Ощущенье невидимой кромки

1

И вдруг улыбнулся старик на углу…

                                                 Г. Горбовский

И вдруг улыбнулся старик на углу...

Потом засмеялся ребенок в коляске,

Девица поэту состроила глазки...

Казалось бы, мелочь...

Не стоит огласки,

Но кто-то небесную кружит юлу:

Поэт, покупавший себе пастилу,

Улыбками граждан неведомых встречен,

Он Богом отмечен, он юн и беспечен,

Он шепчет стихи...

И теперь уже вечен

Старик, улыбнувшийся вдруг на углу...

2

Пусто в покое моем. Один я сижу у камина

                                              А.К. Толстой

«Пусто в покое моем.Один я сижу у камина...»

Танец огня на поленьях, бой отдаленных часов...

Чем-то забытым в былом, невозвратимо-старинным,

Празднично-незлободневным веет от нескольких слов.

В этом прекрасном былом полны покоя покои,

Ждет экипаж у порога, в залах звучит менуэт,

Пишет о чувстве своем, лоб подпирая рукою,

Словно о чем-то высоком, грустный, уставший поэт.

Я никогда не пишу этим торжественным стилем,

Я на портьеры не шью золото и бахрому,

Чуть приоткрылось окно, я заглянув, загрустила,

А почему загрустила, я и сама не пойму...

3.

Какая ночь! На всём какая нега!

                                                     А. Фет

Какая ночь! На всём какая нега!

Прозрачных слов пленительная вязь,

А в жизни – за помехою помеха,

Трагедия и боль, расчет и грязь...

Тяжелый сумрак жизни Шеншина,

И с ним, в почти немыслимом контрасте

Восторженное упоенье счастьем,

Лиричность, нежность и полутона.

Вовеки не угаснет интерес

К тому, чем гений так похож на прочих:

Кого бранил, и с кем он пил шартрез,

О ком он тосковал бессонной ночью...

Как будто можно разгадать секрет

По жизненным нестоящим приметам,

Что Шеншина преображало в Фета,

Когда майора вытеснял поэт...

Но что искать тропинку через гать?

Шеншин ли, Фет, не всё ли нам едино

Перед искусством этим соловьиным

Гармонию из мрака извлекать?

4

У раздумий беззвучны слова...

                                        И. Анненский

У раздумий беззвучны слова...

Бродит сумрак по сонной квартире...

Тут узор лишь намечен пунктиром...

Тут по сути всего лишь канва...

Снова вечер, и вновь я одна

С гулким звуком шагов в переулке,

С кипарисовой этой шкатулкой,

Без обычного прочного дна.

Так прозрачно, и будто бы в лоб,

Слог за слогом, – им, чистым, не к спеху...

Но откуда он взял это эхо,

От которого легкий озноб?

И откуда возникло опять

Ощущенье невидимой кромки,

За которою то, что негромко,

Но почти что нельзя передать?

Как сумела нащупать рука,

Отделяя глубины

от вздора,

Эту тропку пунктирным узором

От него до меня, сквозь века?

5

                                   В. Белозерскому

Черкните пару строк, поэт,

В альбом надушенной красотке!

За ней на поводке коротком

Повсюду следует корнет...

С ней генерал накоротке,

Он к ней посватать хочет сына...

Ее глаза из звездной сини

Прозрачны, как вода в реке.

Она тревожно морщит лоб,

Пытаясь разобрать Ваш почерк,

Вы отличаетесь от прочих

Изящно пишущих особ!

Но эта пара звонких фраз

Переживет стоящих в зале,

И ту, которой Вы писали,

И Вас, и вслед идущих нас...

6

К ее лицу шел черный туалет...

                                                 И. Северянин

К ее лицу шел черный туалет

(от этой фразы так и веет стилем).

Парижский, модный... Только их носили

Красавицы давно ушедших лет.

Она, конечно, выезжала в свет

И томным взором обещала счастье...

Какой-нибудь влюбленный баронет

Ей поцелуем обжигал запястье

И бормотал: «Сударыня, ни дня

Без Вас не смог бы... Что ж Вы загрустили?»

А дальше всё почти как у меня,

За исключеньем титула и стиля...

7

Я сегодня влюблен в этот вечер...

                                   Сергей Есенин

Я сегодня влюблен в этот вечер...

Будто диск серебристый – луна.

Рядом звезды мерцают, как свечи.

В этот вечер и я влюблена...

Я, как девочка глупая, верю

В лунный свет, заливающий дом,

И не помню про тень «Англетера»,

И не помню, что будет потом...

«Я влюблен...» – остальное неправда!

Как высок поэтический дар!

Перепутаны годы и карты

С тихим гулом далеких гитар...

Надо мною по воле Господней

Через бездну событий и верст

Простирается то же «сегодня»

Миллиардом мерцающих звезд...

8

Маяковский?

Не поэт, а глыба!

Глыбище!

Подражанье Маяковскому –

Нелепица!

Я все нервы из себя

Построчно вытащу, –

Мастерю, леплю,

А лесенка не лепится.

Рядом с ним я

Будто карлица

На цыпочках.

Лишь слова жужжат в ушах,

Как рой на пасеке...

Он бы ухмыльнулся:

– Что Вы, цыпочка?

Вы на старости сыграть

Решили в классики?

Эпигонствовать задумали по лесенкам?

Сор из фразочек на лесенку

Не сыпьте-то

Лучше, милая, по глади

Мелким крестиком,

Украшая, словно бисером –

Эпитетом.

Неужели Маяковский

Лишь по стилю я?

Массы славивший,

И, стало быть, убогий?

Нет!

Поэт, хоть голосует за флотилию,

Для поэзии – лишь парус одинокий.

Нестандартность и немассовость –

Стандарт его,

Он маршрутом, непомеченным

На картах,

Проплывает в измереньях недекартовых,

Параллельных измерениям Декарта.

9

Мечтатели, сибиллы и пророки!

                                     В. Брюсов

Мечтатели, сибиллы и пророки!

Как дерзки вы, бесстыжи и бесстрашны,

Гадая и колдуя на пороге

Своей незримой символичной башни.

Вся Ваша жизнь – подобие фуршета,

Шипучих вин и незнакомых женщин.

Мелькают необычные сюжеты,

Где страсти романтичны и зловещи.

Ритмические яркие картины

Сливаются в блестящую фиесту:

То солнцем прокаленная пустыня,

То пролетарий в облике Гефеста.

Бурлит, вскипая в серебристых колбах,

Густая смесь рифмованных наитий.

А за порогом сумрачные толпы,

Которым чужд любезный Вам Овидий.

Их речь из грубых слов и междуметий,

Им дела нет до Вашей звонкой славы...

А серебро двадцатого столетья,

Становится все более кровавым...

10

Когда умирают люди – поют песни.

                                             В Хлебников

Усадьба ночью, чингисхань.

Тифозный кипяток всё круче.

На всё про всё одна тарань

И гром взбесившихся созвучий.

Слова кипят. И так некстати

И холод, и внезапный жар.

Земного Шара Председатель

Вот-вот покинет этот шар.

И пусть смеются «смехачи» –

Поэт их смеху неподсуден,

Греми, жестокий бубен буден,

Поэта музыке учи.

«Вовеки присно» – слишком пресно...

Опять ломается строка.

Когда поэт уходит – песни

Поют. И это на века...

11

                                                         Ю.Ч.

Солнце алое по стеклам и по крышам...

Сердце сжалось в горькой судороге: «где я?»

То ли ток кровавой жижи по Парижу,

То ли зарево пожарищ по Вандее,

То ли занятая болтовней с товаркой

(Так, о старческом своем, пустопорожнем)

Что-то яркое вплетает в коврик Парка,

Слишком яркое... И от того тревожно...

12

      Это было не раз, это будет не раз...

                                                  Н. Гумилев

Это было не раз, это будет не раз,

Умирающих листьев замедленный вальс,

Их скольженье вдоль мокрой брусчатки.

Но не выбежит снова на то же крыльцо

Та, что вышла тогда с побледневшим лицом,

От волнения спутав перчатки...

Кто-то умер, a кто-то сегодня зачат,

Проплывают жирафы над озером Чад,

На Лубянке ночами расстрелы...

Это было не раз, но в запасе лишь час,

И всплывает одна из нелепейших фраз:

«Я на правую руку надела»...

13

В одежде пыльной пилигрима

                                   Ф. Сологуб

В одежде пыльной пилигрима

Бежать бы к призрачным святыням:

Под большевицким третьим Римом

Санкт-Петербург – почти пустыня...

Друзья давно по заграницам,

Лишь вспоминают о России,

И все трудней ночами спится

Издерганной Анастасии.

Поэтов мало, опустели

Салоны, – всюду лишь невежды.

И все безумнее качели

Тоски и сумрачной надежды...

Никто как будто и не слышал

Стихов и сказок Сологуба,

Качели чертовы все выше,

И черт бесстыжий скалит зубы.

Кто знал, что горечь и досада

Сойдут за призрак счастья в сумме:

Его жена покуда рядом...

Жива... И Блок еще не умер...

14

Слова – как светляки с большими фонарями...

                                                      Н. Заболоцкий

Слова – как светляки с большими фонарями, –

Безжалостно, упрямо высвечивают суть...

А ты в душе дитя, и мрак в оконной раме,

И не видать ни зги, и боязно вздохнуть...

Укройся с головой; заройся в одеяло,

Забейся в сумрак сна; не плачь и не зови...

А дни твои летят, и дней осталось мало,

Но ты еще живой и хочется любви...

Как хочется любви! Реальность так сурова...

Не разбирай по прядям руно бесцветных лет...

Предчувствия твои еще не стали словом...

А раз они не слово, то их как будто нет...

Забудь про темный страх...

Закрой глаза, как страус,

Он, страус, не дурак, он тоже хочет жить...

А за окном весна... Хоть что-то, да осталось...

Слова бросают свет... Не стоит ворошить!

Не думай ни о чем! Как хрупок и как ломок, –

Ну просто скорлупа, – мирок твоей души...

А слово бьет лучом. А ты – смешной ребенок,

Выделываешь па над пропастью во лжи...

15

От черного хлеба и верной жены...

                                               Э. Багрицкий

От черного хлеба и верной жены,

От жесткого окостеневшего быта

В поля, где под стягами месят копыта

Кровавую пыль одичавшей страны.

Декреты и лозунги; правда и ложь;

Гудит раскаленный безумием тигель.

Одесский, болезненный Тиль Уленшпигель,

Какую ты песенку нынче споешь?

Куда унесло вас, куда вас несет,

Веселые тили еврейских предместий?

Тут матери с воем отчаянья крестят,

Тела, запятнавшие кровью осот.

Тут жизнь коротка, как военный приказ,

И падает в жито несжатое Коган,

А следом, растерян и даже растроган,

Шатаясь, к расстрелу бредет Опанас.

Ты порохом, кровью и потом пропах,

А что тебе дело до белых и красных?

Но воздух по бронхам хрипящею астмой,

И горькой полынью строки на губах...

И жизни легенде под стать эпилог:

Знамена и кони под цвет рафинада.

А поздние слезы красавиц Суок...

Но он не узнает, – и значит, не надо...

16

                                           В. Кагану

«Блажен муж, который не ходит на совет

нечестивых и не стоит на пути грешных,

не сидит в собрании развратителей».

                                               Первый псалом Давида

Бестолковые мы муравьи,

Что в Москве, что в Техасе!

Как нам хочется петь о любви,

Позабыв о заразе,

Как не хочется лезть в дребедень,

В эти склоки и дрязги,

Где сгущается черная тень

Из прадедовской сказки...

Мы обходим и зданье суда

В равнодушии строгом,

Мы поэты, и нам не сюда,

Мы поем о высоком!

Мы не судим, кто прав, кто не прав –

Взор наш чист и кристален.

Но бессмертный, как смерть, Голиаф

За спиной, как хозяин.

И бессменно сидит по судам

Его серая свита,

Перед нею стоит Мандельштам

Щуплый отпрыск Давида;

Вот он слово кладет на весы,

Беззащитный и хрупкий...

А хозяин смеется в усы

И сосет свою трубку...

17

   Уходит в ночь мой траурный трамвай

                                                 Б. Чичибабин

Уходит в ночь мой траурный трамвай

К химерам геноцида и Гулага,

Туда, где ужас липнет топким мраком

К подножью свай.

А мы гурьбой взобрались на помост

И будто бы о сумраке не помним,

А нам бы о любви в гнезде укромном,

О блеске звезд...

Мы, глядя вверх, посматриваем вниз,

Хоть свято верим, что помост наш крепок...

Откуда знать, что уготовит небо, –

Какой сюрприз?

И в шуме волн, штурмующих причал,

Звучит такая горестная тема,

Как будто колокол, застывший немо,

Вдруг зазвучал...

«Уходит в ночь мой траурный трамвай»,

Почти не различимы серп и молот,

Но плещется тяжелый, темный холод

У самых свай...

18

                                               Галичу

Александр Аркадьевич, как там Париж?

Неужели всерьез, доверяя метели,

Не заметили Вы, что не капает с крыш

И гитарные струны порвать не успели?

Вы, за чьими плечами террор и война,

Вы, прошедший эпоху таких испытаний,

Не заметили, как замолчала страна,

Не успели язык приморозить к гортани.

Неужели так трудно усвоить простой,

Неизменный закон, беспощадный, как стража:

Нас свободою кормят, как рыбу водой,

Чтоб ее оживить перед новой продажей.

А тому, кто хлебнув опьяняющий яд,

Не желает молчать и по-прежнему дышит‚

Через годы прощания вслед говорят:

«Александр Аркадьевич! Как там, в Париже?»

ape ceramica lord