Номер 8(21) - август 2011 | |
Куски восьмого. Новые гарики Предисловие Михаила Юдсона Страна Губермания Тостов, сердцем чую я, грядет много, до и больше!.. Каждому лестно поздравить Игоря Мироновича с именинами, вставить свой скромный каравай. Поэтому буду краток, приветственно размахивая лапами. У каждого поэта своя ноша и ниша – скворешня,
избушка, норка-норушка, скит, местечко, усадьба, уезд... Губерман – губерния во
плоти, причем самопишущая! Нечто неохватное, равное скольки-то там
телем-телемкам, обителям обетованным, огромадное пространство – от Егупца до
Иерусалима. Да чего мелочиться – цельное царство-государство, страна
Губермания! Земля пиитическая, текущая молоком метафор и медом афористичности –
и пить читателю доводится то из амфор, то из граненого "аршина". Наш
автор – для всех, для академиков и плотников, для офисных этажей и пофигных
гаражей, для коридоров власти и для работников культуры нижнего звена – все
соображают, у всех котелок варит и кувшин наготове! Кто-то добирается до разреженных вершин подтекста (пик
Губермана!), кого-то тешит густое первослойное остроумие предгорий
"гариков" – но никто не уйдет обиженным! Читать его – это не тащить
сизифов том-кирпич иных инвалидов текста, не ворочать мшистые валуны унылых
виршей, отнюдь нет, ребята, – это чистое льющееся, побулькивая, наслаждение!
Губерман хватает нас за шкирку, отрывая от рутины обыденщины, от стертых слов и
тусклых фраз, и влечет на ярмарку, на ярмарку, наяривая свою крылатую четверню
– эй вы, строфы, мои, строфы! – искони кони впрягались в возок рифмоформы, в
огненную колесницу символов, где на ободе тысяча подмигивающих глаз-смыслов. Повторю, фортуна благосклонна к его дару – ему
рады и пролы, и интеллектуалы, и элита, и илоты. Да и монаси, уверен,
приемлют!.. Да-с, Губерман – на благо дан! При нем и жизнь-жестянка расцветает!
Он несомненно целебен, как рыбий жир, его поэзия – панацея. У меня прямо
слоганы самослогаются, рвутся из желудочков души, послушайте: "Когда на
сердце рана – читайте Губермана!", "Любой радикулит враз Игорь
исцелит!", "А если вышел дух – Мироныча, и вслух!" Признаться, я издревле влачу иго
"гариков" (не ярмо, а карма!) – этакое неотрывное колдовское
воздействие, влияние, привязанность. Возникла уже приятная зависимость от дозы
сих неиссякаемых "косячков" – порадовать промозглые мозги, раскрасить
серое вещество! "Мир – он Ыч!" – бормочу я читаючи. Не скрою, Губерман непрост, порой приходится
перечитывать, заучивая вхруст, временами принимаешься чесать свою репу под
кипой – во-она чего! – так у "гарика" ведь где-то примерно семьдесят
пять лиц. В этих чертовски божественных четверостишиях присутствует и искра, и
икра – зернисты они и питательны, аки маца, ну прямо приземленная манна,
спрессованная мудрость, истина-табака. А также, конечно, ячменно-отменная
капелька виски, упрямо орошающая стих... Вообще читаешь "гарик" – имеешь вещь в
себе. Он скроен мастеровито, дедалово, в строгом дедовском ритме, старом добром
классическом размере – но при этом икарен, пернат, лих. Четырехступенчат, и это
двояко – тут и спуск во глубины, и всплеск в небеса. В "Слове о полку
Игореве" (догуберманова эпоха) вкралась сакральная опечатка:
"Растекаться мыслью по древу". Да не мыслью, а мысью, дятлы
бестолковые, сколько можно долбить! «Мысь» – «белка» по-славянски, без базара, доказано
сто раз. Вот "гарик" и есть такая мыслительная мысь – летяга в
колесе, она песенки поет и познание грызет, бьет нас не в бровь, а в глаз, не
портя шкурку. Дело же читательское – промысловое, охотничье – настичь и
постичь. Заодно необходимо также освоить прозу Губермана –
она прурвурывно плодится и размножается. Возьмите узловатый посох, побродите по
книжным лавкам, пока не расхватали, найдите дивные ИДН – "Иерусалимские
дневники" – своеобразное перемалывание биографии в литературу, превращение
странствий с их вязанками впечатлений в искусство вязи прозы. Насладитесь
наслоениями слов. Хороший поэт и прозаик Игорь Миронович – и разный.
Он неустанно изменчив и неизменно внеуставен – для него нет запретных тем и
темных аллей. Каждый раз восхищенно недоумеваешь: только подкрадешься, ухватишь
за ноумен – ан глядь, а это феномен! Новый Губерман! Не Абсолют, так
Скотланд-Як какой-либо – тоже интересно хлебнуть глазами, попробовать на язык,
набраться страниц. Причем Губерман прекрасно существовал бы и без
Гуттенберга с Интернетом – он поистине народен, устен, фольклорен, его бы
сказывали в избах и на пересылках, перепевали на полатях и нарах, передавали за
аи и чефиром из уст в уста, транслировали из огненного куста... Игорю Губерману - 75 лет! Три четверти до дна
осушены, три строчки векового "гарика" уже написаны. Теперь, Хронос
даст, дело за четвертой, лучшей, черт, в цвету! А Яхве добавит – до 120! P.S. Редакция поздравляет нашего нового автора,
замечательного человека и поэта И.М. Губермана с юбилеем и желает ему здоровья и
творческой активности на долгие годы – Мазл Тов! *** Темнота моя уютна, как пальто, много знаний человеку ни к чему, знать полезно человеку только то, что положено по разуму ему. * Но если крикнет Русь святая: «Вернись, тебя я награжу!», то я, душою сладко тая, – «Избави Господи» скажу. * Подобные слепым несчастным нищим, вокруг себя руками жалко водим; не в том беда, что смысла в жизни ищем, а в том беда, что изредка находим. * Вчера во время шумной вечеринки подумал я, бутылку наклоня, что скучными получатся поминки по мне из-за отсутствия меня. * Я подлинный, наверно, литератор, поскольку никакая не богема, а рьяный и тупой эксплуататор загадочно доставшегося гена. * Я всё живу, как будто жду чего-то. События? Известий? Благодать? С утра уже томит меня забота не просто жить, а слепо ожидать. * Как будто я повинность отбываю, как будто я копаюсь в нудном томе, как будто я вколачиваю сваю... А я сижу в гостях в культурном доме. * Я чувствовать начал и стал понимать, что кроме отсутствия сил я всё, в чём меня родила моя мать, дотла на себе износил. * Чтоб легче было старость пережить, и сутки ощущались не пустыми, нас годы научают дорожить житейскими привычками простыми. * Чтобы смешной не быть фигурой среди людской душевной стужи, мы все припудрены культурой, но кто – внутри, а кто – снаружи. * Недаром я пою хвалу Творцу: такие сочинил он организмы, что в душу могут нужному лицу втереться через дырочку для клизмы. * Думаю, что видят уже многие признаки грядущего конца: ширятся успехи технологии и ужесточаются сердца. * Бездельник, шалопай и лоботряс, не думая о грустных перспективах, по-моему, умней во много раз ровесников усердных и ретивых. * Когда по всей Руси кресты с церквей срывали под азартный шум и смех, везде в такой толпе стоял еврей, и он тянул канат сильнее всех. * Сократ, поднимающий чашу с цикутой, легко завершающей трудные годы, весьма наслаждался, наверно, минутой последней, уже совершенной свободы. * На жизненной дороге этой длинной, уже возле последнего вокзала опять душа становится невинной, поскольку напрочь память отказала. * Весьма печальны ощущения от вида сверстников моих, их возрастные превращения не огорчают только их. * Всю жизнь мою с утра и дотемна я горблюсь над податливой бумагой; отсутствие достойного ума природа компенсирует отвагой. * Напрасно языком я не треплю, мою горячность время не остудит, ещё я с кем угодно пересплю, пускай только никто меня не будит. * Во мне ещё мерцает Божья искра и крепок ум, как мышцы у гимнаста, я всё соображаю очень быстро, но только, к сожалению, – не часто. * Был жуткий сон: почти что обнажён и чувствуя себя в руках умелых, лежу среди толпы прелестных жён – врачей и медсестёр в халатах белых. * На пути к окончательной истине мы не плачем, не стонем, не ноем, наши зубы мы некогда чистили, а теперь мы под краном их моем. * Заслышав тон высокопарный, я отвожу глаза с тоской, и молча корчится базарный, вульгарный дух мой шутовской. * У всех сознательность растёт, собака лает – ветер носит, в российской жизни всё цветёт, но крайне слабо плодоносит. * Хоть выжил ты, пройдя сквозь ад – ещё года хрипишь угарно, а как оглянешься назад – зло было дьявольски бездарно. * Мне забавно жить на свете – даже сидя дома: в голове то свищет ветер, то шуршит солома. * Всё, что имел, я сжёг дотла, и дар шута исчез. «Его печаль ещё светла?» – спросил у беса бес. * Был молод я, чирикал чушь и наподобие пичужек порхал по веткам, пил из луж и дефлорировал подружек. * Сегодня все надеются по-разному: на Господа, на время, на авось, а если доверяться только разуму, намного тяжелей бы нам жилось. * Где души обитают в небесах? Зачем вершится битва тьмы и света? Кто стрелочник у стрелок на часах, тот нам и объяснит однажды это. * Шуршанье шин во тьме слышней, и жизнь во тьме видней былая, я ночью думаю о ней, за всё простить себя желая. * В кумирах и святынях разуверясь, отчаявшись постигнуть и понять, любую погубительную ересь готовы мы восторженно принять. * На самом деле древние пророки, от Бога получая вдохновение, не только осуждали в нас пороки, но также и несли благословение. * Нас как бы днём работа ни ломала, но к ночи отпущение дано; в реальности свободы очень мало, а в выпивке её полным полно. * Хотя болит изношенное тело, мне всё-таки неслыханно везёт: моя душа настолько очерствела, что совесть её больше не грызёт. * Я это давно от кого-то услышал, и сам убедился не раз: несчастья на нас насылаются свыше, а счастье – зависит от нас. * Уже я в Израиле полностью, весь, душой и умом совокупно, исполнена смысла судьба моя здесь, но это словам недоступно. * Я много в этой жизни понял важного, угрюмы и черны мои зрачки, но свято уважаю право каждого на розовые мутные очки. * Мир катится у Бога под рукой, наращивая кольца годовые, покойники вкушают свой покой, иллюзиями тешатся живые. * Накал души снижается по старости, остуживаясь в лютом вихре дней: восторгов нет былых, азарта, ярости, всё в жизни стало глуше и ровней. * С момента, что за стол я сел с утра, на третьем приблизительно часу я думаю всегда: а на хера я эту околесицу несу? * Текут последние года, и мне становится видней: смерть не торопится туда, где насмехаются над ней. * В мире этом, зыбком и суровом, тихо мы бормочем как умеем: лучше быть богатым и здоровым, чем больным, чем нищим, чем евреем. * Создал Бог наше мягкое место с неким свойством, весьма интересным: это место легко, как известно, прирастает к начальственным креслам. * Евреи непрерывно что-то роют, их замыслы и помыслы неясны, и всякому заржавленному строю они весьма поэтому опасны. * Я не лакомлюсь этой малиной, мне скучны современные бляди, были б живы Сафо с Мессалиной, я охотно бы с ними поладил. * Горю стыдом со дня вчерашнего, случился в разуме провал: я долго, нудно и неряшливо по пьяни душу раскрывал. * Забавно мне, что дух свободы в России изредка витает, но чуть подкормятся народы, и он куда-то отлетает. * Глухое, тёмное, подвальное во мне есть чувство чисто личное: мне одиночество буквальное куда милее, чем публичное. * Обидно мне, что свежие звучания про свет и тьму, про волю и неволю – рождаются из долгого молчания, а я всё время что-то балаболю. * Легко творит во мне вино не ощущение, а знание, что я не с веком заодно, а с кем-то из ушедших ранее. * Очень дивно плещет в человеке – видно даже внешним это взглядом – чувство, что связал себя навеки с женщиной, которая с ним рядом. * Весьма мне близок тот задор, с каким старик воспламенившийся несёт в запале дикий вздор, когда-то в нём укоренившийся. * Стало от усталости мне грустно, душу безнадёжно утомили всюду перемешанные густо запахи цветения и гнили. * Этих фактов – несчётное множество, хоть не все достигают известности: облечённое властью ничтожество – дух и воздух меняет в окрестности. * Не сплю я от зова тлетворного, бунтует мой разум пустой: я принял пять рюмок снотворного, и он возмечтал о шестой. * По части разных персей и ланит немало было всяческого фарта, теперь мой организм себя хранит и ленью защищает от азарта. * Очнись, поэт, и Богу внемли, учись у предков, иудей, и, обходя моря и земли, дурачь доверчивых людей. * Россия пусть не в трёх шагах, но на пути к преображению: сначала выветрится страх, потом – покорство унижению. * Бог даровал мне ощущение намного разума сильней: во мне от жизни восхищение – острей, чем ужас перед ней. * Когда я был весьма уже в летах, душа сыскала чудное решение: отчаявшись в надеждах и мечтах, обрёл я в оптимизме утешение. * Заранее у Бога я прощения просить остерегаюсь потому, что многие в морали упущения грехами не покажутся Ему. * Мелькает во мне понимания луч, что, душам людей соприроден, сам русский язык и велик, и могуч, но редко правдив и свободен. * Жизнь моя – кромешная аскеза, но беда – в ещё одной беде: два уже сидят во мне протеза, третий хорошо бы – знаю где. * Холодную храню невозмутимость, увидя чью-то пакостную прыть; в себе такую вырастив терпимость, я мог бы даже дом такой открыть. * Хоть не спешу я в мир иной, но верю, страху вопреки, что фарт – о – клок наступит мой, когда откину я коньки. * Я на два дня прервал гастроли, я пил, кормился и читал, и позабытый запах воли меня блаженно пропитал. * Текущего времени узники, мы все хорошо или плохо, но пишем обрывки той музыки, которой дышала эпоха. * У весьма различных мудрецов я от темноты своей лечился, выучился я в конце концов вовсе не тому, чему учился. * * Пророчества о завтрашней истории нисколько не сбывались в результате, история течёт по траектории, которую не знает и Создатель. * Всё слышит чуткая душа: иду налево и направо, а на ушах моих лапша висит раздольно и кудряво. * Любому мало-мальскому таланту, какие ни споёт он вам напевы – художнику, поэту, музыканту – не верьте, впечатлительные девы. * Ещё текут часы песочные, я выжил, жив и не устал, и только планы долгосрочные теперь я
строить перестал. * Мне судьба многократно дарила приключения разных сортов, я живу не держась за перила и всегда наебнуться готов. * Забавно, что гипноз идей, сердца и дух воспламеняющих, слабей калечит ум людей, гипноз умело применяющих. * Весьма смягчить надеюсь Бога, когда придёт моя пора: хоть я и пил безбожно много, но пил – во здравие добра. * Трезвонит утренний будильник, у дня – забот густой пунктир, духовно – умственный светильник вальяжно шаркает в сортир. * Душе моей страшней всего в речах людей хмельных, что все не любят никого и каждый – остальных. * Брехню брехали брехуны, а власть захватывали урки, в итоге правят паханы и приблатнённые придурки. * Сейчас, живя уже в халате, я часто думаю о том, на что я жизнь мою растратил и чем я сделаюсь потом. * Сколько б мы о народе ни спорили, чутче всех реагирует нос: выход масс на арену истории очень явственный запах принёс. * Легко скользит луна по глади вод, ни звука не тревожит тишь рассветную; похоже, наш пастух и кукловод опять затеял пакость несусветную. * Забавы мне уже не по плечу, природа гасит нас весьма искусно, я праведную жизнь теперь влачу, что стыдно, унизительно и грустно. * Мы все полны мотивов низких, себя любимого любя, но дивно мне, что страх за близких сильнее страха за себя. * Души печальное смущение теперь томит меня заранее: чем было слаще обольщение, тем горче разочарование. * В российском сумрачном пейзаже такая всем досталась воля, такие ходят персонажи, что жалко – умер Гоголь Коля. * На склоне лет нельзя резвиться – ни в пиджаке, ни в неглиже: душа ещё поёт, как птица, но кости – ломкие уже. * * Осудительность мне ненавистна, но тайком и неслышно вполне простодушие здравого смысла непрестанно клокочет во мне. * Люблю я пышащий задор – душевной лихости момент, а что несут полнейший вздор – пустой и низкий аргумент. * Философ я куда как небольшой, однако же людей встречал я многих и думаю, что Бог снабдил душой не каждого из мыслящих двуногих. * Дурацким страхом я томлюсь: во время даже похорон речей высоких я боюсь – а что как пукнет Цицерон? * Во мне и дух высоких истин послабже веяний иных, гораздо гуще дух корысти и пламя радостей земных. * Душа моя устала сострадать, удачливости ей милей картина, и рад я, когда льётся благодать на голову случайного кретина. * Боюсь я более всего лиц угнетённых и униженных, не уцелело б ничего от лютой ярости обиженных. * Целителен стихов моих настрой – читатели не раз со мной делились: у них даже анализы порой весьма заметно лучше становились. * Хотя роскошен и огромен разнообразный Божий мир, но он жесток, обманчив, тёмен и полон гиблых чёрных дыр. * * У старости несложные приметы – советовать охота старикам, и сидя на корриде, мы советы даём тореадорам и быкам. * Я не мыслитель, а простак, однако зоркий наблюдатель: порой грехи прекрасны так, что их одобрил бы Создатель. * Глотками чтения и хмеля я тьму в душе моей лечу, и видеть свет в конце тоннеля ещё покуда не хочу. * Забавный у меня сложился нрав, я спорю, ощущая удивление: чем больше понимаю, что неправ, тем большее во мне одушевление. * Когда нелюди, нечисть и нежить торжествуют повсюду вокруг, надо холить, лелеять и нежить свой семейный и дружеский круг. * Сказал однажды Авиценна, о чём-то думая своём: что в нас действительно бесценно, то мы задаром раздаём. * С утра грустит во мне душа, на то имея основание: ведь жизнь, конечно, хороша, но тяжело существование. * В дождливое время я думал не раз – и пусть мои мысли нелепы, – что это ушедшие плачут о нас, насколько темны мы и слепы. * Царит повсюду гнусный беспредел, и я вокруг поглядываю мрачно: Бог вылепить как лучше нас хотел, мы просто изваялись неудачно. * * Когда завершится обряд поминальный, и плотский мой облик забудется мигом, останется дух мой, святой и охальный, бесхозно гулять по написанным книгам. * Пускай здоровье губим, но пьём в полночный час за тех, кого мы любим, и тех, кто любит нас. * Конечно, утро мудренее, чем вечер в неге и нирване, поскольку утром нам виднее, что наболтали мы по пьяни. * Без фарта невесел наш жизненный путь, тоскует земля без дождя, младенцам нужна материнская грудь, политикам – жопа вождя. * Настолько я красив и гладок, что с дивной лёгкостью могу без пудры, грима и прокладок в кино играть Бабу-Ягу. * Хотя не слишком был умён, но знал – аж кудри шевелились – я столько фактов и имён, что девки млели и томились. * Я ничего не председатель и не хриплю речей натужно, я очень тихий обладатель всего, что мне для жизни нужно. * Ничуть я не хочу судьбу другую, не надо мне избытка и излишка, собой на книжном рынке я торгую и радуюсь доходу, как мальчишка. * Титулы, регалии и звания, так же, как награды в день рождения, очень обедняются от знания подлинного их происхождения. * * В памяти грядущих поколений буду я овеян уважением: памятник беспечности и лени высекут с моим изображением. * День был сумрачный, мутный, смурной, но душа (а душа не растрачена) мне шепнула, что в жизни иной нам похуже погода назначена. * Из тихого житейского угла мне видно, как разбой по свету рыщет, и ясно понимаю: не могла история светлее быть и чище. * Без компаса, руля и парусов по прихоти менял я направление, а нынче двери запер на засов и с памятью делю своё дряхление. * Ещё меня житейская инерция порою вовлекает в суету, но выбросил давно уже из сердца я высоких побуждений хуету. * Текла, неслась моя эпоха, я с нею вровень поспевал, но был воспитан очень плохо и виски пивом запивал. * Если выпал бы жребий иначе от небрежного сверху броска, то иные бы ждали удачи и томила иная тоска. * Заметен сквозь любую декорацию характер нашей связи с небесами: Творец изобретает ситуацию, а мы её расхлёбываем сами. * Пускай не молкнет волчий вой и мир вокруг рычит пещерно, еврей не должен быть свиньёй, поскольку это некошерно. * * Уходят в измерение иное те люди, знал которых очень близко, вослед их теням кланяюсь я низко и пью своё прощальное спиртное. * Читаю книги без разбора с утра весь день и часто ночью, одолевая груды вздора, чтоб унавозить мыслям почву. * В душе нашей рабства остатки толкают к покорству и фальши: душа, уходившая в пятки, – уже не такая, как раньше. * Жизнь российская густая взгляду внешнему не рада – ни вверху лихая стая, ни внизу глухое стадо. * Пока не взорван шар земной, пока шахид ещё в пути, ты посиди, дружок, со мной, и рюмки захвати. * Моё пустое верхоглядство мне не мешает видеть срам неисчислимых видов блядства, Творцом дарованного нам. * В раздумьях я периодических: зачем тяну я этот путь? Нет сил душевных, нет физических, и только умственных чуть-чуть. * Надолго выписал билет нам Бог в земной бардак, и вот качусь по склону лет и не скачусь никак. * Забавно мне, что струйки строк и рифмы спаренные эти мне продлевают Божий срок существования на свете. * * Людям уже очень пожилым, плюнув на опасности злословья, хвастаться блистательным былым – нужно и полезно для здоровья. * Я в жизни играл очень разные роли, и всякой достаточно всячины, чтоб горестно думать, какие гастроли душе моей будут назначены. * Наш век – текучее движение с рождения и до конца, отсюда в нас преображение фигуры, мыслей и лица. * Взошла румяная заря, плывёт рассвет неторопливо, и чувство, что живёшь не зря, зовёт купить бутылку пива. * Весь день читал. Уже стемнело. Пустой бумажный лист лежит. Всё, что во мне когда-то пело, теперь скрипит и дребезжит. * Помимо всех воспоминаний хранится в памяти у нас большой объём ненужных знаний и мыслей крохотный запас. * Те, кто умней, добра не ищут, а млеют в царственной готовности, пока духовка парит пищу – основу пышущей духовности. * Творец в порыве милости и благости являет нам порой расположение: страдания меняются на тягости, а рабство – на всего лишь унижение. * Я стал податливее хмелю, и чушь, как раньше, не порю, я был дежурным по апрелю, а нынче стал – по декабрю. * * Старость у разбитого корыта тоже прячет некую коврижку: столько мыслей мной уже забыто, что вполне хватило бы на книжку. * Искры наших шуток очень разны, но всегда унынию помеха, мы шутить особенно горазды, когда нам по жизни не до смеха. * Я теперь там бываю в гостях, ощущая повсюду в отчизне, что отчизна стоит на костях миллионов погубленных жизней. * Время залило холодными ливнями наши костры с их высокими искрами, очень уж были тогда мы наивными, в равенство – братство мы верили искренне. * Так, похоже, и задумано Творцом, чтобы чуть приподнималось покрывало, и улыбка освещала нам лицо, и слегка тем самым душу раскрывала. * Пока ещё почти неразличима и ни на чей вопрос не отзовётся та будущая дикая личина, которой к нам фортуна обернётся. * На природе думать о природе некогда учил философ некий, я же лично думал об уроде – губящем планету человеке. * Я с лёгкой на себя смотрю опаской – похоже, перестал я быть собой: о жизни стал писать я чёрной краской, ни розовой уже, ни голубой. * И хотя в этом мире я долго прожил и по разным постранствовал странам, этот мир для меня остаётся чужим – непонятным, жестоким и странным. * * Я многого боюсь из-за присутствия во мне гордыни пакостной моей: я жалости боюсь, боюсь сочувствия, дрожу, когда мне в уши льют елей. * Всё в нашей жизни строго предначертано и вольной воли слабо проявление, когда же предначертанность исчерпана, даруется свободное дряхление. * Создатель беседует с нами на сленге божественных жестов: циклоны, торнадо, цунами слышнее и внятнее текстов. * Увы, но нету свыше дуновения в моих стишках: куда ни погляжу, везде следы чужого вдохновения стыдливо и угрюмо нахожу. * Живу я очень уж растительно и, не пытаясь угадать, смотрю на небо вопросительно: за что мне эта благодать? * Всё, что написано пером и Богу может быть приятно, Харон уносит на паром и доставляет аккуратно. * Есть несомненно у природы какой-то список тайный свой: те, кто лишал меня свободы – подохли все, а я – живой. * В мире поровну горя и счастья, бед и радостей, смеха и слёз; очень глупо период ненастья принимать навсегда и всерьёз. * Высоким духом не томим, я виски пью и в ус не дую, я был дурак, останусь им и всем весьма рекомендую. * * Земля раскроет нам объятья, лафа засветит перьям прытким, и наши мелкие собратья нас обольют сиропом жидким. * Все силы положив на сочинительство, и радость я испытывал, и муки, а благо я творил или вредительство, рассудят нечитающие внуки. * Каждый смертный умрет, как известно, и душа остаётся одна. Как бедняга живёт бестелесно? Что умеет и может она? * Из-за светлых высоких фантазий, воплощавшихся быстро и дерзко, столько вылилось крови и грязи, что запахли фантазии мерзко. * Когда живёшь совсем иначе, чем современник твой любой, то знак сомнительной удачи висит незримо над тобой. * По жизни так легла моя дорога, что разных я встречал интеллигентов, и было среди них довольно много надменных двухяйцовых импотентов. * Таская возраста вериги, но в жизнь упрямо влюблены, мы, как истрёпанные книги, ума и пошлости полны. * По сути нам любой поэт одно и то же говорит: весьма прекрасен Божий свет, но всюду тьма царит. * Моя житейская повадка, мои замашки и привычки творят иллюзию порядка в моей душе, залётной птичке. * * Словесные плету я кружева, на мир кидая сумрачные взоры, а муза – постарела, но жива – бранит меня за вялые узоры. * Едва развеется мираж, сей миг на месте том душе является муляж, эрзац или фантом. * Был век бездушен и жесток, но я – и с тем умру – хвалю и славлю свой шесток, берлогу и нору. * Усохла напрочь суета, легко душа сдалась остуде, бурлит густая пустота в моём мыслительном сосуде. * Ноздря к ноздре и ухо в ухо бегут соратники по хворям, а возле финиша старуха ждёт, сострадая вдовьим горям. * Практически к любой зловонной луже легко мы привыкаем и живём, уверивши себя, что жили б хуже, в соседний перебравшись водоём. * Когда бы не мысли о пьянстве, я мог бы с умом и сердечностью пространно писать о пространстве с попутно простёршейся вечностью. * Сегодня проснувшись немыслимо рано, я долго лежал и смотрел в потолок; в душе разболелась какая-то рана, а с чем она связана, вспомнить не мог. * Восторг сочинителя вовсе не прост, упрямы слова, а не кротки, то рифму никак не ухватишь за хвост, то мысли – подряд идиотки. * * Не гневи, подруга, Бога, а воздай по чести: жить осталось нам немного, но зато мы вместе. * Добро и зло в единый текст сошлись так выразительно, что нынче мне смотреть окрест смешно и омерзительно. * Пусть объяснят нам эрудиты одно всегдашнее явление: везде, где властвуют бандиты, их пылко любит население. * Пророки, предсказатели, предтечи – никто единым словом не отметил, что сладостные звуки русской речи однажды растекутся по планете. * Когда болит и ноет сердце, слышней шептание души: чужим теплом довольно греться, своё раздаривать спеши. * У жизни нет предназначения, а стало быть, и смысла нет, а есть лихое приключение на несколько десятков лет. * Полезно думать о добре, ко мне вернулось вдруг везение, и сочинилось в декабре стихотворение весеннее. * О подвигах в запале вспышки гневной всё время мы читаем или слышим; подвижничество жизни ежедневной по мужеству стоит намного выше. * В духовность не утратили мы веру, духовность упоительно прекрасна, но дух наш попадает в атмосферу, а это ей совсем не безопасно. * * Все мы безусловные калеки, злоба на душе у нас и лёд, и мечта о новом человеке много крови в будущем прольёт. * Я в память мою погрузился намедни – для книги нужна была сведений каша, но всюду толпились нелепые бредни, наветы и слухи, туфта и параша. * За душу, мне когда-то данную, уже незримый бой кипит, и слышу я то ругань бранную, то шелест крыл, то стук копыт. * Покой житейский неустойчив, отсюда пьянство и бессонница, едва нальёшь, ремонт закончив, опять покой трещит и клонится. * Познав безумную горячку эпохи войн и революций, народ российский выбрал спячку, даже во сне боясь проснуться. * Такая мне встречалась красна девица, что видел я по духу и по плоти: в ней дивная изюминка имеется, не раз уже бывавшая в компоте. * Врач – сотрудник телесной охраны, а душа – это нечто иное, и промыть нам душевные раны в состоянии только спиртное. * Версии, гипотезы, теории спорят о минувшем заразительно, истинную правду об истории знает только Бог. Но приблизительно. * О чём бы ни базарили витии, надеясь популярности добиться, а жизни и судьбы перипетии текли, не замечая их амбиций. * * Во мне живёт густое, плотное, по самой сути безотрадное, глухое чувство, что животное я очень стадное. * Никто нас равнодушию не учит, в него ныряют, как под одеяло, а тех, кого чужое горе мучит, ничтожно мало. * Чуть выпил я, и думал в час вечерний, что странно, как еврей со смертью дружит, что мы – творцы религии дочерней, которая убийцам нашим служит. * Сотрутся звуки нашей речи, но внуки вникнут в суть явления: мечту всего сильней калечит процесс её осуществления. * Забавно мне крутое вороньё, которое политику вершит: когда твоя профессия – враньё, дерьмо сочится прямо из души. * Подобно всем я жил бегом, как будто рвался на вокзал, и всё, что делалось кругом, я очень поздно осознал. * Со страхом вижу я грядущее: мир дышит хрипло и неровно, остервенение растущее не может кончиться бескровно. * Видно, это свыше так решили, ибо парадокс весьма наглядный: чтобы делать глупости большие, нужно ум иметь незаурядный. * Земное благоденствие вкушая, клубится человеков толчея, все заповеди Божьи нарушая, но искренне хвалу Ему поя. * * Мы все – особенно под мухой – о смерти любим чушь нести, кокетничая со старухой пока она ещё в пути. * Чуть выпьешь – и приятно едет крыша, к заветным обращаюсь я мечтам: ужели не найдётся где-то ниша, чтоб маленький мой бюст пылился там? * Со многими дружа, я никого не звал пускаться в подвиги отважные, поскольку все они до одного герои очень были бы неважные. * Я старился, нисколько не взрослея – ни ум не обострялся мой, ни бдительность, что стыдно и позорно для еврея, которому пристойна рассудительность. * Сменилось легковесное порхание тяжёлой стариковской хромотой, храню я только лёгкое дыхание, с упрямой изъясняясь прямотой. * Одно из, по-моему, главных земных достижений моих – сейчас уже мало мне равных в искусстве разлить на троих. * Немало проживя ночей и дней, на лире я рассеянно бряцал, и сроду я никчемности моей не отрицал. * Люблю я память лет наивных, эпоху клёкота петушьего, когда ко мне от девок дивных густое лилось равнодушие. * Я часто думаю о смерти, поскольку жизнь весьма ценю, а смерть означена в десерте земного нашего меню. * * Не зря стучит моя клавиатура, настанет час, неведомо какой, и тихая чувствительная дура заплачет над какой-нибудь строкой. * Печально покрутившись так и сяк, я вижу сквозь магический кристалл, что мой родник не полностью иссяк, однако быть фонтаном перестал. * Настолько много мыльных пузырей надули мы надеждами своими, что где-то, очевидно, есть еврей, который наши души лечит ими. * И вот я до чего за целый день додумался своим умом невежды: смирение и кротость – просто лень, одетая в удобные одежды. * Читаю предпочтительно о древности и в этом увлечении не каюсь, от мерзких дуновений современности я кашляю, чихаю и сморкаюсь. * Сболтнёшь по пьяни глупость ненароком, смеются собутыльники над ней, а утром просыпаешься пророком – реальность оказалась не умней. * Хочу заметить чисто элегически: я в технике – убогий и хромой, но крепко я подкован юридически, обученный Россией и тюрьмой. * Я зекам в лагере – прошения писал о пересмотре дел, к литературе отношения мой труд нисколько не имел. Но я был счастлив. * В державе, где централен мавзолей, – апатия, усталость, безразличие; Россия нынче спит, и снится ей недавнее зловещее величие. * Двух устремлений постоянство хранит в себе людское племя: страсть к одолению пространства и страсть к покою в то же время. * Есть нечто – пока без названия, но жжёт не слабее огня: изжога от сока познания весьма изнуряет меня. * Нисколько я не склонен к упованию, что чем-то я иной меж Божьих тварей, однако к моему существованию история – всего лишь комментарий. * Что осталось от разных возможностей? Я уже не расстанусь с бумагой, избегать буду жизненных сложностей и беспечным не стану бродягой. * Всё мерзкое, больное и гнилое, что было, ощущалось и текло – когда перемещается в былое, то помнится душевно и тепло. * Пришёл я к горестному мнению от наблюдений долгих лет: вся сволочь склонна к единению, а все порядочные – нет. * Мной выпито не больше, чем воспето, скорее даже меньше, если честно, однако длится жизнь, и неизвестно, сколь часто она будет подогрета. * Судить народы я не призван, хоть вижу мир почти что весь: идеализм с идиотизмом – кошмарно взрывчатая смесь. * Давно уже я чтению запойному предался, бросив писчее перо, и знаний накопил себе, по-моему, – огромное помойное ведро. * * Душа пожизненный свой срок во мне почти уже отбыла, была гневлива, как пророк, и терпелива, как кобыла. * Когда мы созреваем в ходе дней, фильтрует нас невидимая сеть: собой остаться можно (что трудней) или сломать себя и преуспеть. * Когда-нибудь обсудят и философы на вечном философском карнавале влияние истории на способы, которыми евреев убивали. * По счастью, бесполезны все попытки устроить над бутылкой грозный суд, поскольку алкогольные напитки душе успокоение несут. * От жизни получая наслаждение и помыслов исполненный дурных, я свято соблюдал несоблюдение всех заповедей – Божьих и земных. * Мой закат утешительно светел: каждый вечер сижу я с женой и наследство, которое детям, пропиваю, покуда живой. * Смотря вокруг то мельком, то подробно, вдоль жизни я бреду, держась по краю, стараюсь я писать правдоподобно, поэтому охотно привираю. * Сидят мудрецы – аналитики, и глазки моргают растерянно, когда о российской политике беседуют эти растения. * С поры, что сняты все препоны, и абсолютных нету истин, весьма узорны выебоны пера и кисти. * * Течёт наш постепенный эпилог, и больно всем, когда уходит каждый; желание увидеться – залог того, что снова встретимся однажды. * Только те, кто смогли и посмели власть российскую громко ругать, лишь они, вольнодумцы, сумели голой жопой ежа напугать. * Я остро ощущаю иногда (в ровесниках я вижу это с нежностью), что самые последние года овеяны высокой безмятежностью. * Хвала Творцу, что девы сочные собою красят наши дни и носят железы молочные с большим достоинством они. * Божий мир хорош, конечно, очень, но для счастья многое негоже, впрочем, я сильнее озабочен тем, что я себе не нравлюсь тоже. * Про мудрость преклонных годов, про старческий разум пронзительный наврал, не жалея трудов, какой-то мудак поразительный. * Белеет чистая страница и манит с ней вступить в игру; ещё мне многое приснится, ещё немало я навру. * Страшней и горестней всего из испытания дряхлением – окостенение того, что гордо названо мышлением. * Вижу некий жизненный курьёз, как документальное кино: те, кто принимал себя всерьёз, – все уже несчастливы давно. * * Жестоко всё устроено в природе: мы жили, мы ругались, мы дружили, а нынче все уходят и уходят, а новые вокруг – уже чужие. * Рассудок мой не отдыхает: я днём поспать имею свойство, но и тогда он молча хает всё мировое неустройство. * Я целый день прожил неверно – я суетился и кишел, и делового духа скверна осела копотью в душе. * Пора, мой друг, пора, ничуть не рано, ушли уже напор, накал и прыть, стишки текут из некоего крана, который надо вовремя закрыть. * Последние когда выходят в первые, ломая все устои и опоры, они тогда нахрапистые, нервные, и видно, что бездарные и воры. * Хотел бы мыслить я логически, но правит воля, мне чужая – стишки растут эпидемически, друг друга смыслом заражая. * Когда укрывшийся халатом, я сладко сплю средь бела дня, судьба, фортуна, рок и фатум лелеют бережно меня. * Всё время, что я нежился в узилище и видел сквозь решётку мир оттуда, я думал: это лучшее училище для тех, кто пессимист или зануда. * Я бы молился, веря истово, знал, почему и что грешно, боялся помысла нечистого… И Богу было бы смешно. * * Мир изменился очень сильно, в нём торжествуют ум и дух, однако столь же изобильно цветёт и множится лопух. * Я голым был, издавши первый крик, умру зато в излюбленном халате и я надеюсь – дома, где привык, а не в больнично пахнущей палате. * Я ценю репутацию пьяницы, потому что она худо-бедно любопытным потомкам останется как живая о предке легенда. * Был часто к риску я влеком, ничуть не думая о выгоде, и полным был я мудаком, хотя вполне прилично выглядел. * Всё в мире этом туго скручено, увязано и предназначено, и если нами что получено, то как-то нами же оплачено. * Удачу нам несёт обычно случай, нам легче жить в наивной этой вере и, не боясь ползучих злополучий, распахнуто мы держим наши двери. * Порядок в России сегодня пригодный, чтоб жить интересно и вкусно, великий, могучий, правдивый, свободный держа за зубами искусно. * Я сколько ни шутил, но в самом деле у Бога я в финансовой опале, и рядом деньги как ни шелестели, но у меня к рукам не прилипали. * От жутко воплотившейся утопии, Россию поразившей безобразно во множестве родились её копии, а стало быть, безумие заразно. * * Нет, мы не случайно долго жили, к поросли ушедших мы привиты, время к нашим жизням доложили те, кто были смолоду убиты. * Поскольку нам выпало счастье родиться в кошмарной империи, канувшей в Лету, по полному праву мы можем гордиться, что мы пережили могильщицу эту. * Есть люди – кругозор их необъятен, а мыслят они здраво и логично, и мир вокруг им полностью понятен – зовут их идиотами обычно. * Конечно, так должно было случиться, что острого лишусь однажды смысла: усох мой уксус, выдохлась горчица, шампанское от возраста прокисло. * Пласты культурных наслоений – планеты гордость и балласт, по мере смены поколений и мы войдём в такой же пласт. |
|
|||
|