Йеѓуда Векслер

«Нам дано творить, но не дано завершать творения свои». Этот афоризм, который Фейхтвангер (в «Семье Опперман») якобы заимствует из Талмуда[1], тем не менее, верен (ибо лишь Всевышний способен довести Свои творения до истинного совершенства). Лишь на половину страницы не дописал Вильям Баткин свой обширный роман о Рут-моавитянке, над которым работал более четырех лет – как теперь оказалось, последних лет своей жизни. Сколько часов мы посвятили с ним исследованию, как эта история излагается в наших, еврейских первоисточниках, и обсуждению их, чтобы определить направление в этом бескрайнем океане сведений, очень нередко не согласных друг с другом и иной раз даже совершенно несовместимых один с другим. А главное – решить, в какой степени допустимо творческое истолкование их и украшение авторским домыслом. Я не переставал поражаться, с какой энергией и пытливостью Вильям снова и снова прорабатывал – буквально «прокапывал»! – любые упоминания о Рут, ее эпохе и ее современниках в наших священных книгах, воссоздавал реалии того времени и оживлял все своим воображением. С какой силой духа он побеждал свою быстро прогрессирующую болезнь, чтобы – скорее, скорее! – записать то, что уже сложилось в уме, и зафиксировать непрерывно возникающие новые идеи! За восемь месяцев до последнего дня Вильям прекратил наши встречи. Я подозревал, что он тяжело болен, но он не хотел, чтобы об этом знали. Он желал, чтобы о нем думали и помнили, как о человеке сильном и здоровом. Наше общение продолжалось только по телефону – и со мной говорил совершенно здоровый человек, полный творческих сил и вдохновения. Даже за два дня до конца (наступившему 18 ноября), когда я пришел к нему в госпиталь и ужаснулся его физическому состоянию, когда он заговорил – зазвучал его обычный голос, глубокий и теплый. А о чем? О романе, о планах его перечитки, исправления и издания. Ни слова о болезни, о мучительных болях, о страшной слабости!.. Я воочию видел, как дух побеждает и подчиняет себе плоть.

Вот эту безграничную внутреннюю силу я ощутил в нем сразу, при первом знакомстве более десяти лет назад. Мы начали заниматься вместе, изучая «Теѓилим» – их многогранный смысл и их поэтику, и я пленился цельностью его натуры, его упорством в постижении Иудаизма, которым он занялся, уже перейдя половину седьмого десятка своей жизни.

Заслуженный шахтер, живший в мире с советской властью, верно ей служивший и награжденный ею, позволившей ему выпустить две книжки стихов с оптимистическими названиями «Пойте песни о верности» (1967) и «Надежда» (1972); переводчик, успешно перелагавший на русский язык стихи украинских поэтов, взысканный дружеским отношением корифеев советской литературы и их похвалами, всегда прекрасно материально обеспеченный, окруженный всеобщей симпатией и уважением –

Как он однажды рассказывал, то, что заставило его подумать, будто еврейское происхождение означает нечто особенное, было не каким-то внутренним тяготением и даже не притяжением со стороны других евреев, но – толчком, полученным «с противоположной стороны»: от нееврея. Баткина, еще молодого, засыпало в шахте вместе с пожилым, бывалым шахтером. Вильям потерял самообладание, (по его собственным словам) «начал психовать»: надо же, мол, что-то делать, что-то предпринимать! «Что ты сидишь так спокойно?!» – напустился он на шахтера. «А что мне суетиться? – ответил тот. – Ты же еврей! Значит, тебя твой еврейский Бог спасет, и меня заодно».

Но воздействие этого толчка сказалось очень-очень нескоро: через десятки лет. Весной 1996 года вся семья Баткиных приехала в Страну Израиля. Но... через очень короткое время Вильям вернулся в Россию, побуждаемый непреодолимым чувством долга, «громадной ответственностью»: там – очень, якобы, важная работа, там – верные заработки, там – все, чем он жил до сих пор. Но... внезапно все его проекты лопнули, испарились без следа: не осталось ни работы, ни заработков, ни каких-либо видов на будущее. «Это был знак с Неба, – рассказывал он мне, – мне показали, где мое место». Однако понял он и смирился несколько позже, а тогда, в 1996-м, он вернулся в Страну Израиля перед самым Йом Кипуром в самом дурном настроении...

И началось постепенное, трудное-трудное ВОСХОЖДЕНИЕ. Осознание того, что все, происшедшее и происходящее – отнюдь не игра слепого случая.

Но легко ли полностью изменить весь образ жизни?

Намного, неизмеримо труднее переделать самого себя, пересмотреть свое мировоззрение, привыкнуть руководствоваться во всем совершенно новыми критериями, ориентироваться на совершенно новые ценности. И – прежде всего – преодолеть приступы уныния, побороть ощущение отчужденности...

Недаром стихотворный сборник, напечатанный уже здесь, в Иерусалиме (1997), имеет название, совершенно не похожее на прежние: «Неприкаянный мир».

И вскоре – новое испытание: смерть любимой жены, да еще после страшных мучений. Как раз после этого, в том траурном году, я познакомился с ним. Смею сказать, что наши занятия, сразу возникшая между нами глубокая душевная близость помогли ему тогда сохранять душевное равновесие. В знак признательности и доверия он дал мне прочитать самое-самое сокровенное: только что написанную поэму в память умершей жены. Это были первые стихи Баткина, увиденные мною. Первое впечатление – опаляющее душу выражение безысходного горя... Однако, вчитываясь в эти то скорбные, то бушующие страстью строки, я ощутил, что само выражение этого горя и является его преодолением. А позже, узнав другие его стихотворные произведения, я понял, что таков лейтмотив поэзии Баткина: беспощадный самоанализ – нерадостный итог и неожиданный «катарсис»: внезапное изменение точки зрения, звучащее иной раз как мощный мажорный аккорд. Недаром его излюбленная стихотворная форма – сонет: два четверостишия – тезис и антитезис – и два трехстишия, заставляющие по-новому понять только что сказанное.

Не вчера я постиг: ностальгия меня не настигла,

И неведом мне плач о российский метельных снегах.

Я бегу по годам, как по брошенным бревнам настила.

От себя убежать – не дано мне, похоже, никак.

Впрочем, ради чего? Да, изгибы судьбы не простые

Изменили, как грим, седина в бороде и в висках.

Но себе изменить – никогда, ни за что не простил бы, –

ни в толпе, ни в семье, ни в бегущих из сердца строках.

И по праву живу в заповеданном Свыше наделе,

И высокое небо сквозь ветви струится в окно.

Трижды в день я молю – быть услышанным в тайной надежде,

И наивен в мечтах, и в стихах хорохорюсь, как прежде, –

Да: возвращение к Еврейству – это не приобретение чего-то неизвестного, совершенно нового, но медленное, порой мучительное припоминание глубоко-глубоко утонувшего в душе: открытие своего истинного «я».

Силу преодолеть все препятствия дало ощущение чуда: обретение Святой Земли, куда тысячи лет стремились евреи-изгнанники, гордость за то, что этого удостоился, и слёзы благодарности:

И Святая Земля преподнесла Вильяму Баткину особый подарок: именно здесь дивно развернулся его талант прозаика. Рассказы, эссе, воспоминания щедро представлены в прессе и литературной периодике Израиля: в газетах «Новости недели» (в ее литературном приложении «Еврейский камертон») и «Мост», в журналах «Литературный Иерусалим», «Галилея», «Семь дней», «Роза ветров», «Иерусалимский журнал». Публикации Баткина стали широко известны далеко за границей Израиля: они появились в нью-йоркском «Новом журнале» и филадельфийском «Побережьи», в интернете (особенно, на сайтах «Заметки по еврейской истории» и «Семь искусств»). Наиболее дорогие его сердцу сочинения Баткин соединил в сборнике «Талисман души», изданном в 2007 году творческим объединением «Иерусалимская антология».

В нем три раздела: «Повести и рассказы» – беллетристика, «Литературные портреты» – на мой взгляд, лучшая часть книги – и «Публицистика», где выделяется написанный в буквальном смысле кровью сердца очерк «И если забуду тебя, Гуш-Катиф». Он – завершающая кульминация сборника: громогласный вопль горечи и скорби, голосом которого, кажется, вскрикнула сама Страна Израиля.

А в каждом номере еженедельника «Мост» в течение нескольких лет печатались комментарии Вильяма Баткина к недельным разделам Торы. Да, вот до какого уровня поднялось его знание и понимание еврейских духовных ценностей! И какие комментарии – неизменно вызывавшие восхищение и мое, и читателей этой газете, для многих из которых чтение отведенной Баткину страницы оказалось первым прикосновением к аутентичному Иудаизму. С заслуженной гордостью он сообщал мне о звонках по телефону, в которых благодарили его и высказывали самые добрые пожелания.

Это была очень нелегкая работа, но Баткин выполнял ее с огромной, присущей его натуре ответственностью. Едва заканчивалась суббота, он садился к компьютеру, обкладывался грудами книг и начинал свой труд. Прочитывая десятки страниц комментариев, он выбирал из них то, что соответствовало уже родившейся в его душе идее, сплавлявшей все в единое целое.

Фактически, каждый из комментариев Баткина имеет облик оригинального сочинения на тему из Торы. А тема эта – зачастую необычная и даже совершенно неожиданная. В содержании недельного раздела Вильям иногда обращает внимание на такой аспект, который, казалось бы, вовсе не являясь в нем самым главным, имеет, оказывается, особое значение и в своем контексте, и в связи с происходящим сейчас вокруг нас. Выявление связи недельного раздела Торы с событиями той же недели – это и есть: «жить в ногу со временем», и принципа этого Вильям Баткин придерживался неуклонно. Это еще одно чудо в его жизни, но на этот раз сотворенное им самим, великая заслуга и великое искусство: наглядно показать, что Тора – поистине Живая Тора!

И еще один драгоценный подарок получил он в Стране Израиля: любящую, чуткую жену, конгениальную ему по дарованию: журналистку и писательницу Лею Алон (Милу Гринберг). Историю знакомства с ней Вильям описал в поэтическом и также проникнутом ощущением чуда рассказе «Четверть века спустя» (также вошедшем в сборник «Талисман души»). Последняя его фраза – это последняя строчка сонета «Этюды души», в другой форме – стихотворной – выражающего изумление тем же самым чудом:

Из прочих пристрастий мне мил загрунтованный холст,

Брожу по горам – не оливок лазоревых горсть, –

Да, видимо, слон наступил мне однажды на ухо.

Прелестнейших женщин успел разглядеть я в толпе.

И двери прикрыл, оттеняя настырную старость.

Наконец, после долгих колебаний и острых сомнений Вильям принялся за тему, которая мощно привлекла к себе своей непочатостью и богатством возможных интерпретаций. Задуманная вначале как повесть, история Рут-моавитянки начала разрастаться, заполнять пространство и, в конце концов, приобрела форму эпического романа.

Как ни странно, но эта очень известная история почему-то нашла весьма скромное отражение в мировом искусстве: в живописи – больше (да и то не в таком уж большом количестве картин – зато, в частности, у Микеланджело и Рембрандта, также и у Марка Шагала), в литературе – и того меньше, в музыке – совсем малое: опера-оратория Виральдини (XVIII в.) и опера Ипполитова-Иванова. Почему-то... Может быть, потому что история нееврейки, вошедшей в Иудаизм, для неевреев не так уж и привлекательна.

Но, по моему убеждению, вот почему: эта была тема предназначена именно для Вильяма Баткина. Ему было суждено создать произведение, соразмерное с «Иосифом» Томаса Манна, однако написанное евреем с еврейских позиций и наполненное истинно еврейским мировоззрением. Эту мысль я высказал Вильяму, и, после сильного сопротивления, он, в конце концов, принял ее и осознал свое предназначение – как это видно из таких стихов:

Мудрецы наши постановляют непреложно, что каждый человек из народа Израиля – целый мир[2]. Пожалуй, никогда я не чувствовал это так ясно, как во время общения с Вильямом Баткиным: этот человек поистине вместил в себя целый мир. 15 лет прожил он в Стране Израиля, приезд в которую называется на священном языке словом алия: движением вверх. Независимо от того, при каких обстоятельствах, с какой целью и по какой причине еврей появляется на земле Израиля, для него это всегда является подъемом на более высокую жизненную ступень. От него лишь зависит, каким именно будет этот подъем – потому что, в принципе, не исключено, что он, этот подъем, так и останется лишь в потенции. Но для Вильяма Баткина жизнь в Стране Израиля стала подлинным ВОСХОЖДЕНИЕМ – непрерывным и неустанным подъемом в Духе.

[1] Его источник – Мишна, Авот, 2:16, однако Фейхтвангер значительно изменил и форму, и смысл этого изречения.

[2] Санѓедрин, 4:5.


	Номер 11(24) - ноябрь 2011
Йеѓуда Векслер