Номер 12(13) - декабрь 2010 | |
По следам самого себя
Однажды, серой холодной осенью, я сочинил
стихотворение. Оно называлось «Прощай, Америка»”. Для тех, кто не читал, я
воспроизвожу его, не разбивая на строфы в целях экономии бумаги.
Прощай,
страна моя родная! Прощай, Америка! Вот-вот над континентом засияет социализма
небосвод. От Сан-Диего до Детройта, от Айдахо до Теннеси мы наш, мы новый мир
построим, как на советской, на Руси. Долой капитализма рабство! Мы, без
сомнений и помех, перераспределим богатство, чтоб было поровну у всех. Получат
равные зарплаты все дети солнечной страны: не будет бедных и богатых, бедны все
будут, но равны. Мы к цели рвёмся неуклонно, уж наши чаянья близки, уже
построены в колонны Acorn'а славные полки. Звучит сигнал: вперёд, к надежде! Народ
ликует: Yes, we can! И скромный ОН в простой одежде нас к горизонту перемен
ведёт. Раздумывать не нужно: ОН держит руку на руле. А мы протянем руку дружбы Венесуэле,
Хезболе, Хамасу, Северной Корее, Ирану, Кубе – всем подряд. Мы извинимся,
покраснеем, и нас, наверное, простят. Мы их накормим – всех, конечно, (ведь
больше нет у нас врагов), и будет нас любить сердечно весь мир голодных и
рабов. Не будет нам пути обратно, мы, как один, пойдём вперёд. Мы будем всех
лечить бесплатно, чтоб здоровел у нас народ, мы будем все любить друг друга, ЕГО,
родного, – обожать, мы запретим и нефть, и уголь, планету чтоб не засорять. В
своём стремлении упорном убить капитализма зло мы остановим glo Поставив заключительный знак препинания, я послал
стихотворение двадцати близким друзьям и стал ждать их реакции. Ждать пришлось
недолго. Друзья откликнулись в тот же день. Их отзывы, естественно, были одобрительными.
Я сказал – естественно, поскольку никаких других отзывов от близких друзей не
ожидал. Конечно, друзьями могут быть люди, не обязательно разделяющие
политические взгляды друг друга. Но вот близкие друзья – на то и близкие, чтоб
быть вашими единомышленниками. Ах, до чего же странно мы с вами устроены, дорогой
читатель! Мы любим музыку и литературу. Мы интересуемся новинками технологии. Мы
со спокойной радостью делимся друг с другом впечатлениями о фильмах или своих
путешествиях. Но ничто не вызывает у нас такого кипения крови, как политика. Стоит
прикоснуться к любой теме, так или иначе связанной с политикой, как мы приходим
в бешенство. Мы начинаем брызгать слюной, как Петергофские фонтаны. Мы
галлонами расплёскиваем адреналин. Мы теряем свою благородную сдержанность и
превращаемся в визгливых бабуинов. И не надо объяснять это нашим советским
прошлым, заложившим в нас семя нетерпимости. Точно так же ведут себя наши
сограждане американского, ирландского, латиноамериканского, китайского, пакистанского,
итальянского и любого другого происхождения, когда дело касается политики. Похоже,
что политическая страсть – это явление не культурно-расовое, а чисто физиологическое. Но я отвлёкся. Итак, с похвалой отозвавшись о моём
стихотворении «Прощай, Америка», каждый из моих двадцати близких друзей сообщил,
что посылает его своим двадцати близким друзьям. Мысленно проэкстраполировав
этот процесс, я представил себе картину цепной реакции или снежного обвала и
затаил дыхание. Реальность переплюнула моё воображение. В течение следующих
двух дней стихотворение сделало несколько плавных кругов, и все, кого я знал,
получили его по пять и более раз от близких и неблизких знакомых. Одновременно стихотворение
начало плодиться в кибернетическом пространстве, то есть, на интернете, и
вскоре я стал получать отзывы от малознакомых и вовсе незнакомых людей (ох, уж
эта электронная почта!) Качество отзывов изменилось. Теперь, наряду с
отзывами одобрительными и восторженными, стали приходить отзывы ругательные и
негодующие. Я понял, что прорвалась некая невидимая оболочка, и стих вышел за
пределы круга моих единомышленников. Те, кто были за пределами этой оболочки,
выражали своё политическое противостояние по-разному. Один, наиболее деликатный
человек написал, что он категорически не согласен с моим стихотворением и готов
вступить со мной в спор. Я его вызов не принял и в спор вступать не стал. Не
потому, что струсил, а потому, что не понимаю, как можно соглашаться или не
соглашаться со стихотворением. Мне даже стало обидно: я тут, понимаешь,
мучился, не спал ночами, подбирал рифмы, чтобы точнее выразить свои тонкие поэтические
чувства, а он – на тебе – не согласен. Ведь это – поэзия, ёлки-палки, можно
сказать – полёт трепетных эмоций, а не хрен собачий! Не можете ведь вы соглашаться
или не соглашаться, скажем, вот с чем-то таким: Зима. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь… А если ваш скромный автор – не Пушкин, так уж
сразу с ним надо не соглашаться? Но вскоре я перестал обижаться на этого своего
невидимого оппонента и даже полюбил его. Потому что другие оппоненты повели
себя совсем уж по-свински. Они даже не пытались соглашаться или не соглашаться
или приводить какие-нибудь доводы. Они просто обзывали меня последними словами,
кто во что горазд. Один человек с застенчивым именем Саня написал, что в моём
стихотворении...
«.... БЕЗДАРНОСТЬ ФОРМЫ ДОСТОЙНО
СОПЕРНИЧАЕТ С УЗКОЛОБЫМ КРЕТИНИЗМОМ СОДЕРЖАНИЯ». Он написал это заглавными буквами, да ещё и самым
крупным шрифтом, какой нашёл в компьютере, по-моему, № 72. Видимо, чтобы
звучало убедительнее. Прочитав этот отзыв, я, конечно, немного обиделся, но ещё
больше испугался за Саню. Надо же, думаю, изрыгать столько злости по пустякам! Так
и инфаркт схлопотать недолго. Мне даже стыдно стало: вот, думаю, до чего я довёл
человека своим безответственным рифмоплётством! Но тут, слава Богу, защитник нашёлся, анонимный. Тоже
человек, склонный к поэзии. Он меня не дал в обиду. Он написал так:
Прочёл
ответ и сразу поразился, пытался разобраться не спеша: ну почему так Саня
разозлился, как будто голой ж... – на ежа? Ну, не согласен с формой – допускаю,
и рифма, может, не всегда верна, но я ведь тоже много пропускаю их ультра-либерального
г... Мне очень стих понравился, к примеру, (и точно знаю, что я не один), как
новый красный галстук пионеру. Так что ж теперь выходит – я кретин? Уже тошнит
от этих разговоров, и убеждать кого-то стало лень. Одно я понял в результате
споров: что левизна – не детская болезнь. Ещё один безвестный корреспондент тоже оказался достойным
человеком, не то, что негодяй Саня. Он порадовал меня своим оптимизмом,
написав, опять же, стихами, так:
Ах, Саша Матлин,
друг мой дальний, хоть Ваши хороши стихи, не верю я в конец печальный. Нет, я уверен,
за грехи ответит президент бездарный: не все ведь к разуму глухи. За три столетия
немало великих родила страна, науку, технику создала, и славным принципам верна.
Устал народ от обещаний, их надо делом подтверждать, а исполнение желаний
другой команде передать. И я уверен, что не поздно остановить безумства бег. Мы
снова будем жить свободно: стремится к счастью человек. В две тысячи десятом,
точно, на первый вторник ноября конгресс мы вправо сдвинем прочно и курс изменим
корабля! Но вот некто Роман Рейдман – тот меня уничтожил на
корню:
Как он
прозорлив, просто гений, судьбу страны он знает наперёд. А чтобы не было
сомнений, он страхом всем глаза зальет. Затмила разум паранойя. Куда бежать?
Зверье кругом! Беги дорогою прямою, прямой дорогою... в дурдом. От конструктивного предложения господина Рейдмана на
меня повеяло далёкой пыльной молодостью в Советском Союзе: там тоже сажали в
психушку тех, кто был не согласен с политикой партии и правительства. Я думал, что на этом период моей незаслуженной
славы закончился, но это было только начало. Два доброжелательных человека,
независимо друг от друга, перевели моё стихотворение на английский и поместили
в интернете. Результат сказался немедленно. Стих прорвал вторую оболочку и
вышел за пределы круга русскоязычных читателей. На интернете стали появляться англоязычные
отзывы. Это были отзывы всех окрасок и оттенков, и чем
больше их становилось, тем сильнее меня это удивляло. Я не подозревал, что на
свете есть столько людей, которым больше нечего делать, как объявлять всему
кибернетическому миру своё мнение о незнакомом и никому не известном авторе, и,
что совсем уж бессмысленно, вступать в споры с незнакомыми людьми по поводу
стихотворения, написанного незнакомым автором на незнакомом языке. Чушь
какая-то. Единственный человек, кому эти страстные мнения, на самом деле, были интересны
– это я сам, ваш покорный безызвестный автор. Теперь я целыми днями просиживал за компьютером, копаясь
в интернете и находя отзывы и целые дискуссии по поводу моего стихотворения. Я
получал какое-то сладострастное, почти мазохистское наслаждение оттого, что
посторонние люди ковырялись в моих поэтических выделениях. На одном сайте такая дискуссия тянулась сорок
восемь страниц. Какой-то русскоязычный человек, назвавший себя Терр, поставил
туда перевод моего стихотворения. В ответ некая дамочка, называющая себя Леди
Лоер (от одного псевдонима может стошнить!), дамочка явно леволиберальных наклонностей,
написала, что, дескать, чего с них взять, с этих русских? Они не понимают наших
англосаксонских моральных ценностей. Прямо, как припечатала. Явно хотела
сказать: то ли дело Барак Обама или Рам Эмануэл – вот это англосаксы так
англосаксы! Вслед за ней кто-то высказал сомнение в том, что у
стихотворения вообще есть реальный автор. Мы, говорит, тут спорим, горячимся, а
может, никакого такого человека и нет. Ему (или ей) резонно возразили: мол, раз
есть стихотворение, значит, кто-то его должен был сочинить. Тут вмешался некто под псевдонимом Дарвинист. Чтобы
поразить аудиторию знанием языков, он написал по-русски: «Я уверен он. Вы прочитали русского?» Его тут же схватили за руку Терр и ещё двое
спорщиков, тоже явно русскоязычные. Под давлением улик Дарвинист признался, что
русского языка не знает, но вполне доверяет компьютерному переводу с помощью
программы “Ba «Это стихотворение, – написал Дарвинист, – есть стилистическая
химера. Из 20 четверостиший, по крайней мере, 12 или 13 написаны человеком, чей
родной язык – английский. Да, да, они написаны по-английски и переведены на
русский. А уж потом – обратно на английский. Остальные 7 или 8 четверостиший написаны
русскоязычным автором». Русскоязычные возмутились: вы, мол, мистер Дарвинист,
несёте полную несуразицу. У стихотворения один-единственный, притом вполне
конкретный автор. У автора есть реальное имя. И он под этим именем другие
сочинения публикует. А если не верите, то вот вам, для пущей убедительности,
его фотография. И тут же лепят мою фотографию: я на фоне Капитолия, с лозунгом
в руках: «Мы против социализма». Вот эту: Но Дарвиниста не столкнёшь с тропы научной истины.
Он парирует: «Вы ничего не понимаете, господа! Обратите
внимание на политическое содержание каждого четверостишия. В тех, что написаны
по-русски, автор восхищается социализмом и считает его нашей зовущей целью. Другой,
англоязычный автор, наоборот, считает социализм злом, называет зверем и ищет,
куда бы от него сбежать. Видите? Это придаёт стихотворению шизофреническую
окраску, поскольку социализм объявляется одновременно добром и злом». И чтобы окончательно добить своих оппонентов, со
скромной снисходительностью сообщает, что он, Дарвинист, – профессор литературы
с сорокалетним стажем, специализируется в поэзии, и сам пишет стихи. Так что,
нечего тут лезть со своими некомпетентными суждениями. «Серьёзный профессиональный анализ, – в заключение
пишет профессор, – бесспорно, показывает, что у стихотворения два автора». Прочтя этот приговор, я почувствовал, что у меня
начинается раздвоение личности. С наукой не поспоришь. Достал меня
садист-Дарвинист. А тут ещё какая-то агрессивно левая дамочка подсуетилась и
пишет, истекая слюной от удовольствия: «Ага! Вот и фотография этого психически
неустойчивого придурка, который сочиняет бредовые стихи!» На этом месте я сдаюсь, не достигнув 48-й страницы
публичного истязания. В паническом бегстве от разыгравшейся шизофрении я бросаюсь
на диван и с головой зарываюсь в ту единственную книгу, которая меня всегда
спасает в минуты отчаяния. Я открываю её наугад и читаю:
– Хороши
ваши стихи, скажите сами?
–
Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнёс Иван.
– Не
пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.
– Обещаю
и клянусь! – торжественно сказал Иван. За окном яростно светит луна белым, леденящим
светом. Мирный штат Нью-Джерси дружелюбно сопит во сне, устав от своего
ежедневного трудолюбия. Я закрываю интернет и даю себе торжественное
обещание больше никогда его не открывать. Я знаю, что не выполню этого
обещания.
2010 New Jersey
Продажа рено авто ру продажа подержанных автомобилей в Санкт-Петербурге |
|
|||
|