|
 |
 |
| Номер 2(15) - февраль 2011 | |
 |
|
Восьмой Всероссийский съезд Советов – 1920 г. утвердил союзный договор между РСФСР и УССР… БСЭ, 1982 г.
А когда настанет завтра, прозвенит ли моё слово в светлом царстве Александра Пушкина и Льва Толстого? Б. Чичибабин
Чичибабин так естественно выглядит рядом с памятником Пушкину… …Резолюции, которым подчиняется Чичибабин, написаны в Библии, написаны… Толстым, Пастернаком. Евтушенко (на харьковском предвыборном митинге у
памятника Пушкину)
На заре моего
репатриантства друзья из Харькова сообщили: улица 8-го съезда Советов, что за
Госпромом, отныне носит новое, достойное название – имя большого русского поэта
Бориса Чичибабина… Барельеф поэта на улице его имени В 1994-м, в тель-авивском Доме писателей, я в последний раз видел и слушал моего именитого земляка Бориса Алексеевича Чичибабина. По окончании встречи, когда Б.Ч., окружённый знакомыми по прошлой жизни, подписывал свои книги, я подошёл к его жене Лиле Карась, показал ей страницу факсимильного текста, и мы вспомнили обстоятельства его написания семь лет тому назад… С Лилей и Б.А. мы были знакомы, не более того. Встречались и застольничали несколько раз в году, чаще всего по семейным датам, у Люды и Ильи Сиротиных, талантливых музыкантов, хлебосольных бессребреников, с которыми порознь дружили. Их открытый и тёплый дом любили и часто посещали поэт с Лилей, его верной спутницей в мире стихов и поводырём по извивам повседневности, где, казалось, он терялся, несмотря на его мудрость и талант, несмотря на пройденные фронт, тюрьму и лагерь, несмотря на тяжкий трудовой опыт. Лиля, многократно называемая в строке поэта, легко узнаваемая в его «Сонетах Любимой». Запомнилось из исповедального «Сколько вы меня терпели!»: Не о том, что за стеною, Я писал, от горя горбясь, И горел передо мною
Обречённый
Лилин образ…
Борис и Лиля Чичибабины. Москва. 1989 г.* Здесь, у Сиротиных, Б.А. охотно читал свои стихи (в те годы самиздатовские, ещё нигде не печатавшиеся) в своей обычной манере: ровно, сдержанно, закрыв глаза, нетерпеливо требуя Лилиной подсказки, когда, теряя темп, запинался или забывал слово. Именно в такой обстановке в авторском исполнении я впервые услышал его ныне знаменитые «И вижу зло и слышу плач», «Клянусь на знамени весёлом», Верблюд, Махорка, «Уходит в ночь мой траурный трамвай», «Сними с меня усталость, матерь Смерть», посвящения великим прошлого и друзьям настоящего, в том числе и ныне израильтянам. Помнится, как-то поэт в большой комнате новой квартиры Сиротиных на Полевой декламирует посвящение «Генриху» – офицеру Алтуняну, харьковчанину, заключённому за антисоветскую деятельность, – а на кухне, куда поочерёдно отправляются жёны гостей, хозяйка Люда собирает деньги в помощь семье Генриха Алтуняна. На этих совсем не светских раутах часто и однозначно любовно звучала еврейская тема. Однажды, после одиозного телевизионного выступления известных советских евреев с «осуждением агрессии Израиля против миролюбивого арабского народа», весь вечер у Сиротиных поэт вспоминал свои стихи, так или иначе к нам относящиеся. Я и раньше знал о его юдофильских привязанностях и убеждениях, но «Народу еврейскому» тогда услышал впервые. Узнал, что стихотворение относится к 1948 году, когда шла наша Война за Независимость и когда разгорался всесоюзный костёр государственного и массового бытового антисемитизма. А поэт в это сатанинское время писал: …Не родись я Русью, не зовись я Борькой, не водись я грустью, золотой и горькой, не ночуй в канавах, жизнью обуянный, не войди я навек частью безымянной в русские трясины, в пажити и в реки, я б хотел быть сыном матери-еврейки. …Дай вам Бог с корней до крон без беды в отрыв собраться. Уходящему – поклон. Остающемуся – братство...
И ещё:
Не веря кровному завету, что так нельзя, ушли бродить по белу свету мои друзья… Пошли им, Боже, лёгкой ноши, прямых дорог и добрых снов на злое ложе пошли им впрок... Сам Борис Алексеевич заинтересовался нашим отъездом в Израиль, оживился, глубоко пожалел, что ему, верующему христианину, выезд к святым местам навсегда заказан. Узнав, что с собою мы увозим взрослую дочь и малолетку-внука, заговорил об огорчительной вероятности утраты им русского языка и посоветовал с юных лет приобщить мальчика к русской литературе (подчеркнул «русской, не советской да и западную хорошо бы читать на русском»). Запомнилось! А потом, внезапно отлучившись в другую комнату, через 15 минут возвратился и передал мне листок, исписанный его характерным чётким мелким почерком. Это был им рекомендованный «круг чтения». Ниже тот самый список более чем двадцатилетней давности…
(Чтобы не пришлось читать через лупу, расшифровываю: «Сервантес – Дон Кихот / Свифт – Путешествие Гулливера / Диккенс – Оливер Твист… и всё, что попадётся / Гюго – Собор Парижской Богоматери, Отверженные, Человек, который смеётся, Труженики моря / Бальзак – Отец Горио / Марк Твен – Том Сойер и… Янки при дворе короля Артура / Гофман – я не помню сейчас названия, всё, что называется «Сказками Гофмана»… / Стендаль – Красное и чёрное / Мопассан – На воде (Путевые заметки) / Сельма Лагерлёф – Сага о Йосте Берлинге Русская литература, абсолютно всё, но в первую очередь Гоголь – всё / Лермонтов – Герой нашего времени / Тургенев – Первая любовь, Ася, Дворянское гнездо, Накануне, Отцы и дети, Вешние воды / Толстой – Казаки, Война и мир, Анна Каренина, Воскресение»
Я удивился,
что в списке нет поэзии, но промолчал. Позже, вспомнив, что речь идёт о
сохранении мальчиком русского языка, предположил: для такой утилитарной цели
пиит посчитал поэзию неуместной.
…Мой взрослый, отслуживший армию внук превосходно владеет русским языком, пишет и читает на нём, принимает и понимает (к моему великому удивлению и зависти) Сорокина, Ерофеева и прочих современных российских властителей дум, рассеяв мои давние тревоги и опасения, когда в отрочестве даже «Республику ШКИД» он читал в совершенно непотребном переводе на иврит. К сожалению, стихов на русском не читает, как и на других языках. Как говорят – de gustibus et coloribus… Но захоти он прочесть и выучить хоть одно стихотворение по моему выбору, предложил бы: Кончусь, останусь жив ли, – чем зарастёт провал? В Игоревом Путивле выгорела трава. Школьные коридоры, тихие, не звенят… Красные помидоры кушайте без меня. Как я дожил до прозы с горькою головой? Вечером на допросы водит меня конвой.
Лестницы,
коридоры, хитрые письмена… Красные помидоры кушайте без меня.
Полувековой
давности поэтическая классика ещё не обломившегося самовластия. Тёмный смысл и
трагическую музыку этого поэтического зеркала эпохи способны постичь только мы,
современники поэта, его земляки по одной шестой, вкусившие тех сладостно-терпких
помидоров.
P.S.
Интересующимся личностью и творчеством Б.А. Чичибабина очень рекомендую портал Феликса Рахлина и его
книгу «О Борисе Чичибабине и его времени». |
 |
|
|||
|
|||
