Номер 3(4) - март 2010 | |
Песенка Франца Шуберта «Спокойной ночи»!
Эту песенку я никогда не слышал по-русски и
никогда не видел её переводов на русский язык. Слушал пару раз по-немецки – уже
в Германии, смотрел в видеозаписи её эстрадное исполнение, но – при моём слабом
знании языка – не имел никакого представления о содержании текста. И только
совсем недавно – 5 февраля 2010 – моя жена обнаружила на израильском
литературном сайте и показала мне немецкий подлинник (слова Вильгельма Мюллера,
1827) и два современных русских перевода этой песни. Показала потому, что один
из этих переводов сделала её младшая сестра, живущая в Иерусалиме. Поскольку, наряду с решением кроссвордов, моё
хобби с юности – уточнение и «посильное», как сказал бы Солженицын, улучшение
стихотворных переводов, я тут же прочитал эти стихи, составил подстрочный
перевод и стал придирчиво сравнивать с ним оба рифмованных. Как всегда,
заготовил рабочую таблицу для всех текстов (подлинник, два чужих перевода и
пустая колонка для своего): строчка против строчки. И начинаю размышлять. Мелодия известна. Размер простой, трехстопный ямб.
Рифма перекрёстная. Строфа – сдвоенный катрен, восьмистишие. Всего четыре таких
строфы. Никаких технических сложностей нет. Но техника – это потом, это мы
умеем. Начнём с главного: с «прозрачности». Что хочет сказать автор о своём
герое? Каков он из себя, этот самый «я»? Как мне к нему относиться, чтобы потом
передать своё отношение и читателю, и исполнителю? Для удобства разбиваю все тексты
на четыре строфы. Будем рассматривать по очереди четыре таблицы. Итак, первая строфа оригинала (и
подстрочника).
Сразу возникают два вопроса: 1. Чужим я вселился, чужим я снова уйду. Он сáм хочет уйти, поскольку ему здесь все чужие?
Или он хочет остаться, но его вынуждают уйти, поскольку он всем здесь чужой? В
мае встретили прекрасно, но за полгода совсем уж худо стало... А почему? И, кстати,
ошибка в переводе № 1: не покинул, а
покину. 2. Девушка
говорила о любви, а мать вовсе о свадьбе. Обе переводчицы слово gar
(вовсе) поняли как sogar (даже). Получился совсем другой
смысл: усиление вместо противопоставления, согласие вместо возражения! Если я
говорю: «и она меня любит, и её мать даже на свадьбу согласна» –
это одно дело: все трое счастливы! А если я говорю: «она-то меня любит, а вот её
мамаша вовсе не о любви думает, а только чтоб дочку замуж выдать! Вот,
мол, сперва вы обвенчайтесь, а потом любитесь на здоровье! А это мне оочччень
не нравится!..» Наверно, полгода отбивался парень, а потом всё же удрал. Ну,
они всё-таки трахались втихаря – вот же он прямо из её спальни ночью рванул, но
сколько можно тянуть с «законным браком»! Другие времена были... Сейчас
говорят: «Переспать – ещё не повод для знакомства»... А тогда... 1827 год?
Пушкин как раз «Евгения Онегина» писал... Ну, до Онегина наш «молодой повеса»
не дотягивает. До Ленского тоже, хоть и у него «вольнолюбивые мечты». Романтика?
«Всегда восторженная речь и
кудри черные до плеч»? Не-а. Парень он простой. Даже не разночинец. На трепетного
Гётевского Вертера он ещё меньше похож. Кем бы это его вообразить?.. А вот,
пожалуй, кто сгодится, так это Роберта Бернса бродяги! Например, Финдлей в
переводе Маршака! Тебя попробуй в дом впустить... «Впусти!» – сказал Финдлей. – Всю ночь ты можешь прогостить. «Всю ночь!» – сказал Финдлей.
Решено, так я его и буду
трактовать. И надеюсь, что Шуберт со мной согласится. А читателям безразлично –
и на меня, и на Вильгельма Мюллера им начхать. Для них ведь главный – Шуберт:
чтобы пелось гладко. До сих пор помню свой конфуз, когда я писал для
институтского оркестра какой-то там «марш энтузиастов»: «...и можем с гордостью сказать, что нами юность прожита не зря!» Как затянуло наше «трио
вокалистов» – штана-а-ами юность прожита не зря! – так у
меня челюсть и отвисла. Быстренько поменял местами два слова: штою-у-уность
нами прожита не зря! И всё как будто устаканилось. С песнями
осторожней надо. Переходим ко второму восьмистишию.
В этой строфе всё вроде ясно. То есть, наоборот: всё неясно и у автора, и у обеих переводчиц. Ну не выбирал время, ну сам должен искать дорогу, а куда, зачем и почему он спешит – не сказано. Бабкины сказки и никакой информации. Правда, картинка красивая – снег, луна, тень как спутница. (Только почему же она бредёт тоскливо (в переводе № 1)? Он же не изгнанник, сам сбежал тайком). И зачем ему «в снегу» (не «на снегу») пытливо искать следов оленей – тоже непонятно. Я подозреваю, что эти две строчки Мюллер употребил просто как балласт, для рифмы с двумя красивыми предыдущими, а переводчицы – механически, без всякого смысла, вслед за ним. Не хотят же они сказать, что парня гонит в путь жажда приключений, «на неведомых дорожках следы невиданных зверей»? Или он охотник? Всё же сохраню этих зверей из вежливости, в русском песенном звучании: «...звери-и-иной узкою тропой»)... Итак, остается без ответа только один, третий вопрос: 3. Что же его гонит в путь, такого симпатягу? Но я-то знаю, что его гонит! Я ведь сам назначил
этого парня на должность легкомысленного повесы – его гонит в путь любовь!
«У любви как у пташки крылья»... «Любовь свободна, век кочуя, законов всех она сильней»... А
кроме того, он знает, что легко найдёт себе и другую красотку, и третью... И
именно потому я перевёл первый катрен этой строфы так, как перевёл: Мне дома
не сидится!.. Also weiter! Дальше.
4. Почему обе переводчицы проигнорировали слово
«irre»? Похоже, будто они текст не читали, а только
воспринимали на слух и, недостаточно зная немецкий, вместо «irre Hunde»
(сумасшедшие, ненормальные, глупые, бестолковые собаки) услышали созвучное «ihre
Hunde» (ваши собаки)? Но тогда было бы уместней «ваша собака» – не стая же
охраняет тёщин дом! И чего она воет и лает всю ночь, если не глупая? Странно,
непонятно и нелогично. Надо как-то иначе переосмыслить. Ну, например, так.
Служил верный пёс много лет, состарился, нюх потерял, сторожит плохо. Хозяин и
выгнал его. Как в «Бременских музыкантах» А он, бедный, не понимает, в чём
дело, и воет с горя. «Вот так и я, – думает наш Финдлей. Сколько можно тянуть
резину и обещать жениться? В конце концов выгонит меня несостоявшаяся тёща.
Жалко девку, конечно, я же её и в самом деле люблю, славненькую такую... Ну да
свет на ней клином не сошёлся. Пора смываться потихоньку»... 5. Fein Liebchen, gute Nacht! Очень красноречивое обращение!
Fein Liebchen!
С явственным ироническим оттенком! Это вроде как вместо «дорогая» сказать «дорогуша»,
вместо «друг мой» – «дружок», вместо «милая» – «милка», вместо «любимая,
прекрасная, родная...» – «красотка, душка, крошка, куколка»... Надо найти
какой-то компромисс: без цинизма, но и без преувеличенных нежностей... Вот чтó я,
пожалуй, сделаю. Здесь, в этой строфе, пусть он назовёт её «любимая моя» –
вполне искренно и сердечно. Но у нас есть ещё одна строфа:
И в этой, самой главной строфе, когда любимая
спит, а он, гад, смывается на цыпочках (может, даже с ухмылкой посылая
воздушный поцелуй) – пусть он обязательно употребит более фамильярное слово – «крошка»,
«красотка», «милашка» или что-то в этом роде.
Так я и сделал. Правда,
сначала в предпоследней строчке фигурировала «крошка» (слишком по-ковбойски),
потом – «красотка» (показалось, что слишком по-французски. И наконец – милашка:
вроде, поменьше циничной игривости, звучит простецки, но менее фривольно.
6. Schreib' im
Voruebergehen... Замечу к слову: переводил я с оригинала, второй колонки –
подстрочника – в моих табличках не было. Как нет её и на форуме в сети, куда я
6 февраля 2010 г. поместил готовый перевод (http://berkovich-zametki.com/Forum2/viewtopic.php?f=28&t=1241)
– это сейчас, специально для читателей данной заметки, я её добавил. А тогда,
переводя прямо с оригинала, я почему-то (возможно, неосознанно подражая двум
прежним переводчицам) пренебрёг громоздкой и неуклюжей конструкцией «im
Voruebergehen» (проходя мимо, мимоходом, походя). Просто выбросил, не
придавая значения. И начало последней строфы выглядело так:
Шагов моих не слушай,
я лампу погашу,
и, сон твой не нарушив,
над дверью напишу...
То есть, сплошная забота
и бережность – как бы не разбудить бедняжку – и никакой иронии (как и в прежних
переводах). Но когда я начал писать эту заметку и внёс в таблицу подстрочник,
мне это бросилось в глаза: «Напишу на воротах, проходя мимо», мимоходом,
небрежно этак, между прочим... Ах ты, каналья, – думаю. – Так ты ради шутки! Да
ведь он, впрочем, и не скрывает: пишет «ухожу любя», а сам ухмыляется: «Пусть
она читает и верит»! Как же мне втиснуть это самое «мимоходом, походя, для
понта»?.. Может быть, так прямо и написать: «...для хохмы напишу»? Нет,
грубовато и жаргон. Эвфемизм нужен. Ага! Вот находка! Это же внутренний
монолог, он сам с собой говорит! Так пусть скажет: «напишу так нежно,
старательно, изящненько»...
«Красиво
напишу»! – В этом слове уже
содержится ирония и насмешка, когда говоришь о самом себе. Например: «Я
ослепительно улыбнусь, учтиво поклонюсь, почтительно обращусь, красиво напишу...»
– всё это звучит как признание в лёгком лицемерии...
Ещё одну опасность для
переводчика таит в себе предварительное знакомство с другими переводами. Вот
написала Лидия Воскресенская: «грущу, бродя в степи»;
написала Лариса Шульц: «ищу следы оленьи в заснеженных
степях». И я, не вдумываясь, тоже пишу как попугай:
«Пойду тропой звериной и
снежной целиной, один в степи пустынной, лишь тень моя со мной».
А какая там, в
Австрии-Германии «степь да степь кругом»? Спасибо, «не дремлет Пентагон, он на
стрёме»! Поместил я перевод на сайт, сообщил о нём в Гостевой книге, и
вскорости поступили конструктивные отклики сетевых коллег из США, Израиля и
Германии. Один резонно поинтересовался, откуда там взялась степь; второй
справедливо посетовал, что тень-спутница была не простая, а лунная на снегу,
так поэтично. И жалко, что у меня луна исчезла. Спасибо им – я немедленно «в
степи» переправил на «в тиши», а вместо строчки «и снежной
целиной» написал «под голубой луной» – пустячок, а приятно.
Правда, не все отклики
читателей оказались конструктивными. Один из них категорически отвергал мою
трактовку образа лирического героя. «Герой не легковесный бродяга, – писал
он, – а трагическая личность, неодолимая страсть которой к новому и
неизведанному заставляет его бросать всё насиженное, удобное и приятное и
отправиться в неизвестном направлении, несмотря на сопряжённые с этим потери в
прошлом и лишения и тяготы в будущем».
К сожалению, никакими
аргументами критик своё утверждение не подкрепил. Мне оставалось только гадать,
что мне напоминает эта фраза и кого, в случае её справедливости, должен
напоминать герой песенки Шуберта – Мюллера. Увы, ничего не приходило в голову,
кроме школьных учебников времён соцреализма да ещё почему-то красавчика Че
Гевары...
В заключение печально
вздохну: как много всё-таки прощается авторам текстов к прекрасным музыкальным
произведениям – песням вплоть до гимнов, либретто опер и оперетт... И к старым,
и к новым... Слишком мы снисходительны к небрежности. Нельзя канонизировать
древние переводы, нужно их улучшать. И сугубо личное мнение: лучшие песенные
шедевры, где слова с музыкой органично и гармонично создают зримую картину,
удаются бардам, авторам и мелодии, и текста. Если попросите меня привести
пример песенки, которую я готов слушать бесконечно, я назову песню одной моей
ровесницы. Сейчас некоторые слова этой песенки (я называю её «японская»)
изменены, но приведу тот вариант, в котором впервые её услышал: Какой большой ветер напал на наш остров, С домишек сдул крыши, как с молока пену, И если гвоздь к стенке прижать концом острым, Без молотка, сразу, он сам войдет в стену. Сломал ветлу ветер, разрыл в саду гряды, Аж корешок редьки из почвы сам вылез, И, подкатясь боком к соседнему саду, В чужую влез грядку и там опять вырос. А шторм унес в море десятка два шлюпок, А рыбакам горе: не раскурить трубок, А раскурить надо, да вот зажечь спичку – Как на лету взглядом остановить птичку. Какой большой ветер, ах, какой вихрь, А ты сидишь прямо, а ты сидишь тихо. И нет такой силы, чтобы тебя стронуть, Скорей Нептун слезет со своего трона. (Новелла Матвеева) Франц Шуберт 1827 Вильгельм Мюллер «Спокойной ночи!» из вокального цикла «Зимний путь»
|
|
|||
|