Номер 12(69) декабрь 2015 года | |
Анатолий Вершик |
Несколько мыслей об Арнольде*
1.
Если слово "лидер" имеет
какой-нибудь смысл в науке, то им надо назвать В.И.Арнольда. Огромный
природный талант, потрясающая убедительность, разностороннее видение
предмета и, может быть, главное для лидера – умение увлечь своими задачами
сильное окружение – все это в избытке было у него. Из поколения
математиков, родившихся в 30-40-х годах ему, наверно, в наибольшей мере
удалось сыграть трудную роль – стать не просто первоклассным ученым, но
идеологом большой части международного математического сообщества. Влияние
его идей было исключительно сильным. Теория особенностей, которую он
привез из Франции в середине 60-х гг. в его трудах и в его руках стала
сильнейшим принципом во всем математическом анализе, понимаемом самым
широким образом. Теорию динамических систем – от малых знаменателей и
гамильтоновых систем – до эргодической теории и гидродинамики, ему удалось
вывести на новый уровень, что бы сейчас ни говорили о пунктуальности его
рассмотрений. Цикл задач вещественной алгебраичеcкой геометрии появился на
свет благодаря его пионерским наблюдениям над работами классиков и их
последователей, новизна этих наблюдений, возможно, была наиболее весомой
после постановки 16-й проблемы Гильбертом. Можно продолжать этот список и
дальше. Очень важна концептуальность его подхода к математике. В этом, как
мне кажется, он следовал не столько своему основному учителю
А.Н.Колмогорову, сколько В.А.Рохлину (и моему учителю), с которым он
долгое время дружил. В чем-то он был сдержан, например, он чуть ли не
нарочито отодвигал алгебру как философию математики; он любил говорить,
что он занимается Анализом. При этом очевидно, что его знания алгебры были
очень серьезными. Он вообще обладал потрясающей способностью быстро
учиться новому, и выучил массу новых для себя вещей уже в зрелом возрасте.
Поразительной была скорость, с которой он адаптировал новые сообщения и
укладывал их в какой-то один из своих контекстов.
Но все же взаимоотношения с алгебраическим циклом были им построены,
особенно во второй половине жизни, неправильно. Может быть, именно это, а
не методические причины, сделали его столь жестким противником Н.Бурбаки.
И та страстность, иногда преувеличенная, с которой он это делал,
отодвинула от него многих математиков, которые до этого были безусловно
заинтересованными слушателями его концепций. Конечно, роль Бурбаки и его
воздействие на обучение математике во Франции и в мире, он, как мне
кажется, сильно преувеличивал. И я не вижу противоречия со всей остальной
его философией, если бы алгебра заняла в его универсуме надлежащее место.
Он не без основания говорил, что он (как и его учитель) не "чистый
математик", а экспериментатор или естествоиспытатель и сравнивал свои
списки особенностей с гербариями и коллекциями бабочек. В этих словах была
не просто поза, но подчеркиваемое им и позже желание видеть математику
ближе к ряду экспериментальных наук (с чем я не согласен. А.В.).
Так или иначе, результаты его научной и общественной деятельности, созданная
им научная школа, калибр его личности ставит его в ряд
самых крупных ученых нашего времени.
Некоторые концепции его были действительно яркими. Помню его программу
начала 70-х гг. "Локальные задачи анализа", которая начиналась с
неоспоримых, но в общем-то новых или, во всяком случае непрокламирумых до
того, принципов.
А именно, он блистательно разгромил огромный массив из "наверное 1000 работ"
в которых хаотически (т.е. без понятия общности положения, без учета
коразмерностей и т.д.) изучались разрозненные случаи под названиями вроде
"Об одном свойстве одного частного случая одного уравнения." (Один мой
друг в качестве протеста против такой "глобализации"
именно так и назвал свою работу. А.В.) Это наступление имело, хотя
и небезусловный, но вполне понятный успех. В этой программе был, на мой
взгляд, обязательный для большой математики принцип: увидеть общий подход
к мозаике конкретных задач из некоторого широкого класса. Теория
особенности осуществляет такой принцип.
На меня и, по-моему, на многих, произвела сильное впечатление высказанная им
в 60-х годах идея, которую совсем кратко можно выразить так: уравнение
Эйлера для волчка и уравнение Эйлера движения идеальной несжимаемой
жидкости - это одно и то же. Помню, что мы с ним (конец 60-х) тогда
обсуждали вопрос – насколько мог это понимать сам Эйлер. Этого мы никогда
не узнаем, но формулировка динамики на самой общей группе Ли с
квадратичным гамильтонианом принадлежит Арнольду, и сюда включается также
поставленная им совсем классическая задача о движении волчков в старших
размерностях.
Помню, как в 1970 году или чуть раньше
В.А.Рохлин сказал мне и где-то написал, что "Арнольд заразил меня
своим энтузиазмом". Это относилось к другой концепции Арнольда – к
вещественной (с точки зрения комплексной) алгебраической геометрии, в
которой после этого произошло столь много замечательных событий.
Я не буду продолжать этот список, он очень длинен. Близкая мне динамика и
эргодическая теория, конечно же, в этом списке. Ниже я скажу специально
про комбинаторику – пожалуй, о последнем его интересе.
Не является загадкой авторство огромного количества его работ, но в большей
степени загадка в том огромном количестве опубликованных им задач, которые
он любил регулярно формулировать. В самом стиле этих задач есть отклик
олимпиадных традиций, которые он любил и этого не скрывал. Почти все его
задачи просты по постановке и глубоки по содержанию, почти не было пустых
задач. Его любовь к конкретности и к выбору "самого простого из
нетривиального" по данной теме, в противоположность выбору "самого общего
по данной теме" соперничала, хотя и не противоречила упомянутому
выше стремлению к универсальности. Было бы интересно с этой точки зрения
просмотреть хотя бы часть его задач из задачника. Поражал запас конкретных
примеров и ситуаций, которые он мог предъявить по каждой из обсуждаемых
тем. Я всего только несколько раз был на его семинаре, и, думаю, что
постоянные члены семинара должны бы написать об этом и сделать
неформальный анализ этого потока.
3.
В.И.Арнольд (далее Дима) всегда занимал значительное место в моих
размышлениях о математике и ее людях.
Мы виделись не так часто, и разговоры были не очень длинными, но кроме
личных встреч я наблюдал его на докладах,
конференциях, а главное, читал его работы (быть может, почти все,
но, конечно, многие – бегло). **
Нас познакомил В.А.Рохлин, по моему, во время или после ленинградского
математического съезда (1961 г).
Мне запомнился его тогдашний почти юношеский облик, он делал доклад
на съезде о малых знаменателях.
В Ленинград сначала В.А.Рохлин, а потом долгие годы я, приглашали
его для докладов на Обществе или на семинарах наверно чаще, чем всех
других приезжих. Несколько раз (например, на рохлинские юбилеи в '69 и '79
гг. и другие конференции) он приезжал на несколько дней. Доклады его
собирали огромную аудиторию, и ожидания публики никогда не были
напрасными. Он был один из лучших математических докладчиков, каких я
знаю. Свобода владения материалом, быстрый и живой язык,
а главное, глубокое содержание, и
никакой "воды" - вот его
внешние качества как докладчика.
Я думаю, что на Диму, как и на меня, большое влияние оказала дружба (в
основном в 60-е годы) с замечательным математиком В.А.Рохлиным – моим и,
отчасти, диминым учителем, который был нетипичным представителем
предыдущего поколения. Ссыльная семья, расстрелянный во времена террора
отец, блестящее прохождение обучения в МГУ, ополчение, немецкий плен,
советский проверочный лагерь, освобождение после письма в МГБ
А.М.Колмогорова и Л.С.Понтрягина, недолгая работа в МИАН, изгнание оттуда
во времена борьбы с "космополитизмом", провинциальные университеты, и,
наконец, относительно регулярная научная жизнь в Ленинграде до инфаркта 74
года, и преждевременной отставки.
Мы редко вели с Димой разговоры на
общественно-политические темы, в основном потому, что и так было ясно, что
оценки одинаковы. Помню, как в IHES мы мирно беседовали о математике,
время от времени утихомиривая Элю и Риту, споривших в другой комнате о
политике. Принцип главенства науки у него выдерживался полностью, и он не
хотел участвовать в том, что могло бы помешать следованию этому принципу.
История с подписанием письма в защиту Есенина-Вольпина (67 год) показала,
что времена "страха" в стране далеко не завершились. Подписав его, а
потом, уступив просьбам очень уважаемого им и много сделавшего для него
И.Г.Петровского, забрав подпись, Дима, на мой взгляд, повел себя
естественно. Все равно факт подписания письма украшает подписавших,
проявивших пусть на время гражданскую смелость.
4.
В его поведении и облике часто проявлялась какая-то юношеская наивность и
страстность. Это не ушло, хотя и смягчилось, с годами. С одной стороны он
не хотел мириться с обманом, и с тем, что ему казалось аморальным.
Дима помогал и помог очень многим людям, включая своих учеников, обиженным
или незаслуженно забытым. В этом он был неукротим. Он демонстративно вышел
из состава Ученого Совета мехмата в конце 90-х после постыдного провала
защиты кандидатской диссертации одного из диминых аспирантов, устроенного
известной частью этого Совета.
Но часто он не видел (или не хотел видеть) не предполагавшихся последствий
своих действий или разоблачений, подчас противоположных его намерениям.
Иногда слишком наступательная защита незаслуженно обиженных может помешать
им еще больше, а особенно острая атака на сильных мира сего, наоборот,
помогает им набирать очки в их карьере. Его реакции и действия вполне
объяснимы, если бы они происходили в нормальном общественном климате, но
они не всегда уместны, если этот климат деформирован. Может быть,
некоторая его агрессивность в следовании своим принципам как раз и
объясняется честностью. Однако когда я как-то заметил ему, что
рассматриваю его стремление, обязательно высказывать свое мнение, этой
честностью, выражающейся в словах: "Если я что-то думаю об этом человеке,
деле и т.д., то я должен это высказать
открыто", то он
возразил: "Я твое фрейдистское объяснение не принимаю". С другой стороны,
иногда его реакции выглядели наоборот слишком лояльными.
Знал и читал он невероятно
много, и память у него была исключительная. Он обдумывал историю науки и
составлял свои концепции истории. Он может и должен рассматриваться как
оригинальный (хотя и непрофессиональный) историк науки (сейчас по сходному
пути идет М.Громов). Статьи Арнольда о И.Ньютоне, А.Пуанкаре,
А.Н.Колмогорове и др. читаются как материал о самых свежих событиях.
Помню, я его пригласил в Петергоф в только что открытый новый матмех,
прочесть лекцию. И попросил угадать, каких математиков разместили на
фронтоне здания матмеха. Он угадал всех кроме двоих или троих и тут же
раскритиковал большую часть выбора. Вообще у него были свои любимые герои
в истории математики, и они почти не менялись со временем. Позже у него
возникали не раз аберрации по этому поводу. Из-за этого возникало много
споров. Но, если возможны разные мнения о событиях давних лет, то иное
дело, когда речь идет о недавнем. Вот маленький, но характерный пример:
Дима неоднократно писал и говорил, что о моих работах про диаграммы Юнга
он узнал от Линника; но Линник не мог рассказывать Диме про диаграммы, так
как умер до того, как я занялся этим, Линник рассказывал ему про мои
работы о статистике подстановок, которые он представлял в "Докладах". Но
убедить Диму в этом мне так и не удалось, и свидетельством этого была его
статья, посвященная мне в сборнике AMS 2006 г., написанная, правда, в
несколько шутливой манере. Ответную мою шуточную статью в "Функц. анализе"
он уже не мог прочесть. Он
умел шутить и быть едким, но и принимал шутки над собой. Как-то я после
нашей долгой беседы у него в Париже, и последующего чтения одной его
платформ ("Математика есть дешевая часть физики"), я написал пародию на
его текст. Он не только принял пародию, но даже упомянул ее в следующей
статье в УФН. Помню, что писал пародию я в самолете, а когда прилетел в
Россию, узнал о страшной велосипедной катастрофе, происшедшей с ним.
Почему-то я не сомневался, что он выйдет из нее благополучно.
Но тем ужаснее было узнать о его совершенно неожиданной (для меня)
смерти через 10 лет.
Поскольку мы с Ритой часто и
подолгу бывали в Париже в 90-е годы, мы бывали у Димы с Элей. Удивительно,
как он знал и любил Францию. Ни у кого из моих знакомых французов я этого
не видел. Он тщательно изучал ее историю, а Париж знал так, что гулять с
ним по Парижу было просто утомительно - так много он мог сказать о каждом
месте в латинском квартале и других местах. Я забыл, у кого из французских
математиков он сидел дома и изучал историю Парижа, кажется у Серфа.
История с эпиграфом к "Евгению Онегину" сейчас хорошо известна, это ведь
тоже история про Францию. Он опубликовал заметку в "Известиях АН СССР,
серия филологическая"
про цитату из Шодерло де Лакло (из широко известного романа "Опасные
связи"), которая и была источником пушкинского эпиграфа, чего не заметили
самые дотошные пушкинисты. Он просил меня узнать в Ленинграде в Пушкинском
Доме, что известно на эту тему. Я узнал только, что ничего не известно.
Потом уже известная пушкинистка, ученица Ю.М.Лотмана из Тарту (б.
чемпионка СССР по шахматам Л.Вольперт) написала ему, что его фраза
в заметке (это был его тонкий ход), что он "как математик, более
верит здравому смыслу, чем доказательствам, и поэтому думает, что Пушкин
использовал именно эту фразу из Шодерло де Лакло, хотя прямых
доказательств у него нет", слишком скромная, и, на самом деле, он дал
полное доказательство этого, и потому может заслуженно считаться автором
решения старой проблемы в пушкинистике.
6.
Дима прочел в "Notices АMS"
одну заметку и, увидев в ней вопросы, о которых я ему рассказывал задолго
до этого, написал мне, что авторы почему-то не цитируют меня, и, если я не
возражаю, он напишет об этом письмо редактору. Он писал, что это не
единственный случай, когда работы наших авторов не цитируются, а иногда
хуже того, игнорируются принципиально. Я знал об одном случае с его бывшим
учеником, работы которого он очень ценил, и ответил ему, что если он будет
писать об этом случае, и если заодно он упомянет о "моей" статье, я не
возражаю, хотя, на мой взгляд, это совсем не обязательно, так как я знаю
этих авторов и ничего зловредного в их нецитировании нет. Через некоторое
время я получаю письмо от редактора "Notices АMS" с просьбой ознакомиться
с письмом В.И.Арнольда в редакцию. В нем нет ничего о других случаях
нецитирования, только о моем, и статья называлась "Вершика надо
цитировать" и было невероятно резким. Пришлось мне написать свое письмо в
редакцию, в котором я старался сдержать его праведный гнев и объяснить все
совершено безобидными причинами. Это и есть пример того, о чем я писал
выше - его категоричность в вопросах научной этики вела к слишком жестким
оценкам и в тех случаях, когда в этом не было необходимости.
Я хочу сказать о целой серии
последних работ Арнольда теоретико-числового и комбинаторного характера.
Кардинальная смена научных тем
("смена кода", как говорят лингвисты) не очень типична для математиков
солидного возраста, люди уже не хотят ничего менять и меняться. Но мы
знаем много примеров такой смены среди как раз очень крупных математиков.
Пожалуй, именно им проще других это сделать, так как их кругозор широк,
опыт и техника накоплены, и идеи еще не исчерпаны. У Димы, по-моему, это
случилось самом конце прошлого (20) или в начале этого века. Он явно
сделал выбор в пользу дискретной математики, и в частности
классической теории чисел, комбинаторики, геометрии. Разумеется, его
традиционные темы оставались с ним. Я насчитал около 20 работ на новые
темы. Мы никогда не обсуждали причин этой смены, но она увеличила число
наших общих интересов. С присущей ему свежестью взгляда и умению видеть
"открытые места" он исключительно удачно находит новые постановки в
казалось бы исхоженных темах. Например, в арифметике квадратичных форм, в
вариациях на тему малой теоремы Ферма-Эйлера, статистических вопросах,
связанных с полями Галуа, подстановками и др. Можно найти ответы на
некоторые из его вопросов в старой литературе, но главная направленность
вопросов – нова и нет сомнений, что тематика будет подхвачена. Он оберегал
эту новизну. Вот один штрих, вполне
показательный для него. Я сказал ему об одной не очень известной
работе на тему о функции Эйлера, он тут же сказал, что не будет ее читать,
поскольку не хочет "сбиваться" со своей линии. Он считал множество
примеров. Я с трудом представляю, как это он делал (как будто бы без
компьютера). Я уверен, что, если бы ему было отпущено больше времени, то
из его работ последних лет, полных действительно богатейшего
экспериментального материала и различных догадок, выросла бы новая теория.
Но это все равно произойдет.
К слову сказать, о том, как сам он плавал, ходят легенды, а история о том,
как он переплыл залив около "Golden Gate Bridge" в Сан-Франциско
подтверждена многими. Судьба вообще способствовала ему во многих трудных
предприятиях.
После этого мы столкнулись в
МИАНе на несколько минут в конце 2009 г., и он стал рассказывать о своей
новой работе, которая, наверно будет мне интересной.
Эта наивность и страстность была особенно
заметна в истории с журналом "Функциональный анализ" (2004 г.), о которой
я не хочу здесь говорить подробно, ограничившись лишь главным. Его,
понятным образом, возмущало поведение некоторых важных лиц в Академии Наук
по отношению к возглавляемому им прекрасному математическому журналу,
основанному И.М.Гельфандом. Арнольд был блистательным редактором, и ему
нравилась эта работа. Двусмысленное поведение академии, не позволявшее
журналу нормально существовать и покровительствовавшее обиранию журнала
определенными людьми, возмущало многих в редколлегии журнала и меня в
частности. Мы активно выступали за независимость журнала от действий
мафиози. Однако, тот способ противостояния атакам на журнал, который
избрал Дима (или который был подсказан ему) был абсолютно нереализуем и не
разделялся многими его единомышленниками и мною; настаивать на нем было
бесполезно. Наоборот, стало ясно, что он приведет к прямо противоположным
результатам. Последствия были печальны, и я до сих пор считаю, что эта
история сильно повлияла на настроение Димы и еще более ухудшило положение
журнала. Думаю, что новый журнал, который он затем организовал, вряд ли
мог быть жизнеспособным. При всей остроте полемики, -
я откровенно писал ему о своем мнении, эти события никак не
повлияли, даже временно, на наши с ним отношения -
они остались теми же дружескими.
Приложение.
ПОЛОМАТЕМА
В.И.Арнольд,
Полиматематика.
Большинство
мужчин-математиков занимаются женской и детской математикой, а
женщины-математики в основном развивают детскую математику, и только
немногие ученые обоего пола способны сделать прогресс в мужской
математике.
Имелись и другие
попытки классификации математики. Например, недавно В.И.Арнольд разделил
ее на шифровально-алгебраическую (КГБ-ЦРУ), военно-контактную (ВМФ) и
военно-симплектическую (ВВФ и ракетные войска). Такое подразделение не
выдерживает критики, так как, во-первых все финансирование всегда идет из
одних и тех же органов, а кроме того, непонятно куда отнести топологию
внутренних дел и геометрию государственной безопасности.
Другая, давно
провалившаяся классификация (Германия 30-х гг., у нас - И.М.Виноградов и
др.), подразделяла математику на классический анализ и национальный
анализ. Но переплетение национальных судеб с одной стороны, и убогая
аргументация авторов, - с другой, - свели на нет эту небезынтересную идею.
Но вернемся к
нашей фундаментальной классификации по обобщенно-половому, а не
(ма)тематическому признаку.
К мужской математике относятся все результаты, которые невозможно украсть
без членовредительства. До последнего времени они в основном производились
в России - классификация особенностей, КАМ-теория и еще несколько других.
Мужской математике не страшны угрозы со стороны западных
математико-мафиозных структур, которых я не называю из опасений за
собственную жизнь.
Женская математика состоит по большей части из красивых, но бесполезных
результатов (инварианты узлов и кос, теория овалов, проблема Ферма,
априорные оценки). Как правило, такие результаты рождаются одновременно во
многих местах и различить близнецов –невозможно.
Детскую математику в ХХI веке будут развивать
дети, но до тех пор пока математическое образование находится в руках у
гермафродитов-бурбакистов, дети не смогут серьезно заниматься наукой и
детскую математику (перекладывание отрезков, различные квантования,
случайные связи и т.п.) оккупировали взрослые математики 2-го и 3-го
уровня.
Я хочу впервые отметить новый феномен перетекания мужской математики в
женскую и обратно, который в зачатке существовал давно, а теперь после
распада СССР и восточного блока, стал особенно интенсивным. Эти процессы
можно сравнить с овеществлением и комплексификацией: в первом случае
(овеществление) мужские результаты становятся женскими, но в других
единицах, а во втором, более мучительном случае (комплексификация) -
женские, за не имением мужских, - мужскими. В некоторых случаях, обычно
это бывает с российскими математиками на Западе, эти процессы приводят, к
порабощению мужской математики женской, когда мужские результаты
приписываются женской математике, а их авторы получают жалование в
несколько раз меньше, чем их западные коллеги.
Но совершенно не изучен еще один процесс, подобный кватернизации, (более
полное название - квантоссенизацией) и связанный с переходом к двуполой
математике. Как объяснял мне Пуанкаре
(это же, кстати, утверждал и Харди), вмешательство компьютеров в
математику может привести к переходу от гомосексуальной математики к
гетеросексуальной, т.е. попросту говоря, один и тот же математик, может
одновременно (используя компьютер) заниматься и мужской, и женской
математикой, и даже детской. Этот процесс уже начался (ср. модную теорию
квантовых компьютеров).
Остается лишь надеяться, что, после того, как наступит новая сексуальная
революция, сбудется предсказание Гильберта, которое он и сам не понял, как
следует, пока я не объяснил ему, - о том, что математика едина, и
разделение математики и самих математиков по половому признаку станет
анахронизмом. А.Вершик Париж-Москва 27.3.1999
** В статье к его 70-летию я в написал следующее посвящение, позднее, в
Дубне в 2008 г., он процитировал его, как мне показалось с явным
удовольствием:
ПОСВЯЩЕНИЕ. На 70-летии
А.И.Райкина один актер, обращаясь к юбиляру сказал приблизительно так:
"Некоторые и нас время от времени ходят на некоторые спектакли некоторых
из своих друзей-актеров. Но ВСЕ мы, без исключения, смотрели ВСЕ Ваши
программы."
Перевожу это высказывание на математический лад: "Некоторые из нас
(математиков) иногда читают некоторые работы некоторых из своих коллег, но
ВСЕ мы, без исключения, читаем ВСЕ работы Арнольда!
|
|
|||
|