немецки лесник, кем и был по своей профессии Экерт. А Теодором Кёрнером (Theodor Körner, 1791-1813) звали знаменитого немецкого поэта и драматурга, павшего в бою с наполеоновскими войсками 26 августа 1813 года. Ровно за четыре дня до убийства Лессинга в Германии торжественно отмечали 120-летие со дня его смерти. Поэтому имя было на слуху.

Далее пути двух убийц Теодора Лессинга разошлись. Экерта довольно скоро выгнали из СА, и он по-прежнему сильно нуждался в деньгах. Чтобы хоть как-то улучшить материальное положение, он отправил в Контрольное управление судетских немцев в Дрездене письмо, в котором рассказывал о своих заслугах перед Германией и просил денег. Здесь же он раскрыл, кто был главным заказчиком убийства Лессинга:

«Обо всем деле мне больше нечего рассказывать, скажу только, что приказ из рейха пришел от Рема и от высокого статс-секретаря, который еще сегодня [1936] на службе. Об этом деле я узнал на совещании в Тиршенройте в 1933 году, когда там присутствовали Рем и другие. Нам тогда было сказано, что о нас позаботятся, если мы устраним врага народа Лессинга. Главное, что нас не дадут схватить» [Marwedel, 1987 стр. 367-368].

В 1933 году Эрнст-Юлиус Рем (Ernst Julius Röhm, 1887-1934) был могущественным начальником штаба штурмовых отрядов СА, близко стоявшим к Адольфу Гитлеру. Через год он был убит по приказу фюрера в так называемую «Ночь длинных ножей». Но летом 1933 года приказ Рема отвечал желанию получившего недавно неограниченную власть рейхсканцлера.

В 1941 году, когда Чехословакия была оккупирована нацистами, Рудольф Фёрстер вернулся в родной Мариенбад и, чувствуя полную безопасность под новой властью, перестал скрываться и взял свое прежнее имя. Когда Третий рейх был разбит и Чехословакия снова стала независимой, полиции не составило труда арестовать Рудольфа Экерта и предъявить ему обвинение в убийстве профессора Лессинга.

Суд состоялся в городе Хебе, бывшем Эгере, 30 августа 1946 года, ровно через тринадцать лет после того дня, когда два смертельных выстрела через окна виллы «Эдельвейс» оборвали жизнь философа-антифашиста. Доказать, что именно Экерт стоял на лестнице и стрелял в профессора, суд не смог. Обвиняемый отрицал свою вину, говоря, что он только помогал держать лестницу, а убивали другие. Прямых улик у суда не было, хотя всем было понятно, что именно Экерт, член национал-социалистической партии и отличный стрелок, лучше других подходил для исполнения приказа Рема. Других сообщников Экерта найти в то время не удалось, считалось, что Цишка погиб во время войны на Восточном фронте. На самом деле, он благополучно пережил смену режима и умер своей смертью в городе Вернигероде (Wernigerode) как благонадежный гражданин Германской демократической республики.

По приговору чехословацкого суда Рудольф Экерт должен был пробыть в заключении восемнадцать лет, однако по всеобщей амнистии 1959 года он был освобожден и передан в Федеративную республику Германия. Здесь, как сообщал в сентябре 1983 года Информационный бюллетень, издаваемый Еврейскими религиозными общинами Чехии и Словакии, ему хватило наглости требовать дополнительное содержание за «услуги, оказанные немецкому народу» [Marwedel, 1987 стр. 367].

На следующий день после убийства Теодора Лессинга во многих городах Богемии, прежде всего, в Праге, прошли митинги и демонстрации протеста. Местная пресса была единодушна во мнении, что чехословацкое правительство не должно терпеть фашистский террор внутри страны. В том, что в преступлении участвовали немецкие и местные нацисты, никто не сомневался. Профсоюзы собирали на митинги тысячи людей, которые призывали запретить нацистские организации в Чехословакии.

Пресса в Германии публиковала сообщения об убийстве в Мариенбаде без комментариев и не на первых страницах. Для многих немцев убийство философа осталось неизвестным. Зато все немецкие газеты перепечатывали речь Геббельса на «Съезде Победы» в Нюрнберге, в которой министр пропаганды объявлял, что немецкая революция сбросит ярмо на шее народа, которое представляют такие предатели, как Эмиль-Юлиус Гумбель, (Emil Julius Gumbel, 1891-1966), Теодор Лессинг, Эрнст Толлер (Ernst Toller, 1893-1939) [Marwedel, 1987 стр. 369].

Нацистская пресса в родном городе философа, напротив, ликовала. Ганноверская газета «Ганноверше Анцайгер» («Hannoversche Anzeiger») написала второго сентября, что «Лессинг не оставил по себе доброй памяти». Нацистская «Фёлькише Беобахтер», не опасаясь, что ее поймают на вранье, перекладывала вину на социалистов, утверждая, что убийца Экерт принадлежал не нацистской, а социалистической организации.

Находившемуся в вынужденном изгнании в Швейцарии Томасу Манну не хватило душевной широты по достоинству отреагировать на хладнокровное убийство человека, философа, литературного критика. Он хоть и был его заклятым идеологическим врагом, но все же и коллегой по литературному цеху. Узнав из газет о случившемся, Томас отмечает в дневнике за первое сентября 1933 года:

«Меня ужасает подобный конец и не потому, что это конец, а потому, что он так жалок и может подходить какому-нибудь Лессингу, но не мне» [Mann, 1977 стр. 165].

И спустя год ненависть к Лессингу у Томаса Манна не остыла. Его оценки мировоззрения Теодора безжалостны, а понимание судьбы евреев в Третьем рейхе вызывает недоумение:

«Вообще, я думаю, что многие евреи в глубине души согласны с их новой ролью гостей, которых хозяева только терпят, гостей, которые ни в чем не участвуют, в том числе, разумеется, и в налогах. Этот мерзкий Лессинг, которого тупо убили, написал антигуманную книгу – почему его должны убить. Он, правда, начал с мягкой и псевдолирической бестактности, назвав себя социалистом. В отношении образа мыслей он не отличается от своих убийц» [Mann, 1977 стр. 474].

Другие политические эмигранты из Германии отнеслись к убийству Лессинга совсем иначе. Каждый из них почувствовал свою незащищенность, ведь то, что произошло в Мариенбаде, могло произойти с любым политическим противником Гитлера. Эльза Эйнштейн была чрезвычайно встревожена и написала 2 сентября 1933 года из Ле-Кок-сур-мер своей подруге: «Теперь они убили профессора Лессинга» [Mechler, 2005 стр. 54]. С этого дня главной ее задачей стала отправка Эйнштейна подальше от немецкой границы, сначала в Англию, а потом в США.

Теодора Лессинга похоронили 2 сентября 1933 года на еврейском кладбище Мариенбада.

Сам он хотел покоиться в Берлине, рядом со своей дочкой Мириам, но это желание, пока нацисты у власти, было неисполнимо. Ада Лессинг мечтала отправить гроб в Палестину и самой перебраться туда, но и этот план реализовать не удалось. Единственное, что напоминало о Святой земле, был положенный под голову покойному пакетик земли с горы Скопус, где располагался Еврейский университет в Иерусалиме, созданный при активной помощи Альберта Эйнштейна. Этот пакетик прислал один из участников Сионистского конгресса в знак уважения памяти Теодора Лессинга, мыслителя и пророка.

На табличке, поставленной у изголовья могилы, написано:

«Профессор доктор Теодор Лессинг убит в Мариенбаде 30 августа 1933 года. Первая жертва фашизма в ЧСР».

Через неделю после заявления о выходе из Прусской академии, 4 апреля 1933 года, Эйнштейн написал второе в своей жизни прошение о лишении немецкого гражданства, в посольстве Германии в Брюсселе он сдал свой немецкий паспорт. Первый раз он решил перестать быть немцем в 1896 году, когда ему было всего 17 лет.

Альберт Эйнштейн в возрасте 15 лет оставил Германию

Тогда он уладил дело за пять минут, заплатив всего три марки. Пять лет после этого молодой человек вообще не имел никакого гражданства, и, судя по всему, такое положение «гражданина мира» его устраивало. Но взрослая жизнь без паспорта оказывалась слишком неудобной, и в 1901 году Эйнштейн получил швейцарское гражданство, от которого не отказывался до конца жизни.

Ученому пришлось некоторое время побыть и австрийцем. Полтора года – с апреля 1911 по октябрь 1912 года – Эйнштейн работал профессором в Немецком университете Праги. Чтобы выполнить формальности, он на этот период получил гражданство Австро-Венгерской империи.

После переселения в Берлин и получения звания академика Прусской академии наук, ученый снова получил «почетное немецкое гражданство», которое помогало ему без проблем путешествовать по миру. Нобелевскую премию за 1921 год Альберту вручали как немецкому физику.

Однако весной 1933 года он ясно видел, что с гитлеровской Германией ему не по пути. В начале мая из местечка Ле-Кок-сур-мер он написал голландскому физику и математику Вандеру де Хаасу (Wander Johannes de Haas, 1878-1960): «Положение в Германии страшное и не видно никаких изменений. Из надежных источников я слышал, что изо всех сил изготавливаются военные материалы. Если этим людям дать еще три года, с Европой произойдет нечто чудовищное, что сейчас еще можно было бы энергичными экономическими акциями предотвратить. Но мир, к сожалению, ничему не учится у истории» [Goenner, 2005 стр. 338].

Власти не торопились удовлетворить просьбу Эйнштейна о лишении гражданства. Они решили не допускать добровольного выхода, а отобрать гражданство в порядке наказания. Специально для таких случаев 14 июля 1933 года был принят закон[1], согласно которому власти могли лишить гражданства Германии всех «врагов рейха и немецкого народа».

В августе 1933 года был опубликован первый список из 33 человек, лишаемых немецкого гражданства на основании закона от 14 июля. Среди «лишенцев» были известные литераторы: Лион Фейхтвангер, Генрих Манн, давний творческий противник Томаса Манна Альфред Керр... Всего за 12 лет Третьего рейха было опубликовано 359 подобных списков.

Эйнштейну пришлось ждать своей очереди почти целый год. Столь велика была мировая слава ученого, что два гитлеровских министерства – внутренних и иностранных дел – долго не могли согласовать детали этой акции. Только 24 марта 1934 года появился список лишенных гражданства, содержащий фамилию великого физика. Кроме Эйнштейна, в список попал, например, писатель-коммунист Йоханнес Бехер, после войны ставший первым президентом Союза деятелей культуры Восточной Германии, автор слов гимна ГДР.

После них в ноябре 1934 года оказался «лишенцем прав» Клаус Манн. Его отец, Томас потерял немецкое гражданство в декабре 1936 года.

Альберт и Марго Эйнштейн при получении гражданства США

Альберт Эйнштейн не стал дожидаться решения гитлеровских властей, и уже в октябре 1933 года ученый в сопровождении пары близких людей прибыл в США, чтобы навсегда распрощаться с Европой. В 1940 году великий физик получил американское гражданство, хотя и не отказался от швейцарского.

По длительности пребывания подданным той или иной страны Эйнштейн был австрийцем полтора года, американцем – 15 лет, немцем – 36 лет и швейцарцем 54 года. И практически всю сознательную жизнь он ощущал себя евреем.

В октябре 1946 года к Эйнштейну обратился один из старейших и наиболее уважаемых немецких физиков Арнольд Зоммерфельд из Мюнхена с предложением «зарыть топор войны» и вернуться в Баварскую академию наук. Альберт ответил любезно по тону, но твердо: «После того, что немцы уничтожили в Европе моих еврейских братьев, я не хочу иметь с ними никаких дел, даже если речь идет об относительно безобидной академии» [Hassler, и др., 1997 стр. 29].

Как-то один друг Эйнштейна сказал, что Альберт всегда склонен прощать людей, и очень трудно стать его врагом. Но если все же с кем-то отношения были порваны, то он навсегда оставался безжалостным и непреклонным. Таким он остался до конца жизни к немцам, чью вину он видел во всех преступлениях гитлеровской Германии.

Величайший физик двадцатого века умер 18 апреля 1955 года в принстонском госпитале. В блокноте на тумбочке у его кровати остались несколько написанных им в последнюю ночь формул и короткие заметки к докладу, который он собирался сделать по случаю седьмой годовщины образования государства Израиль. Среди других там была такая строчка: «Все, к чему я стремился, – это своими слабыми силами служить правде и справедливости, даже рискуя при этом никому не понравиться» [Hassler, и др., 1997 стр. 30].

Ученый всегда искал лаконичную и выразительную форму своих физических теорий. Именно так, просто, без пафоса и самолюбования сформулировал он в последнюю ночь на этой земле тот главный моральный принцип, которому был верен всю жизнь.

[1] Полное название закона выглядит так: «Gesetz über den Widerruf von Einbürgerungen und die Aberkennung der deutschen Staatsangehörigkeit».


	Номер 12(81) декабрь 2016 года mobile >>>
Евгений Беркович