Номер
4(85)
апрель 2017 года
mobile >>> |
|
Игорь Ефимов |
Феномен войны
(продолжение. Начало в №
10/2016 и
сл.)
он храбрый был, как лев...
Он кроме хлеба ничего
не ел, не пил вина.
Одна отрада у него
была – война! Война!
Иосиф Бродский
Устав от поражений в войнах с филистимлянами, иудеи воззвали к пророку
Самуилу, прося его назначить им царя. С большим красноречием пытался
Самуил отговорить их, перечислял всё, что отнимет у них царь: «Сыновей
ваших он возьмёт и приставит к колесницам своим... и дочерей ваших
возьмёт, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы. И поля
ваши и виноградные и масличные сады ваши возьмёт и отдаст слугам своим»
(Книга Царств-1, 8:11-14).
Но иудеи не вняли речам пророка: «Нет, пусть будет царь над нами; и мы
будем как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и
вести войны наши» (Книга Царств-1, 8:19-20).
Главная роль царя – военачальник. Верховная судебная власть тоже должна
принадлежать ему, но её он будет осуществлять, назначая множество судей в
разные колена. Судей много, а военачальник должен быть один – этому учил
иудеев весь политический и военный опыт эпохи.
В большинстве известных нам монархий власть передавалась по наследству.
Были разработаны строгие законы о правилах престолонаследия, и народы
старались следовать им, чтобы не допускать междуусобной борьбы за трон.
Однако, как начать, как основать династию? Опыт иудеев представляется
весьма поучительным.
В Библии подробно рассказано, как сам Господь устраивал якобы случайную
встречу своего избранника Саула с пророком Самуилом (тогда пророков
называли прозорливцами), как вёл
их друг к другу шаг за шагом. Описана и растерянность Саула: «Не сын ли я
Вениаминов, одного из меньших колен Израилевых? и племя моё [Матриево] не
малейшее ли между всеми племенами колена Вениаминова?» (Книга Царств-1,
9:21).
Тот, кто не склонен верить во вмешательство высших сил в текущую политику,
сможет отыскать и рациональный элемент в выборе прозорливца Самуила: в
вечной борьбе колен за престиж незнатный помазанник не представлял угрозы
для самых сильных и не мог возбудить в них завистливого протеста. Зато он
был «молодой и красивый; и не было никого из израильтян красивее его, он
от плеч своих был выше всего народа» (Книга Царств-1, 9:2). Не тем же ли
принципом руководствовались россияне, когда они выбрали в 1613 году на
роль основателя династии незнатного отрока Михаила Романова, исключая
таким образом вечное соперничество родовитых бояр?
Если умирает монарх, не имеющий мужского потомства, на сцену выскакивает
множество претендентов на трон, сторонники которых берутся за оружие.
Когда умер бездетным французский
король Филипп Красивый (1314, другое прозвище – Фальшивомонетчик), на его
трон предъявил права английский король Эдуард Третий, что послужило
поводом для начала Столетней войны (1337-1453). Войны за опустевшие троны
сотрясали Европу и дальше: за испанский трон в 1701-1714,
за польский в 1733-1735, за австрийский в 1740-1748.
Правление любого монарха мы запоминаем прежде всего по тем войнам, которые
ему довелось вести. Трудно припомнить хоть одного венценосца, ни разу не
воевавшего. Разве что у Плутарха находим рассказ об одном из
древне-римских царей по имени Нума Помпилий (правил в 714-674 до Р.Х.),
при котором Рим не знал войн.[i]
В умах многих миролюбцев даже складывыется убеждение, будто монарх
является не инструментом войны, а её главным виновником и причиной.
Свергнуть бы их всех! Но борцам за мир постоянно следует напоминать, что
свержение Людовика Шестнадцатого во Франции выбросило на историческую
арену воинственного Наполеона. А русская революция 1917 года и казнь
императора Николая Второго завершились воцарением генералиссимуса Сталина.
И немецкая революция 1918 года и свержение кайзера Вильгельма Второго
привели ни к чему иному как к установлению диктатуры супер-агрессора
Гитлера.
Начиная с 1-го века по Р.Х. монархия становится самым распространённым
видом государственного устройства. История великих империй – Римской,
Византийской, Индийской, Китайской, Турецкой, Испанской, Российской – это
прежде всего история монархов, правивших ими и командовавших их армиями.
Их жизнеописания заполняют хроники и летописи, служат темой романов и
драм, вдохновляют поэтов и кинорежиссёров. Римские императоры остаются в
нашем воображении такими, какими их изобразили Светоний и Тацит,
английские короли встают со страниц Шекспировских трагедий и романов
Вальтер Скотта, русские цари запечатлены перьями Пушкина и Толстого,
другие монархи предстали такими, какими их рисовали Расин и Дюма, Шиллер и
Фейхтвангер. Но также каждое новое поколение рвётся заново судить деяния
венценосцев, выносить свои приговоры, подгонять их под нужды злободневной
идейной борьбы и дебатов.
На любом правительстве лежит обязанность защиты страны от нападений извне.
Уловить тот момент, когда монарх переходит от этой обязанности к утолению
своей страсти самоутверждаться путём военной агрессии, крайне трудно. У
него всегда найдутся ловкие краснобаи, которые станут доказывать, что
соседнее государство само готовилось напасть первым. Или, что необходимо
было освободить такой-то народ от жестокого правителя. Или просветить его
сияющей религиозной истиной. И вот уже европейские короли шлют войска за
тысячи километров в крестовые походы, русский император Павел Первый
отправляет казачий корпус на завоевание Индии, а Николай Первый приказывет
стотысячной русской армии подавить революцию в далёком Будапеште (1849), и
так до бесконечности.
Воинственность монархов часто умеряется тем, что война – довольно дорогое
удовольствие. Нередко мирное затишье наступает только потому, что в
государственной казне кончились деньги. «Войну выигрывает последний
луидор!», воскликнул Людовик Четырнадцатый. Когда последний луидор
истрачен, монарх неохотно прибегает к тягостной для него мере: созывает
народное собрание, чтобы оно одобрило новые налоги. Английский король Карл
Первый созвал парламент после неудачной войны с шотландцами (1640);
Людовик Шестнадцатый французский решился на созыв Генеральных штатов,
разорившись на войнах с Англией (1789); царь Николай Второй, проиграв
войну с Японией (1904-1905), объявил о выборах в Государственную думу. И
вскоре все три монарха были свергнуты революциями и казнены.
Кроме денег для войны нужны солдаты. В каждой монархии население разделено
на сословия или касты. Профессиональные воины составляют касту знати –
дворяне, шляхта, кшатрии, самураи, янычары. Слишком увеличивать
численность этой касты и её влияние представляет большую опасность. Гордая
и самоуверенная военщина часто затевает бунты и междуусобья. Достаточно
вспомнить преторианцев, свергавших древнеримских императоров, войну Алой и
Белой роз в Англии (15-й век), янычар, колебавших трон под турецкими
султанами, фрондёров во Франции 17-го века, русских стрельцов, бунтовавших
в Москве, или гвардейцев 18-го века, возводивших на трон или сбрасывавших
с него российских правителей в Петербурге.
В большинстве стран постепенно сложилась одинаковая практика: использовать
военную знать в качестве офицерского состава, а полки комплектовать
простонародьем при помощи вербовки или рекрутского набора. В период между
английской Славной революцией (1688) и Крымской войной (1854-1855) на
полях сражений Европы сходились армии монархических государств, устроенные
по одинаковому образцу, имеющие одинаковое вооружение и использующие
одинаковую тактику.
На земледельческой ступени цивилизации мощь государства в большой мере
определяется площадью обрабатываемой земли и количеством труженников,
возделывающих её. Расширение территории становится главным устремлением
почти всех европейских монархов. То, что происходило на континенте в
1690-1714 годы, Уинстон Черчилль называл Первой мировой войной, и с этим
можно согласиться, если добавить оговорку: «Первая мировая война
земледельческой эры». В неё были втянуты английский король Вильям Третий
Оранский, шведский король Карл Двенадцатый, российский царь Пётр Первый,
турецкий султан Ахмед Третий. Но главным инстигатором и участником был,
конечно, французский король Людовик Четырнадцатый.
Он решительно стал на сторону свергнутого англичанами католического короля
Якова Второго Стюарта (правил в 1685-1688) и снабжал его войсками и флотом
для экспедиций через Ла-Манш – сначала в Ирландию, потом в Шотландию.
Когда этот претендент на английский трон умер (1701), Людовик признал его
сына, Якова Третьего, законным наследником английской короны и помогал ему
делать новые попытки вторжения. Параллельно французские войска вторгались
в Бельгию, Нидерланды, в протестантские княжества Германии, захватили
Гейдельберг, Баден-Баден, вели упорные бои на Рейне и Дунае против
английской армии, возглавляемой графом Мальборо.
В 1700 году умер король Испании Карл Второй, и на нём оборвалась династия
испанских Габсбургов. В запутанных переплетениях родства между
монархическими домами возникли несколько претендентов на освободившийся
трон. Был среди них и внук Людовика Четырнадцатого, Филипп Бурбон. Если бы
он стал испанским королём, это означало бы невероятное усиление
королевского дома Бурбонов. Ни Англия, ни Австрия, ни Голландия не могли
допустить этого, и начались военные действия, вошедшие в историю под
названием Война за испанское наследство (1701-1714). Она была
кровопролитной и разорительной для всех сторон, но особенно тяжёлые потери
понесла Франция.
Герцог Сен-Симон в своих
мемуарах так характеризует правление Людовика Четырнадцатого: «За 56 лет
царствования, вследствие гордыни и роскоши которого, вследствие
сооружений, излишеств всякого рода и нескончаемых войн и тщеславия,
порождавшего и питавшего их, было пролито столько крови, растрачено
столько миллиардов... зажжены пожары по всей Европе, спутаны и уничтожены
все порядки, правила и законы в государстве, самые древние и святые,
королевство доведено до непоправимых бедствий, почти до грани полной
гибели, от которой страна была избавлена лишь чудом Всемогущего».[ii]
Параллельно военные пожары полыхали и на восточной окраине континента, на
территориях между Балтийским и Чёрным морями. Когда запоздавшая Россия под
водительством Петра Первого вступила в противоборство с соседями за
расширение территории, ей пришлось срочно учиться всем премудростям
военного дела на воде и на суше. И в качестве главного соперника ей
достался монарх, успевший уже нагнать страху на другие страны – Карл
Двенадцатый шведский.
Слава его побед
разлеталась по всему свету. Персидские послы, прибывшие в Петербург для
переговоров, обратились к Петру со странной просьбой: не мог бы он
уступить им часть шведских женщин, оказавшихся в русском плену? Зачем?
Потому что от них рождаются воины необычайной смелости. Если их выдать
замуж за персов, есть надежда, что от них родится поколение, которое
усилит персидскую армию.
Однако в долгой войне между Швецией и Россией (так называемая Северная
война, 1700-1721) Пётр Первый показал себя монархом способным учиться на
поражениях, а Карл Двенадцатый – монархом, теряющим голову от побед.
Разбив своего противника под Нарвой (1700) и в нескольких других боях, он
решил, что пришло время двинуться на вражескую столицу.
Но «русские, отступая, опустошали всё кругом с такой неутомимой
последовательностью, что Карлу Двенадцатому с большим трудом удавалось
содержать свои войска, растянувшиеся по большой северной дороге в Москву.
Русские упорно избегали решительных боёв. Тогда шведы решили свернуть на
юг... в надежде найти ещё не разорённые земли и пройти на столицу другим
путём, с юга».[iii]
Однако это замедление дало время Петру собрать достаточно сил, чтобы
нанести решительное поражение шведскому королю под Полтавой (1709).
Двадцать лет провёл Карл Двенадцатый, воюя за пределами своей страны и
засыпая риксдаг требованиями о деньгах, рекрутах, вооружении. Страна была
так истощена военными авантюрами, что крестьяне убегали в леса, прячась от
наборов, или наносили себе увечья, лишь бы не идти на военную службу. В
итоге по Ништадтскому миру 1721 года к России отошли прибалтийские
территории (нынешняя Латвия и Эстония), а также всё побережье Ладожского
озера. Зато Швеция так пресытилась зарубежными войнами, что на три века
превратилась в образец миролюбия и нейтралитета для всего мира.
Остальная Европа не спешила последовать её примеру. Продолжая
Черчилля-историка, мы можем назвать войны, бушевавшие на её полях в
середине 18 века, Второй мировой войной земледельческой эры, тянувшейся с
1740 по 1763 год. Центральной фигурой этого долгого конфликта сделался
прусский король Фридрих Второй. Его главной целью было покорение и
объединение различных немецких княжеств, превращение их в державу,
способную противостоять таким континентальным гигантам, как Австрия,
Британия, Испания, Россия, Турция, Франция. По иронии судьбы, этому
знаменитому полководцу довелось воевать, главным образом, с женщинами:
австрийской императрицей Марией Терезией и российской Елизаветой Первой.
Начальный этап этих войн принято называть Войной за австрийское наследство
(1740-1748). Фридрих объявил, что он не признаёт права Марии Терезии на
австрийский трон, и двинул свои армии на завоевание Силезии. На помощь
Австрии вскоре пришли Англия и Россия, и прусская агрессия начала
буксовать, а военные столкновения – втягивать всё новых и новых
участников, не исключая даже американских индейцев.
Заключительный этап вошёл в исторические анналы под названием Семилетней
войны (1756-1763). В ней уже участвовали Англия, Франция, Испания, Россия,
Турция, и протекала она не только в Европе, но и в Северной Америке.
Несколько крупных сражений этой войны запечатлены на батальных полотнах,
висящих в Эрмитаже. На них русские войска изображены побеждающими. Но лет
двадцать спустя, княгиня Дашкова-Воронцова, путешествуя по Европе, увидела
на стене в немецкой гостинице изображение одной из битв Семилетней войны
как победной для пруссаков. Она была так возмущена, что приказала
сопровождавшим её сотрудникам посольства «купить синей, зелёной, красной и
белой масляной краски и... хорошо заперев дверь, перекрашивать мундиры на
картине, так что пруссаки, мнимые победители, превратились в русских, а
побеждённые войска – в пруссаков».[iv]
Русская армия оккупировала Восточную Пруссию, в какой-то момент даже
заняла Берлин. «Фридрих Великий не мог забыть посещения Берлина казаками и
калмыками в 1760 году, сам признавался потом, что ему долго и часто
снились эти гости».[v]
Спасла Фридриха смена монарха на российском престоле. Новый император Пётр
Третий, хотя и внук Петра Великого, но голштинец по происхождению, был с
юных лет горячим поклонником прусского короля. Он немедленно заключил с
ним мир, отозвал русскую армию, вернул завоёванные территории. На троне
Пётр Третий продержался меньше года, но сменившая его Екатерина Вторая
(1762-1796) нашла казну настолько опустошённой, что не захотела – или не
смогла – возобновить военные действия.
В последующие годы Российская империя воевала, главным образом, с Турцией,
расширяя свои владения вдоль северных берегов Чёрного моря. На западной
границе активность Екатерины сводилась к участию в разделах
многострадальной Польши между Пруссией, Австрией и Россией. Исчезновение с
карты Европы когда-то могущественной Речи Посполитой (1795) явилось в
глазах современников очередным свидетельством того, что аристократическое
правление с выборным королём не может устоять перед соединённым напором
абсолютных монархий.
Наконец Третья мировая война монархов, связанная с именем Наполеона,
описана так подробно и многообразно историками, романистами,
кинорежиссёрами, что мне нет необходимости возрождать её в памяти
читателя. Французский император предстаёт перед нами абсолютным военным
гением, победы его армий объясняются исключительно талантом полководца.
Лев Толстой в «Войне и мире» попытался разрушить этот культ и уподобил
Наполеона ребёнку, едущему в карете, дёргающему тесёмки сиденья и
воображающему, что он тем самым управляет движением кареты. Но мало кто
сегодня готов разделить сарказм русского классика.
Современников пугала не только военная мощь послереволюционной Франции, но
и непредсказуемость её нового повелителя. Какая страна станет следующей
жертвой его агрессии? Где можно ожидать новой атаки, вторжения, высадки
десанта? Когда вторжение происходило, задним числом аналитики находили
рациональные мотивы поведения Бонапарта, объясняли его скрытые цели. Но
так ли уж убедительны их истолкования?
Возьмём, например, экспедицию наполеоновской армии в Египет (1798-1799).
«Энциклопедия Британника» даёт ей такое объяснение: «Главным для Наполеона
была война с Англией. Он намеревался нанести урон британской торговле, а
также создать угрозу вторжению в Индию».[vi]
Но помилуйте, какую угрозу для Индии мог создать французский корпус в
стране пирамид, находящейся от неё на расстоянии нескольких тысяч
километров? И какой ущерб можно было нанести британской торговле в
Средиземном море, которое полностью находилось под контролем английского
флота?
Уже в августе 1798 года британский адмирал Нельсон обнаружил французский
флот, доставивший французскую армию в окрестности Александрии, и полностью
разгромил его («Битва за Нил»). Французы оказались отрезаны в Африке от
метрополии. Турецкий султан, номинальный повелитель Египта, объявил
Франции войну. После года неудачных военных действий Наполеон бросил свою
армию (как он сделает то же самое в России в 1812 году) и тайно
проскользнул на корабле обратно во Францию, где уже через месяц после
прибытия сумел совершить государственный переворот и вскоре стать
единовластным повелителем государства под титулом Первого консула (1802),
а потом и императора (1804).
А сколько сил, времени и денег было потрачено на подготовку вторжения в
Англию, на создание Булонского лагеря, на усиление флота необходимого для
пересечения Ла-Манша! Но когда деньги кончились, он поступил как игрок,
бросающий на зелёный стол рубашку и камзол: продал американцам французские
владения в Америке размером с Францию! Полученные от продажи 15 миллионов
долларов позволили ему временно махнуть рукой на Англию и ввязаться в
очередную войну с Австрией и Россией, закончив её победным сражением под
Аустерлицем (1805).
На протяжении всей своей карьеры Наполеон оставался последовательным
только в одном: в любой политической коллизии он выбирал тот путь, который
сулил ему наибольшие шансы самоутвердиться расширением своей власти и
победной войной. «После подписания русско-французского союза в Тильзите
(июль 1807) Наполеон достиг кульминационного пункта. Вся Европа была у его
ног. Император Австрии превратился в послушного саттелита. Король Пруссии
и его очаровательная королева были чуть не пленниками в его обозе. Его
братья были посажены на троны в Гааге, Неаполе и Вестфалии. Его пасынок
правил от его имени Северной Италией. Испания подчинилась его
суверенитету, надеясь избежать худшего. Дания и Скандинавия спешили
выразить покорность».[vii]
Ему нехватало только одного: острого азарта войны. И, нарушая условия
Тильзитского мира, отбрасывая предостережения собственных маршалов, он
отдал приказ о походе на восток.
В своих прокламациях и дипломатических депешах Наполеон рассыпал десятки
аргументов, объясняющих необходимость и оправданность вторжения в Россию.
Я посмею высказать своё убеждение в том, что необходимость была для него
только одна: без войны, без возможности самоутверждаться всё новыми и
новыми победами от впадал в депрессию. Медленно душить Англию
континентальной блокадой – на это у него не хватало терпения. И сто
тридцать лет спустя по тем же импульсам и по той же схеме будет
действовать другой ненасытный завоеватель – Гитлер. Даже детали совпадают:
заключить с русскими пакт Рибентроп-Молотов, являющийся аналогом
Тильзитского мира, а потом обрушить на них всю мощь покорённой Европы.
Шестисоттысячная армия Наполеона растаяла в русских снегах, под ядрами
русских пушек, в огне московского пожара, под ударами казачьих отрядов,
ушла под лёд русских рек. Но в 1813 году он с трудом сумел навербовать
необученных французских мальчишек и пытался продолжить войну. К этому
времени бывшие союзники отшатнулись от него, присоединились к России,
создали мощную коалицию, но всё же предложили французскому императору мир
на почётных условиях. Он отказался. В октябре завязалась трёхдневная битва
под Лейпцигом, в которой с обеих сторон участвовало по полмиллиона солдат.[viii]
Французы были разбиты, и вскоре копыта казачьих коней стучали по мостовым
Парижа.
Мы видим, что две главные битвы своей жизни – Лейпциг в 1813 и Ватерлоо в
1815 – великий военный гений проиграл. Два его главных похода – в Египет и
в Россию – закончились полным провалом. Его победы в Италии в 1796-97 в
огромной степени были предопределены тем, что население там было охвачено
революционным энтузиазмом, видело во французах освободителей. Когда
Наполеон отправился в Египет, в его отсутствие генерал Массена сражался в
Италии не хуже.
Европейские монархи, противостоявшие Наполеону в начале 1800-х, в случае
поражения не теряли ни трона, ни головы своей. Но они не могли не слышать
революционного гула в собственных странах, где многие мечтали последовать
примеру якобинцев. Наполеон же к тому времени уже показал всем, что с
революционной заразой он умеет кончать. Не так ли и Гитлер завоевывал себе
престиж в Европе 1930-х, изображая из себя непримиримого врага коммунизма?
Последней войной монархов земледельческой эры можно считать Крымскую
кампанию 1854-55 годов. Благодаря ярким «Севастопольским рассказам» Льва
Толстого русский читатель остаётся под впечатлением, будто вся она свелась
к обороне этого важного порта на Чёрном море. На самом же деле она
протекала на многих фронтах по всему периметру Российской империи.
Двухсоттысячная русская армия вела борьбу на Кавказе и в Закавказье с
такой же многочисленной турецкой армией, усиленной отрядами местных
мусульманских племён.
Летом 1854 года соединённая франко-британская эскадра вошла в Финский
залив, блокировала русский флот в Кронштадте, обстреливала прибрежные
города в Финляндии. В следующем году вторгшаяся эскадра насчитывала уже 67
судов, в большинстве – паровых. Для защиты от возможных десантов Россия
должна была разместить в прибрежных укреплениях несколько дивизий.
Аналогичные морские атаки проводились союзниками в 1855 году в Азовском
море. Бомбардировке с моря подвергся даже Соловецкий монастырь на острове
в Белом море, а в далёком Петропавловске-Камчатском защитникам пришлось
отбивать высадившийся десант. При подписании мирного договора в Париже
весной 1856 года в качестве противников России были указаны Франция,
Великобритания, Турция, Австрия, Пруссия, Сардиния.
Для полноты картины монархических войн земледельческой эры следовало бы
упомянуть ещё франко-прусскую войну 1870-71 годов и русско-турецкую
1877-78. Но здесь, кроме монархических амбиций, были так сильно замешаны
революционные страсти, выплеснувшиеся Парижской комунной, и славянский
национализм, приведший к созданию независимой Сербии, что к ним мы лучше
вернёмся в других главах.
Подводя итог обзору монархических войн, мы можем сказать следующее. Они
могли быть весьма кровопролитными, но они не включали в себя бессмысленное
уничтожение мирного населения, которым часто сопровождались нашествия
кочевников или межплеменные войны. В глазах монархов завоёванная
территория утрачивала свою ценность, если на ней не оставалось
достаточного числа работников. Екатерина Вторая не пыталась завоёвывать
территорию немецких княжеств – она просто пригласила немецких фермеров на
бескрайние приволжские просторы, где они создали процветающую колонию,
просуществовавшую полтора века.
В конце 1890-х годов, окидывая взглядом историю прошедших двух веков,
европейцы не могли не заметить того факта, что большинство войн этого
периода были инициированы монархами. Примерами миролюбия оставались лишь
две небольшие республики: Голландия и Швейцария. Поневоле у людей
складывалось представление, будто всё зло войны коренится в монархической
системе правления. Революционные настроения назревали во всех странах.
Параллельно набирал силу пацифизм. Технический прогресс вызывал лишь
всеобщий восторг и надежды. Мир стремительно делался всё более культурным
и цивилизованным. Казалось невозможным, чтобы он снова скатился на тот
уровень дикости, при котором миллионные армии выходят сражаться и убивать
людей, не сделавших никому ничего плохого. Конгрессы мира собирались уже
ежегодно, в 1901 году была учреждена Нобелевская премия мира.
Но монархи не унимались. В 1904 году две могучие империи, Российская и
Японская, вступили в кровопролитную войну, целью которой был, как и
раньше, захват чужих территорий. Победившая Япония получила южную половину
Сахалина, большую часть Маньчжурии и почти всю Корею. Эта война уже велась
новейшим оружием, созданным индустриальной эрой: броненосцами,
дальнобойной артиллерией, пулемётами, минами. Но всё же посредником на
выработке условий мира выступила республика – США – и президент Теодор
Рузвельт проявил изрядное дипломатическое искусство, уговаривая
противников помириться. Какие-то надежды у пацифистов ещё оставались.
В августе 1914 года все надежды рухнули. Когда конфликт трёх императоров –
австрийского, немецкого и российского – развязал страшную бойню Первой
мировой войны индустриальной эры, антимонархические взгляды сделались
догмой политических убеждений образованного слоя во всех странах. Волна
европейских революций, начавшаяся в 1917 году, смела всех венценосцев,
оставила только тех, кто уже давно утратил реальную власть.
Двадцатилетие между двумя мировыми войнами индустриальной эры
продемонстрировало любопытный феномен: республиканский порядок правления
смогли удержать только страны, сохранившие декоративные монархии –
Великобритания, Швеция, Дания, Норвегия, Голландия, Бельгия, Югославия.
Именно они оказались невосприимчивыми к бациллам коммунизма и нацизма.
Остальные очень скоро попали под власть единоличных диктаторов – Сталина,
Гитлера, Франко, Ататюрка, Салазара. Кажется, только Италия оказалась
исключением, пропустив к единоличной власти Муссолини при живом монархе.
Возникает естественный вопрос: возможно ли в будущем возрождение
наследственной монархии в качестве реальной власти в государстве?
Пока можно привести лишь несколько примеров таких попыток. В Гаити Папа
Док передал пост абсолютного правителя своему сыну, Бэби Доку. Такую же
процедуру явно готовят сегодня для своих отпрысков лидеры Азейбарджана,
Белоруссии и Таджикистана. В Индии чуть не установилась династия Ганди, в
Пакистане – династия Бхутто. В Северной Корее уже дважды произошла
передача абсолютной власти от отца – сыну. Бережно сохраняет императорскую
династию Япония. Завидную стабильность демонстрируют Иордания, Марокко,
Таиланд, Саудовская Аравия. Есть в
монархической системе некая внешняя устойчивость и логичность, видимо, и
дальше некоторые народы будут возвращаться к ней.
Хотя единовластие диктаторов многими чертами напоминает абсолютную
монархию, их войнам следует посвятить отдельную главу. Пока же попробуем
вглядеться в миф о миролюбии республик.
[ii]
Сен-Симон Луи де. Мемуары. Москва: 1936. т. 2, стр. 184.
[iii]
Андерсон И. История Швеции. Москва: 1951.
[iv]
Дашкова Е.Р. Записки. Ленинград: «Наука», 1985. стр. 202.
[v]
Ключевский В.О. Лекции по русской истории. Том 5, стр. 44.
[vi]
Britannica,
vol. 18, p.
176.
[vii]
Churchill, Winston S., arranged by Commager, Henry Steele.
History of the English
Speaking Peoples (New York: Barnes & Noble, 1994),
р.
306.
[viii]
Ibid., p. 307.
|
|
|||
|