Ключ
Рассказы

Содержание

Лимон, упавший на влажную землю

Ключ

Лимон, упавший на влажную землю

Памяти Хосе Аркадио Лимона, поэта и танцовщика

Бывают разные поводы проявления теней. Ветка за окном, сон под утро, оловянный солдатик или лепесток, упавший на весеннюю лужу… Да мало ли!

Поводом для моего рассказа о тебе, Лимон, стала женщина по имени Белла. Она-то себя называла Бэлой, заменяя угловатое е округлым э. Убирала двойное неуклюжее л, но не становилась лучше, красивее или умнее. Да я бы и забыла про тебя, Хосе Аркадио, если бы не случайная стычка – то ли я слишком громко прошла мимо её порога, то ли мой кот запрыгнул на её подоконник, теперь и не вспомнить. Но она вышла, выплыла из дома и начала перечислять мне всё то, что думает про меня, про мои утренние сны, рассказы о которых подслушивала, стоя под распахнутым окном, про фиолетовое платье, надетое мною позавчера, про всё то, что она умудрилась подсмотреть в моей жизни. А я не замечала, что она существует, но узнала об этом в тот самый момент, когда должна была вспомнить про тебя, Хосе Аркадио Лимон, да про тот самый стих, о котором было сказано – он хотел танцевать, даже во сне, но ему снились стихи.

Ты хотел танцевать даже во сне. А я неуклюжа до ужаса. Между нами – безумие прыжка из эпохи граммофонных пластинок в эпоху маленьких нашлёпок, из которых звучит всё та же музыка. У меня – всё та же музыка, выбирать не приходится, ты не дожил до мелодий моего времени. И я умела танцевать, но с возрастом появилось понимание собственной тяжести, поэтому лучше думать, что не умела вовсе.

Белла выплыла из дома, раскрыла рот и вылила из него поток мутных слов про мои сны, подслушанные около распахнутого окна. Только дура, говорила она, странно картавя и подкашливая, только круглая дура может рассказывать такие небылицы, слушать противно, уши вянут, глаза слипаются, а она всё рассказывает и рассказывает…

Я не очень понимала смысл сказанного, окно было распахнуто – это правда, но мой голос тих, и нужно очень хотеть расслышать то, что я нашёптывала сидящим рядом со мной. И вот так, пытаясь понять смыслы женщины, стоящей напротив, я увидела её передник. На нём была крупная декоративная надпись Хосе Аркадио на фоне головы красного быка.

Вспомнила всё – и сразу захотела забыть. Ведь ты смог станцевать El árbol del Edén, а я знала, что никому не дано рассказать про Древо Эдема. Ты обманул всех, Хосе Аркадио Лимон, показал обомлевшим зрителям то, что не дано рассказать словами. О, да, ты пытался написать, но появлялись не те слова, они ложились не на ту бумагу – ведь бумага сродни пространству, значит, и её нельзя изменить без спроса. И вот ты превратил своё тело в буквы, а воздух в белый лист. И каждая из букв становилась веткой вечного дерева, каждый взмах руки – желанным плодом. Ты был самим творением, Хосе Аркадио Лимон, ты был началом начал.

Но танец закончился. Зрители молчали. Ты оглянулся и увидел тающий след. И понял: всё, что произошло с тобой, было лишь падением лимона на влажную землю.

…А женщина напротив меня говорила и говорила, странно картавя и подкашливая. Возьмите, вы осипли, нужно пить больше чая, услышала я мой голос.

И положила маленький жёлтый плод в кармашек передника с изображением головы быка и декоративной надписью Хосе Аркадио на красном фоне.

***

Мне опять снился сон. Деревце стояло прямо передо мной. На нём росли некрупные плоды желтоватого цвета. Ни есть, ни притрагиваться не хотела, знала, что будет оскомина. Подошёл угловато-неловкий человек, встал рядом. Ну что, прошелестел его голос – то ли в ветвях, то ли около меня – выбрала? И я уловила рождение той самой тонкой тишины, о которой раньше только читала. Это была тишина ожидания. А выбирать предстояло мне.

Я устало отвернулась от дерева. Но почему? - спросил угловатый. Пришлось рассказать ему про Хосе Аркадио Лимона, про его появление на свет и долгую муку – попытку воплотить в танце дерево и падение лимона на влажную землю. А я не хочу, ты понимаешь, я не хочу немых мучений человека, умеющего видеть сны о стихах и танцевать наяву! Для чего всё это? На потребу грядущим, сидящим в партере и тупо ждущим антракта? Ради кого он появится, ради кого умрёт?

Неловкий глянул искоса. Все станут плодами, падающими на влажную землю, все, прошелестел ветер, а тишина стала грозной.

И я согласилась.

***

Во дворе моего дома поселилась ночная мгла. Ровнёхонько в нужный час она выползает из укромного места и превращается в огромную тень, покрывающую весь город. Это послушная тварь, прирученная и неопасная. Одно лишь мешает – память о Хосе Аркадио Лимоне становится ярче на фоне мглы. Каждый изгиб его падающего на сцену тела становится резче, удары пяток о пол – слышнее, глаза – заметней. И я снова, снова, снова начинаю жалеть о непонятном выборе, сделанном когда-то. Затеваю долгий речитатив: то ли молитву, то ли песню о лимоне, падающем на влажную землю и не нужном ни-ко-му-ни-где-ни-как. Ох, как плачется мне, как хочется вернуть всё обратно!

Но мгла возвращается и сворачивается незаметным клубочком – опять ровнёхонько в назначенный час, будто и не распрямлялась, а я начинаю понимать, что Хосе Аркадио Лимон обречён на мучения самим своим желанием проявить в этом мире то, что не дано передать словами. Успокаиваюсь и начинаю ждать гостей, которым нужно будет рассказать сон о дереве.

Ключ

Сон был о закате на заливе. Заходящее солнце впитывалось всеми моими порами – о, я умею впитывать закат! – потом появилась банальная багровая дорожка на воде, говорящая о небанальном и нескучном мире. Катера, яхты, лодки – всё было мгновенно поглощено тьмой. И только лодчонка с фигурой одинокого высокого человека высветилась невидимым прожектором. Человек стоял прямо, не двигаясь, и я смогла проследить направление его взгляда. Череда огромных домов – все с потушенными окнами, небоскрёбы и поменьше – они были пусты, обездушены. Закат не очередного дня, но эпохи происходил в этом пейзаже, обречённом на то, о чём не хотелось и думать.

Я отвернулась. Пришла в какой-то дом. В спальню, пахнущую лавандой и деревянным полом.

И заснула, понимая собственное засыпание каждой клеточкой всё ещё моего тела.

Проснулась в тот миг, что заснула. Даже кожа светилась под стать утреннему свету. Мне стало неловко и чуть смешно оттого, что я заснула во сне, а проснулась – наяву. Ха, передумала, вот опять путаюсь – заснула наяву, а проснулась во сне. Тьфу, да нет же, нет…

В моей спальне деревянный пол и запах лаванды. Это – точно. А всё остальное – тайна за семью печатями.

Не уверена, вовсе не уверена в том, что я выбрала мужа самостоятельно. Но в том, что захотела быть с ним – не сомневаюсь. Просто глянув на абрис плеч. Он, и правда, был из породы тамошних, но из-за перехода к здешним стал схож с вулканом – уже не пылающим, уничтожая окрестности, но греющим всех вокруг. Энергичен и жизнелюбив – а что ещё нужно для земного счастья? А уж про защиту с ним поговорили без меня. «Муж объелся груш» я поменяла на «муз объелся мусс», и мы сразу договорились не обижаться и не обижать. Впрочем, его происхождение не подразумевало исполнения обещаний. А моё предполагало понимание и прощение. На этом и сошлись.

Я научилась любить. Распадаться на фотоны, чтобы рассмотреть отблеск в его сузившемся зрачке. И обволакиваться плотной тьмой, заново рождаясь на свет. Думала, что впереди – века.

Но за ним пришли.

А я не отступила.

Это было понятно обоим.

Я ведь написала – «про защиту с ним поговорили без меня»?

Да нет, не пришли, не пришли. Это было бы перебором – вполне хватило одной-единственной. Она запросто вошла в мой сон, зажав ключ в левом кулаке. Села в кресло и застыла. Рыбьи глаза, фу, до чего же я не переношу рыбьи глаза и цвет тамошнего прикида сказала я сама себе. Она-то всё равно не слышала. Смотреть могла, а вот слышать – не получалось. Не умеют такие слышать, потому что тогда нужно учиться слушать.

Бррр, до чего же холодны полы во время зимы! Казалось бы – паркет, ан нет, пробрало ознобом. Я подошла к ней, застывшей на фоне чёрно-белых клеток кресла, просто для того, чтобы посмотреть, есть ли право на вход в эти пределы. Она разжала кулак – на долю земного мгновения – ключ был подходящим. Пришлось отступить, ведь он сам подарил возможность открыть этот замок.

Ох, и намучился он наутро! Лихорадка подкидывала тело, рот кривился в бессчётных гримасах, покрытые пóтом руки превращались в корни дерева, цепляющегося за почву, почти смытую потоком.

И так – три дня. Я сидела рядом с постелью, в том самом кресле в чёрно-белую клетку, смотрела и слушала. В то мгновенье, когда ей показалось – он совсем ослаб и можно снова проявиться, увести за собой, я метнулась и выхватила ключ из разжатой ладони. Которую та хотела положить на плечо моего мужа. Не тут-то было, не тут-то было – я же сказала в самом начале: абрис плеч был создан для меня. И только.

Приход повторился через год. Тамошние обожают точность и театральность выхода! На этот раз я увидела её в ванной – обычной, белой, небольшой и не очень-то новой. Но сама поза застывшей статуи стоила и внимания, и ужаса. Медлительно и неохотно оживая, она открыла кран, из душевого раструба потекла вялая струя багрового цвета. Знала ведь, знала, что я тут же отступлю на тот самый шаг, который нужен ей для того, чтобы подступить.

Но за секунду до его падения и появления тоненькой полоски крови в уголке рта я успела выговорить имя её любимого. И она поняла, что лучше уйти одной.

Третья попытка удалась. Я отлучилась, не подумав про пустоту рядом с ним. Пришлось идти вослед, проклиная эти чёртовы ключи да бесконечные входы-выходы. И саму возможность существования повсюду. Но услышав приближение урагана, успокоилась и извинилась.

А он уже брёл – покорным узником – рядышком с надзирательницей. Ну и осаночка была у неё, тьфутынуты, воительница-победительница в одном лице. Тамошние любят из себя властителей миров и людей строить. Ну, да мы не люди, нéлюди мы. В самом нужном смысле этого слова. Поэтому пришлось осаночку подпортить – сгорбилась в тот миг, что я положила руку на его плечо, и сказала самым тихим из своих голосов, зная, что он пробьёт вечную глухоту у меня ключ от этого места, а за входом тебя ждут-не дождутся.

Могла бы и не говорить – уж если я вошла без сопровождения, то и впустить могу кого угодно и что угодно, а это конец их мирозданию. Знать про то, что на такую авантюру никто и никогда не получит разрешения, не дано никому. Вот и прошёл блеф. А мы ушли.

Больше такое не повторится. Это знаю я. Но ещё точнее знает он. Ведь с ним поговорили про защиту. В тот момент, что мои следы отпечатались на коричневой долине, по которой брёл узник рядышком с надзирательницей, новый ключ оказался в её кулаке. Взамен предыдущего.

…В моей спальне деревянный пол и запах лаванды. Это – точно. А всё остальное – тайна за семью печатями.