Шинель Наполеона^[1].

Записано со слов р. Элиягу-Йоханана Гурари,

 главного раввина города Холон

Потерпевшая поражение под селом Красное, армия Наполеона полностью утратила боеспособность, превратившись в аморфную толпу. Император передал командование Мюрату и во главе небольшого отряда поспешил во Францию. За ним буквально по пятам гнались казаки Платова. Так получилось, что отряд сбился с дороги. Счет шел на минуты, еще немного и острия казачьих пик окажутся в опасной близости. Возок императора завернул в первый попавшийся дом, спросить дорогу.

Хозяином дома оказался Йосéф Луриа. Не узнать Наполеона было трудно: он был одет в роскошную шинель из голубого сукна, украшенную золотыми галунами и шевронами. Стоит ли объяснять, как выглядела шинель императора всей Европы.

Луриа еще не успел открыть рта, чтобы ответить на вопрос, как в избу ворвался дюжий улан, с головы до ног запорошенный снегом.

– Ваше императорское величество, – обратился он к Наполеону, – казаки в пределах видимости, сотни две, не меньше.

Пока император собирался с мыслями, Йосéф Луриа предложил:

– Пусть уланы выйдут через заднюю калитку в заборе и схоронятся в лесу. С дороги их не заметят, а императора я спрячу в доме.

Времени на размышления не оставалось, десятку уланов ввязываться в бой с двумя сотнями казаков было равносильно самоубийству. Предложение пришлось принять, уланы поспешно ретировались через заднюю калитку, а императора Йосéф Луриа отвел в дальнюю комнату, уложил на кровать и навалил сверху все перины, которые смог отыскать.

Когда в дом ворвались казаки, они обнаружили мирно сидящего у стола еврея. Тот спокойно пил чай и читал толстую книгу в захватанном пальцами переплете.

– Император? – недоуменно поднял брови еврей. – Проезжал тут какой-то француз, но он уже полчаса, как умчался по могилевской дороге.

– Ты дурачка из себя не строй, – заорал есаул, – императора он не узнал! И какие еще полчаса, мы его почти в руках держали!

– А если это был другой француз, – невозмутимым тоном предположил еврей. – Мало их этой зимой по дорогам таскается? Так вы говорите, сам Наполеон проезжал? Ой, как интересно, пойду, расскажу Циле.

– Какой еще к черту Циле? – загремел есаул.

– Циля, ваше благородие, это моя жена, – пояснил еврей, – она сейчас корову доит. В нашем народе издревле порядок заведен, сразу все рассказывать женам. В первую очередь им, а уж потом всем прочим. Вы же понимаете, если со мной что случится интересное, я сразу к жене поспешаю, а тут такая история, сам Наполеон…

– Обыскать дом и двор, – рявкнул есаул, перебивая Луриа. – Ну, смотри, еврей, если отыщем у тебя императора, это твой последний чай в жизни.

Луриа прищурился и невозмутимо отхлебнул из чашки.

– Ищите, где хотите.

Уверенный вид хозяина смутил казаков. Они быстро осмотрели небольшой домик и задержались возле кровати, накрытой высокой стопкой перин.

– Может там он? – спросил есаула один из казаков.

– Вряд ли, видишь, как аккуратно застелено. Ну, на всякий случай, проверь шашкой.

Казак вытащил саблю, перекрестился и вонзил ее в самую середину постели. Клинок вошел до середины и остановился.

– Ишь, навалили, – проворчал казак, вытаскивая саблю, – любят жидки в тепле поспать.

И он принялся осматривать клинок.

– Что смотришь, – усмехнулся есаул. – Был бы там человек, он бы уже орал, как недорезанный. Пошли, видимо еврей правду сказал. Надо гнать вовсю по могилевской дороге, может – нагоним.

Когда последний казак скрылся из виду, Йосéф отправился за уланами и лишь после того, как двое из них вошли в дом, принялся снимать перины.

– Все в порядке, ваше императорское величество, опасность миновала.

– Воткнись шашка на ладонь ближе к стене, – одергивая мундир, произнес император, – Франция сейчас стояла бы перед выбором, кого возводить на престол.

Ты спас меня еврей, – обратился он к Йосéфу Луриа. Проси награду.

– Ваше величество, – ответил тот. – Больше всего на свете я хотел бы знать, что император чувствовал, когда казак пронзил шашкой перины.

Наполеон задумался на мгновение, а затем гневно свел брови.

– Ты мог попросить денег или почестей, но предпочел залезть мне в душу. А это не что иное, как оскорбление императорского достоинства. Эй, – приказал он уланам, – вывести его во двор расстрелять.

Йосéф глазом моргнуть не успел, как уланы скрутили ему руки за спиной, выволокли во двор и поставили возле стены сарая.

– Ваше императорское величество, – взмолился Луриа, – вы ведь сам сказали, что я спас вам жизнь! Неужели одно неосторожное высказывание способно перевесить чашу весов?!

– Заряжай, – приказал офицер, пятеро улан выстроились напротив приговоренного и стали заряжать ружья.

– Целься, – скомандовал офицер и пять стволов взяли на мушку Йосéфа Луриа. Тот побледнел, точно снег, и зашептал «Шма Исраэль» Офицер поднял вверх руку и уже открыл рот, чтобы выкрикнуть «пли», но тут раздался голос императора.

– Отставить!

Уланы немедленно опустили ружья.

– Ты хотел узнать, что я чувствовал, – произнес Наполеон, подходя к трясущемуся от страха Йосéфу Луриа. – Именно то, что ты сейчас пережил. А теперь показывай объезд на Могилев, мы должны оказаться в нем раньше казаков.

Спустя пять минут пришедший в себя Луриа вскочил в императорский возок и сам вывел отряд на окольную дорогу, знакомую только местным жителям. В знак благодарности Наполеон сбросил с плеч шинель и подарил ее Йосéфу.

Кто знает, был ли этот подарок знáком искренней благодарности или император хотел избавиться от вещи, слишком много говорящей о ее владельце? Домой Луриа вернулся, держа в руках шинель Наполеона.

Сразу возник вопрос – что с ней делать. Носить? Невозможно. Не по Сеньке шапка. Продать? Немедленно спросят – откуда он взял столь дорогую и уникальную вещь. И, конечно же, первое, что придет всем в голову – сотрудничество с французами. А за это русские власти ох, как не погладят еврея, ох-ох-ох, как не пожалуют.

И решил реб Йосéф сделать из шинели парохет – занавес для арон-акойдеш. Материал-то был самый, что ни на есть дорогой. И золота на нем было тоже немало.

Сразу за этим решением возник вопрос: а можно ли «бытовую» вещь использовать для святости? Тем более вещь, принадлежавшую нееврею? Реб Йосéф бросился к святым книгам, в первую очередь к «Шульхан Арух», сборнику законов и правил, охватывающих жизнь еврея от момента утреннего пробуждения до вечернего отхода ко сну.

Когда еврейский народ после выхода из Египта скитался по пустыне, одно из семейств колена Леви – Кегат – отвечало за переноску принадлежностей Мишкана. И у всякой вещи были чехлы. Смысл чехла состоит в том, что предметы, обладающие святостью не должны быть открытыми, доступными прямому прикосновению руки или взгляда. Святость – вещь потаенная, укромная. Отсюда и берет свое начало обычай делать покрытия для тфиллин, свитков Торы, арон-акойдеш.

«Шульхан Арух» приводит мнения двух комментаторов – самого Йосéфа Каро, составителя книги и ребе Мойше Иссерлиса, добавившего примечания для ашкеназов. Оба авторитета в один голос запрещают использовать бытовые вещи для святых целей. Но Йосéф Луриа много лет изучал еврейскую премудрость и знал, что искомый ответ часто содержится в маленьком примечании, набранном мелкими буковками. Хорошенько посидев над книжкой, он отыскал, что его случай подробно разбирается Маген Авромом и тот дает разрешение шить парохет из «бытового» материала, объясняя свое мнение следующими соображениями.

Во-первых, эта занавес вовсе не используется для покрытия святых вещей. Настоящим покрытием является чехол, которым укрывают свиток Торы и его, разумеется, нельзя шить из шинели. Но занавес перед дверью в шкаф, где лежит свиток, прикрывает вовсе не «святость», а далекие к ней подступы. Поэтому для этой цели можно использовать даже шинель.

Второй довод Маген Аврома: кроя занавес из одежды, портной совершенно преображает вещь, так, что в ней уже невозможно опознать ее предыдущую форму, а, следовательно, и предыдущее предназначение.

Йосéф Луриа отнес императорскую шинель портному и тот сшил из нее прекрасный занавес. Но даже в таком виде Йосéф опасался длинного носа русских властей и поэтому отправил парохет в Иерусалим. До 1949 года этот занавес показывали в синагоге «Минхат Цион», пока во время войны за Независимость иорданский легион не разрушил еврейский квартал старого города и не сжег синагогу» вместе со всем ее содержимым.