Люди и убеждения

Окончание. Начало в № 10(67)         

 " Из глубины взываю..."^[1]                                                                                      

Большинство верующих получает свою религию как семейное наследство от предыдущих поколений. Им не требуется больших интеллектуальных усилий, но их отношение к религии не всегда заслуживает того, чтобы называться убеждениями. Есть, однако, категории иного рода.

 Некоторым людям для сохранения душевного здоровья совершенно необходима хорошо выстроенная система убеждений, определяющая важнейшие жизненные ценности. В «Исповеди» Льва Толстого с замечательной полнотой исследован  кризис, вызванный сознанием бессмысленности человеческой жизни и ужасом перед пропастью, к которой она неумолимо движется. Мучительное состояние страха смерти сопровождалось у него навязчивыми мыслями о самоубийстве. Главная трудность состояла в согласовании религиозного чувства с критическими требованиями разума.  «И чем больше я молился, тем очевиднее мне было, что он не слышит меня и что нет никого такого, к которому бы можно было обращаться». После трехлетних страданий и непрерывных интеллектуальных усилий, пришло, наконец, озарение: «Так чего же я ищу еще? – вскрикнул во мне голос. – Так вот он. Он – то, без чего нельзя жить. Знать бога и жить – одно и то же. Бог есть жизнь. И сильнее чем когда-нибудь все осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот уже не покидал меня. И я спасся от самоубийства». [2]

 Толстой не получил прямого ответа от того, к кому он взывал. Но в исповедях других, переживших подобный же кризис, мучительная душевная работа не осталась без отклика и помощь  пришла как награда за усилия.

Из «Исповеди»  Аврелия Августина: «И вот слышу я голос из соседнего дома, не знаю, будто мальчика или девочки, часто повторяющий нараспев: «Возьми, читай! Возьми, читай!»  Раскрыв наугад апостольские Послания, Августин прочел: «Не в пирах и в пьянстве, не в спальнях и не в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение о плоти не превращайте в похоти». Я не захотел читать дальше, да и не нужно было: после этого текста сердце мое залили свет и покой; исчез мрак моих сомнений».[3]

  Ученыму и богослову  Павлу Флоренскому помогло преодолеть кризис  вмешательство, в природе которого он никогда не  сомневался. Пробужденный от сна «влиянием могучей силы» и вызванный из дома, он услышал «совершенно отчетливый и громкий голос» дважды назвавший его имя. Этого было достаточно для работы, в итоге которой «переставились все смысловые ударения» и «началось разоблачение знания, сперва только научного, затем и вообще».[4]

  Молодая израильтянка Далия вернулась после посещения Освенцима с тяжелым чувством  беспомощности перед силой зла и бессмысленности человеческого существования. В поисках психологической опоры она стала замечать посылаемые ей многочисленные знаки. В дорожных тремпах рядом с ней часто оказывались религиозные люди, а однажды в опасной близости проехал  грузовик с надписью:  «Нам не на кого надеяться кроме отцов наших на небесах».  Выход был найден, и он был в опоре на Бога.[5] 

  Эти примеры выбраны из немалого числа им подобных. Взывая из глубины страха и отчаяния, ответ надеются получить «свыше». Но  получают его из глубины собственного бессознательного. Это не фрейдовское бессознательное, хотя некоторое сходство и создают "голоса" и "знаки", которые сообщают о внутренней работе не в прямой, но преображенной форме. При благоприятном исходе достигается устойчивое душевное равновесие, хотя развитие и согласование  убеждений может продолжаться еще долгие годы.

    У других  религиозный путь  начинается иначе.  Молодая израильтянка Кинерет Твиг получила тяжелейшие травмы во время теракта в тель-авивском кафе в 2002 году. Возвращение к жизни представлялось чудом и ей самой и всем её близким. Еще одним чудом казался результат целой серии хирургических операций  – возвращение в общество, успешная творческая работа, семья. Благодарность тому, кто только и мог быть главным организатором этих чудес, побудила Кинерет к соблюдению религиозных обрядов. Она нашла понимание в небольшой общине харедим (ультраортодоксов). Прошлая, «внешняя» жизнь казалась ей теперь  бессмысленной  тратой дара, полученного вторично. [6]

    Путь Кинерет Твиг проходят многие, обратившиеся к религии после чудесных спасений во время стихийных бедствий, выздоровления от тяжелых и опасных  болезней, избавления от всякого рода несчастий случайного или непонятного происхождения. Здесь как раз и проявляется склонность человеческого мышления к религиозной атрибуции, о которой речь шла в первой части работы.

    Совсем нередким является прозаический путь приобщения к религии в силу жизненных обстоятельств. Европейские супруги мусульман знакомятся с новым для них образом жизни, новыми религиозными понятиями и после некоторой интеллектуальной работы принимают их.

Мои убеждения - моя крепость

    Не удивительно, что люди, выстроившие свои убеждения после нелегких, а иногда и мучительных душевных усилий, будут защищать их с  изобретательностью и стойкостью. Только так они смогут сохранить с трудом достигнутое душевное равновесие. Но поскольку религиозные убеждения  по сути своей убеждения коллективные, у них есть и другое важное качество – способность группового сплочения. И это еще одна причина, по которой группа будет держать круговую оборону против всех атак на её убеждения.

    Самый трудный, самый мучительный вопрос для современных религий: «Где был Бог во время Холокоста?» И вопрос этот, по понятным причинам, не теряет остроту именно в Израиле.  Интернет позволяет и сейчас услышать голоса «из народа», не обремененные «политкорректностью». Ниже представлен диалог между верующим и атеистом, составленный по дискуссии на сайте Хофеш (Свобода)[7] . Первый из них назван Рафаэлем, второй – Уриэлем.

Уриэль:  Как совместить Шоа (Холокост) с существованием Бога?

Рафаэль:  Вспомни, в то время происходил в громадных размерах итболелют - смешение евреев с другими народами, принятие их веры, их культуры. И Бог «скрыл свое лицо от народа Израиля».

 Уриэль: Скрыл свое лицо, когда истребляли его народ? Убивали беременных женщин, проводили медицинские эксперименты на детях? И это твой Эль мале рахамим – Бог, исполненный милосердия? Твой Бог – мстительный и бесжалостный психопат.

Рафаэль: Преступления народа, который оставил праведный путь и соблазнился, как уже бывало, "греческой мудростью" были столь велики, что понадобился тикун – исправление.  Но даже смерть в Холокосте  предпочтительней страданий в аду. Погибшие искупили своей смертью эту участь.  

 Уриэль:  В таком случае, Гитлер – проводник политики Бога и действовал по божьему поручению?[8]

Рафаэль: Мы не можем обвинять Бога. Это люди, это ваша европейская культура. Это ваши школы, университеты, ваши картины и скульптуры. А Бог не вмешивался, так как дал людям, в отличие от животных, свободу воли.

 Уриэль: Зачем же вы молитесь, просите у Бога то и это, если он не вмешивается даже в самых важных случаях? Если никто не может знать о намерениях Бога, то почему вы покорно принимаете все, что ваши раввины предписывают вам от его имени?

Рафаэль: Только гордыня внушает человеку, что он может понять все.

То, о чем спорят Рафаэль и Уриель – это лишь последняя глава в многовековом споре о теодице́е – оправдании всесильного и всеблагого Бога, создателя мира, где столь явно присутствуют беды и несправедливости, называемые коротким словом зло.

 Рафаэль мог бы добавить в пользу своего подзащитного, что  именно всемогущество Бога не дает злу окончательной победы. Всё может и всё будет исправлено – в другой жизни, счастливой и вечной. Уриель мог бы оспорить один из главных доводов защиты: если Бог предоставил человеку выбор между добром и злом, «уважил» его свободой воли, то какой выбор был у 250 тысяч погибших во время цунами 2004 года в Индийском океане? И какой выбор должен был сделать ребенок с врожденным тяжелым заболеванием? Эти взятые наугад примеры могут быть, разумеется, умножены многократно.

 Изобретательность человеческого ума в защите психологически важных убеждений удивительна. Но спор о теодицее, после всех изгибов и поворотов, приходит к дилемме, где каждая из сторон предлагает свой последний довод.

Окончательный ответ  теологов прост и неуязвим: пути господни неисповедимы.

А ультимативный ответ атеистов – это ответ Стендаля:  единственным оправданием Бога является то, что он не существует. [9]

 Холокост не вызвал массового отказа от Бога и не изменил  существенным образом религиозные убеждения. Был, разумеется, и отказ («Бог умер в Освенциме»), были и перемены (Бог перестал быть богом истории), но коснулись они немногих  и религия в целом не понесла большого урона.  Это устрашающее событие могло даже побудить к поиску опоры за пределами человечества, как это случилось с израильтянкой Далией. 

Встречное движение

    Европейские просветители, а вслед за ними и все сторонники прогресса полагали, что наука и всеобщее образование, распространяясь все шире, приведут к отступлению религии, которая сделается уделом немногих. Такой прогноз  могли бы поддержать и  результаты недавних исследований. Уровень образования связан обратной зависимостью с показателями по шкалам религиозности. Усилиями науки существенно сократился список загадочных и пугающих явлений, с которыми сталкивается человек в повседневной жизни. Следовательно, и причин для религиозной атрибуции остается значительно меньше.

     Но в последние десятилетия 20 века прежний и, казалось бы, естественный ход событий обратился вспять, так что стали говорить даже о «возрождении религии» и «возвращении Бога».[10] 

    Процесс, однако, более сложен, и  прав, по-видимому, Тимоти Келлер, когда называет происходящее поляризацией: распространение секуляризации сопровождается одновременным укреплением религиозных сообществ.[11]

    Признаки поляризации заметны при сравнении разных стран, но также и между общественными слоями некоторых обществ. При сопоставлени данных 2012 года с предыдущим опросом 2005 года видно, что индекс религиозности больше всего упал  во Вьетнаме – на 23%, за ним идут Швейцария и Франция – 21%.   Что касается индекса атеизма, то наибольшее его увеличение  отмечено во Франции – с 14% до 29%. В некоторых  европейских странах – Франции, Чехии, Австрии суммарное количество нерелигиозных и атеистов превысило по опросу 2012 года число назвавшихся  религиозными. Атеисты и сейчас, в начале 21 века, составляют в мире незначительное меньшинство, едва превышая 10% населения. Но число их в некоторых регионах существенно, достигая максимума в Восточной Азии, где 47% китайцев и 31% японцев  считают себя атеистами.[12]

    Противоположный процесс  хорошо заметен во многих мусульманских странах, но также  в России и в Израиле. У первых увеличение числа верующих происходит одновременно с быстрым ростом населения, бывшего и ранее в большой степени религиозным. В Израиле, где  доля светского населения приближается к 50% возможны значительные подвижки между группами. Но то, что более  всего заметно – это рост фундаменталистских групп и крайних религиозных убеждений.

   По данным Центрального статистического бюро, института Геокартографии и др. исследований число харедим  в Израиле растет интенсивно и постоянно. [13] Так, их доля  в еврейском населении выросла в 1990 – 2008 с 5% до 10%, а по прогнозу на  2025 поднимется до 18 %, превысив 1 млн. человек. Причины такого роста очевидны: суммарный коэффициент рождаемости достигает 7 детей на одну женщину и является одним из самых высоких в мире.[14] 

Но есть и другой источник пополнения. Согласно израильскому статистическому Ежегоднику за 2010 г. около 200,000 граждан страны определили себя как «хозрим би-тшува» – обратившихся к религиозной жизни для исполнения всех её установлений. Из них около трети выбрали ультрарелигиозный сектор. По данным того же источника, поляризация проявилась и в субъективной оценке отношения к религии: 42% харедим заявили, что их вера укрепилась, в то время как 15% светских признали, что eще больше отдалились от религии.[15]                        .

Побег из крепости

    Природа религиозных убеждений проявляет себя  не только при  их становлении и укреплении, но и в тех случаях, когда главные  опоры рушатся и вся конструкция нуждается в существенной перестройке. По понятным причинам процесс этот принимает наиболее драматические формы именно в ультраортодоксальной среде. Количество харедим, соответствующих определению йоцим би-шееля – поставивших под вопрос религиозные доктрины и отказавшихся от соблюдения установленных правил, плохо поддается исчислению и его оценка вызывает довольно резкие столкновения мнений.  Но для целей этой работы достаточно и того, что число это достигает 1000 ежегодно и, что еще важнее, готовность некоторых  рассказать о себе и своем окружении.[16]   

   Речь идет, как известно,  о группах людей, весь образ жизни которых отделяет их от другой части народа многочисленными барьерами – отдельными районами проживания, собственной системой школ, отказом от службы в армии, строго ограниченным брачным кругом. Это, по выражению журналиста Амнона Леви, гетто с виртуальными стенами, призванными свести к минимому контакты с внешним миром.[17]

 Правда, от «всемирной паутины» защититься нелегко: компьютеры и смартфоны делают свое дело.

   Самым уважаемым, а может быть и единственно достойным занятием для молодых членов общины всегда считалось изучение  сифрей кодеш - Священых книг с их многочисленными комментариями.  По интенсивности, упорству и длительности учебы харедим превосходят, вероятно, все известные общины верующих. Цель такого обучения понятна – сделать религиозные убеждения основательными и глубокими.

    Поставить под сомнение столь прочно усвоенные принципы – предприятие и трудное и травматичное. Почти во всех случаях решению отвергнуть религию предшествует период сомнений и колебаний. У Янки и его жены Мири (из интервью Равида Орена) он продолжался не менее трех лет, пока не наступил кризис:  «Внезапно я обнаружил много противоречий. Если до этого  у меня была слепая вера в Библию и Талмуд, я понял внезапно, что это все ложь. Я был в шоке, я потратил 25 лет моей жизни, а до этого я был хорошим студентом ешивы и мои отношения с религией были вовсе не случайны».

    Некто, названный в той же статье именем Матан, рассказал об интеллектуальных усилиях для сохранения веры: "Религия утверждает, что владеет решающими доказательствами истинности её пути, и я отправился на поиски этих доказательств. Я искал их в книгах,  я искал их у различных толкователей... Я обратился к рабби, которого ценил за ум и открытость. Это было мое последнее прибежище... Но ему нечего было сказать мне...  Я понял, что нет никаких доказательств истинности религии, в то время как доказательства её ложности бесчисленны».[18]

    Интеллектуальный путь Матана и Янки проходят немногие. Чаще к отказу от религии ведет не анализ догматов, а их столкновение с действительностью. Молодая женщина, обнаружившая у себя сексуальное влечение к лицам своего пола, задалась  вопросом : « Если мир создан Богом, а Бог против гомосексуализма, то откуда  взялась я и почему должена страдать?»[19] 

    Первой трещиной в религиозных убеждениях может быть разочарование в почитаемых общиной авторитетах. Ученица религиозной школы обратилась за помощью к уважаемому раввину и была потрясена его непристойными сексуальными притязаниями. После этого благочестие всех вообще духовных авторитетов  стало ей казаться подозрительным.

    Лицемерие – вот главное обвинение,  которое бывшие ультраортодоксы предъявляют  общине. Это слово  (цвиют)  повторяется во многих рассказах. За общим благополучием – крепостью семьи, низким уровнем преступности  могут скрываться случаи наркомании, сексуальных преступлений, коррупции в религиозных судах.[20]

    Сарит Барзилай, антрополог и автор книги  Лифроц меа шеарим – «Прорваться сквозь сто ворот» – изучала истории тех, кто решился оставить хорошо охраняемую крепость. Их отличала, по её мнению, прямота и нетерпимость к подавлению  личной свободы.[21]

   Далеко не всем из усомнившихся в религии хватает решимости пройти эти сто ворот.  И, как следствие, рождение в среде харедим странной группы, схожей в некоторых чертах с  испанскими евреями (марранами) 15-16 веков, вынужденными вести двойную жизнь под пристальным вниманием Инквизиции.

    Журналист Амнон Леви после нескольких встреч с тайными атеистами из ультраортодоксальных общин рассказал о них в телевизионной передаче.[22] 

    Сохраняя все внешние признаки религиозной жизни, эти люди время от времени покидают свои кварталы, переодеваются в обычную, даже провокативную одежду  и встречаются в Тель-Авивском баре. Они  тайно нарушают шаббат, едят некошерную пищу, купаются на городских пляжах.  

    Выйти за круг строго организованной жизни с ее предписанными  этапами от рождения до смерти, взаимным контролем, но и взаимной поддержкой, совсем не просто.  Всякое закрытое общество приспосабливает  свои убеждения к  изоляции. Харедим воспринимают окружающий мир не только как враждебный и угрожающий, но и как недостойный, развращённый,  справедливо осужденный на вечную гибель. Разрыв с религией  считается непоправимым несчастьем не только для самого атеиста, но и для всей семьи, которую это событие отмечает  позорным пятном. Всякие контакты с отступником обрываются. Он теряет детей, лишается материальной поддержки. Желание избежать этого и порождает совершенно необычную для нашего времени человеческую группу отвергнувших религию, но  публично исполняющих её ритуалы. По впечатлениям Амнона Леви число таких атеистов в харедимной одежде составляет несколько сотен, хотя сами они утверждают, что речь идет о тысячах.

В итоге:

 1. Убеждения, по принятому здесь определению,  субъективно воспринимаются как безусловные истины. Требуют ли эти истины доказательств – во многом зависит от рода убеждений. Для научных, понятное дело, доказательства  необходимы. Что касается религиозных, то здесь критерий соответствия реальности мало что значит и строятся они на иных основаниях:

– развитое самосознание, это новое достижение эволюции, сделало индивидуальную психику  слишком чувствительной к тем ударам, которыми она неизбежно подвергается. Религии служат давним и испытанным средством психологической защиты.

 – особенности человеческого мышления склоняют его к религиозной атрибуции и мистической интерпретации некоторых явлений и событий.

– религиозные убеждения вовсе не пренебрегают  доводами рассудка, нередко  весьма изощренными, для защиты от неизбежных столкновений с реальностью.                                   

2. Человеческие различия в склонности к религиозным и мистическим толкованиям, как и в потребности психологической защиты, достаточно велики. При определенном биологическом, в частности наследственном радикале, зависят они от личностной структуры, интеллекта, образования.

3. Построение, как и разрушение  убеждений – серьезное испытание для психики. Прежние убеждения не уступают место без борьбы и с готовностью предлагают доводы, помогающие отсрочить болезненную перестройку. Принимаемое наконец решение кажется внезапным, но в действительности  подготовлено интенсивной работой бессознательного.  Убеждения кристаллизуются  после скрытой   работы мозгового «процессора», который трудится, выдавая на «дисплей» лишь важные этапные результаты. Сознанию вовсе не нужно, чтобы в нем отражалась вся черновая работа, непрерывно совершаемая «процессором». В особенно драматических случаях бессознательное сообщает о себе в виде «голосов» и «знаков», облегчающих принятие решения.

4. Религиозные убеждения, скрепляющие многотысячные или даже миллионные коллективы, были и остаются существенными мотивами поведения. По Сэму Хэррису, «эти убеждения зачастую определяют то, ради чего человек живёт, ради чего он готов умереть и – слишком часто – ради чего он готов убить...»[23]. Сегодня это так же верно для значительной части человечества как и в прошлые, менее просвещенные времена.

Примечания