Образ мира, в слове явленный

1.

Сочинять стихи - занятие сомнительное. Как быть  довольным  своими стихами, если они никогда не дотянут до  образца,  который поставил перед собой с юности? У меня этим образцом был Борис Пастернак.

У него КАК ГОРЫ МЯТОЙ ЯГОДЫ ПОД МАРЛЕЙ,/ ВСПЛЫВАЕТ ГОРОД ИЗ-ПОД КИСЕИ. Или:  У КАПЕЛЬ ТЯЖЕСТЬ ЗАПОНОК,/ И САД СЛЕПИТ, КАК ПЛЁС,/ ОБРЫЗГАНЫЙ, ЗАКАПАННЫЙ/ МИЛЬОНОМ СИНИХ СЛЁЗ. У него  самолёт,  летящий  в  тумане,  ИСЧЕЗ В ЕГО СТРУЕ, / СТАВ КРЕСТИКОМ НА ТКАНИ/ И МЕТКОЙ НА БЕЛЬЕ.  Надо  хоть немного  знать русскую лирику, чтобы оценить, какую революцию произвел в ней Пастернак,  использовав бытовые реалии - те же  ягоды  под марлей, запонки  или крестик на ткани - для передачи увиденного.  У него неслыханное по дерзости расширение поэтического  словаря, когда  шкив, градирня,  пакгауз,  хобот малярийный  и даже  стафилококк сидят в стихе в своих гнёздах, как вкопанные,  и лучшего не надо. Подражать этому как «приёму»  - расписаться в имитаторстве. Для самого Пастернака это  не «приём», а (благодаря бесконечным переборам вариантов) прорыв:  ИЗ ВЕРОЯТЬЯ В ПРАВОТУ. Но так воспринимать мир (и передавать его речью) - было дано ему одному.

Уже пожилым, покинув СССР,  я вдруг понял, что  не только пытался  всю жизнь выкарабкаться из-под заваливших меня  глыб дарования, безмерно превосходящего мои собственные возможности, - это-то было ясно с самого начала, - но и сохранял  верность  своему кумиру. Многие  из людей  моего поколения сформированы Пастернаком – эстетически, вкусово,  музыкально, да! -  но в определенной мере и  мировоззренчески. Мы заимствовали  у него систему «основных отношений» к  бытию. Отношение к   природе  и языку. К истории и к женщине. К культуре и  к будничному  долгу. К Богу и к смерти. К себе и  к другому.  К отечеству  и к сведениям  О СВОЙСТВАХ СТРАСТИ. К труду и к правопорядку (ХОТЕТЬ, В ОТЛИЧЬЕ ОТ ХЛЫЩА/ В ЕГО   СУЩЕСТВОВАНЬЕ  КРАТКОМ /ТРУДА  СО ВСЕМИ  СООБЩА/ И ЗАОДНО С ПРАВОПОРЯДКОМ). К определению того, что есть  пошлость - в тексте или  в жизни.

БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ НЕКРАСИВО./НЕ ЭТО ПОДНИМАЕТ ВВЫСЬ...  ЦЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА - САМООТДАЧА,/ А НЕ ШУМИХА  НЕ УСПЕХ./ ПОЗОРНО, НИЧЕГО НЕ ЗНАЧА,/ БЫТЬ ПРИТЧЕЙ НА УСТАХ  У  ВСЕХ... Художественные достоинства этого стихотворения, возможно, ниже планки, установленной  самим  Пастернаком (что ему самому безразлично,  ведь ПОРАЖЕНЬЯ ОТ ПОБЕДЫ/  ТЫ САМ НЕ ДОЛЖЕН ОТЛИЧАТЬ), но  разговор о другом. Для скольких людей, родившихся в России,  эти строки выглядят как «сама собой разумеющаяся» духовная и нравственная позиция! Словно и не поэт это написал, а  родители  и школьные учителя - да сами рощи и поля! - заложили  в сознание...  Что-то такое они, без сомнения,  заложили. Но сказал  это Пастернак. В глубине всего им написанного  гудит, как  машинное отделение под палубой, то, что язык не повернётся назвать «идеологией». Но  философией   - безусловно.

Это, конечно же, философия повседневного бытия. Она усвоена   поэтом из среды, в которой он рос, и передана читателю феноменальным свечением жизни сквозь текст, а не путем умствований,  - что, конечно же,  редкость. Источник, из которого черпает свое мировоззрение Борис Пастернак,-  ни  для  кого  не тайна. ВСЮ НОЧЬ ЧИТАЛ Я ТВОЙ ЗАВЕТ/ И  КАК  ОТ ОБМОРОКА ОЖИЛ.  Здесь «обморок» - слово уместнейшее. Тот же «в обмороке духа» находящийся искатель Завета -  в  прозе Андрея Платонова с его  болью за  одухотворенного человека,  которому необходимы  хлеб,  милосердие,  мир, справедливость и красота.

2.

Пастернак, особенно ранний, видится  язычником.  Явления природы у него мало что одушевлены - обожествлены.  У него тигры СНЯТСЯ ГАНГУ. У  него  СНЕГ ВАЛИТСЯ И С КОЛЕН - /В МАГАЗИН/ С ВОСКЛИЦАНЬЕМ: «СКОЛЬКО ЛЕТ,/ СКОЛЬКО ЗИМ!» Его сад ОБВОДИТ ДЕНЬ ТЕПЕРЕШНИЙ/ ГЛАЗАМИ АНЕМОН. А в дождь этот сад такой: УЖАСНЫЙ! – КАПНЕТ И ВСЛУШАЕТСЯ. А ветер у него - такой: ВЕТЕР ЛУСКАЛ СЕМЕЧКИ/ СОРИЛ ПО ЛОПУХАМ... А про  пыль  - так: ПЫЛЬ ГЛОТАЛА ДОЖДЬ  В ПИЛЮЛЯХ/ ЖЕЛЕЗО В ТИХОМ ПОРОШКЕ. Про солнце:  И СОЛНЦЕ, САДЯСЬ, СОБОЛЕЗНУЕТ МНЕ... Про листву: ЗА ОКНАМИ ДАВКА, ТОЛПИТСЯ ЛИСТВА,/ И ПАЛОЕ НЕБО С ДОРОГ НЕ ПОДОБРАНО... Про мирозданье: СО МНОЙ, С МОЕЙ СВЕЧЕЮ ВРОВЕНЬ/МИРЫ РАСЦВЕТШИЕ ВИСЯТ…И ЧЕРЕЗ ДОРОГУ ЗА ТЫН ПЕРЕЙТИ/ НЕЛЬЗЯ,  НЕ ТОПЧА МИРОЗДАНЬЯ.  Старость страшит поэта тем, что с её приходом НА ЛУГАХ ЛИЦА НЕТ,/ У  ПРУДОВ  НЕТ  СЕРДЦА, БОГА НЕТ В БОРУ. Но сам он старости не подвержен и продолжает спустя десятилетия в том же духе: МЕНЯ ДЕРЕВЬЯ ПЛОХО ВИДЯТ/НА ОТДАЛЁННОМ БЕРЕГУ... И ВЕТЕР, ЖАЛУЯСЬ И ПЛАЧА, /РАСКАЧИВАЕТ ЛЕС И ДАЧУ...СНЕГ ИДЁТ, СНЕГ ИДЁТ,/ СЛОВНО ПАДАЮТ НЕ  ХЛОПЬЯ,/ А  В  ЗАПЛАТАННОМ  САЛОПЕ/  СХОДИТ НАЗЕМЬ НЕБОСВОД.   Тут не просто метафоричность - тут детскость восприятия мира: приписывание  неодушевлённому свойств одушевлённого. Что-то детское и в деталях биографии поэта: незащищен, наивен, влюбчив, доверчив.  Эта детскость –  выбранный им угол зрения, модус  реагирования.  Не потому ли, что с юности открылось:  ЛЮДИ  В  БРЕЛОКАХ  ВЫСОКО БРЮЗГЛИВЫ/ И ВЕЖЛИВО ЖАЛЯТ, КАК ЗМЕИ В ОВСЕ? Не потому ли, что У СТАРШИХ НА ЭТО СВОИ ЕСТЬ РЕЗОНЫ,  несовместимые с резонами поэта?..

Но когда уже знаешь, в чем поистине состояло ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ Пастернака,  такой  выбор  им угла зрения  становится  более понятным. «Детскость» оборачивается следованием заповеди:  Будьте как дети.

Да и с самого начала не в «язычестве» дело, не в пантеизме. Мир  Пастернака  всецело  одухотворен.   В нём  устанавливается присутствие сверх-личного начала, исполненного поразительной человечности, но занесенного далеко ввысь  над любой конкретной личностью, в том числе,  над личностью самого художника. Бог,  угадываемый  В БОРУ, - это не «бог бора» или какой-нибудь «лесной бог». Он то же, что и СЕРДЦЕ ПРУДОВ или ГРОЗА,  которая КАК ЖРЕЦ, СОЖГЛА СИРЕНЬ.  Бог - это Тот, Кто творит «диво»  нашего пребывания в мире.  И НА ЭТИ-ТО ДИВА/ ГЛЯДЯ, КАК  МАНИАК...  -  вот  самоописание Бориса Пастернака. Так что его воздух, его дождь, его закаты, его море, его ошеломительный снег - суть распознанные знаки  высшего начала, которому поэт открыт постоянно. А  если недостаточно открыт,  то видит в этом  собственный  грех  - грех слабости духовной работы.  Грех для него и  пустословие -  это одно из обличий   пошлости: как механическое проборматывание молитвы при занятости  головы чем-то посторонним.  Пафос  сам по себе  не  пошл:   пошло   его затасканное выражение. Я ВИШУ НА ПЕРЕ У ТВОРЦА – так он себя ощущает. А труд свой оценивает словами:  И ТВОРЧЕСТВО, И ЧУДОТВОРСТВО.

Снег, человеческие глаза, выдающие ЧУВСТВ РУДОНОСНУЮ ЗАЛЕЖЬ; тени  соединения  мужчины  и   женщины,   ложащиеся   НА ОЗАРЁННЫЙ  ПОТОЛОК; сад,  роняющий ЯНТАРЬ И ЦЕДРУ/ РАССЕЯННО И ЩЕДРО;  чудовищной мощи рассветный дождь,  шумящий в то время как НА ДАЧЕ СПЯТ, УКРЫВШИ СПИНУ, - да ведь за всеми этими бесчисленными образами открывается не что иное как  видимое человеку еще при жизни Царствие небесное! В «Докторе Живаго» Царствие небесное даже провозглашается иным названием... истории! В самом деле. Что  есть история как  не  путь соединения человека с Богом?   - Мысль ровно столько же иудейская, сколь и христианская. Вы не  веруете, читатель? – А он верует, да так,  что перестаёт страшиться невзгод и самой смерти. О ГОСПОДИ,  КАК СОВЕРШЕННЫ/ ДЕЛА ТВОИ, - ДУМАЛ БОЛЬНОЙ,/ - ПОСТЕЛИ, И ЛЮДИ, И СТЕНЫ,/ НОЧЬ СМЕРТИ И ГОРОД НОЧНОЙ... КОНЧАЯСЬ  В  БОЛЬНИЧНОЙ  ПОСТЕЛИ,/Я  ЧУВСТВУЮ РУК ТВОИХ ЖАР./ ТЫ ДЕРЖИШЬ МЕНЯ,  КАК  ИЗДЕЛЬЕ,/  И  ПРЯЧЕШЬ,  КАК ПЕРСТЕНЬ, В ФУТЛЯР.

3.

Он полагался на  свою способность УСЛЫШАТЬ БУДУЩЕГО ЗОВ. Услышал ли?  Весной сорок пятого года написано  стихотворение  «Всё нынешней весной особое»... Я ДАЖЕ ВЫРАЗИТЬ НЕ ПРОБУЮ,/ КАК НА ДУШЕ СВЕТЛО И ТИХО. Война  подошла к концу. В  стране-победительнице уверены,  что после стольких жертв должен наступить поворотный момент в истории России, в истории мира. Все враждующие стороны, потрясенные произошедшим,  протянут друг другу руки. В конце стихотворения говорится: МЕЧТАТЕЛЮ  И ПОЛУНОЧНИКУ/ МОСКВА МИЛЕЙ ВСЕГО НА СВЕТЕ./  ОН ДОМА,  У  ПЕРВОИСТОЧНИКА/  ВСЕГО, ЧЕМ БУДЕТ ЦВЕСТЬ СТОЛЕТЬЕ (курсив мой).   Примечательно (отсюда и курсив), что истоком будто бы начинающихся преобразовательных  процессов  на планете мыслилась  ему  Россия. Советская,  сталинская Россия - никакой другой в  тогдашнем сознании попросту не было, и уместиться не могло.

А ведь видел, что творилось в тридцатые, потом в сороковые, да и в ходе войны. И, судя по «Доктору Живаго», с самого возникновения советской власти  понимал, чем оборачивается «диктатура пролетариата». Ан нет, внушил себе, что Ленин БЫЛ КАК ВЫПАД  НА РАПИРЕ...ОН УПРАВЛЯЛ ТЕЧЕНЬЕМ  МЫСЛИ/, И ТОЛЬКО ПОТОМУ – СТРАНОЙ. Убеждал  себя, что надо МЕРИТЬСЯ ПЯТИЛЕТКОЙ, хотя тут же спохватывался:  НО КАК МНЕ БЫТЬ С МОЕЙ ГРУДНОЮ КЛЕТКОЙ/  И  С ТЕМ,  ЧТО ВСЯКОЙ КОСНОСТИ КОСНЕЙ?.. Что ж, тут Пастернак оставался верен интеллигентской традиции своей страны. Я ЛЬНУЛ КОГДА-ТО К БЕДНЯКАМ… ПРЕВОЗМОГАЯ ОБОЖАНЬЕ,/ Я НАБЛЮДАЛ, БОГОТВОРЯ./ ЗДЕСЬ БЫЛИ БАБЫ, СЛОБОЖАНЕ,/ УЧАЩИЕСЯ/СЛЕСАРЯ. Вера в правоту простонародья, отстрелявшего и изгнавшего бар после их многовекового гнета сочеталась в нем с убеждением в том, что народ его страны - «богоносец». Умение терпеть, стойкость,  «чудная  понятливость»  (В.Одоевский),  необычайная отвага, беззлобный юмор,  отзывчивость, доброта… Свойства эти коренятся,  как поэт полагал, в постоянной, почти безотчетной повернутости русской души к   Христу.  Когда  Пастернак  противопоставляет  «беззаботность» русских («Доктор Живаго») суетливой озабоченности евреев,  понимать это надо так: с Христом и мучительная жизнь выносима, и смерть не страшна, ведь верующему в Него открыта жизнь вечная. А не пришедшие к Нему – мечутся в заботах и смертном страхе, ибо жизни вечной не удостоены.

Тяготясь еврейством своих родителей и предков, Пастернак разделяет отчуждение  Юрия  Андреевича Живаго от евреев,  вполне понимает открыто выказываемую неприязнь  к ним Лары.  Дорогие ему  персонажи относятся к «малому народу» высокомерно, и  автор романа пытается  объяснить, почему. Евреи, мол, замечательный народ, Господом выделенный, - но для того и выделенный, чтобы породить Иисуса…  А они погубили Христа, отреклись от Него и продолжают упорствовать в отказе от Его учения.  Их следует вразумить.  Перестаньте быть евреями,  придите к Христу - и вы окажетесь лучшими среди нас… Проникновением в  суть  иудаизма,  в длящееся веками противостояние религий поэт себя не утруждает.  Евреи,   два тысячелетия лишенные собственной страны,  говорящие в разных уголках мира на разных языках, повсюду чужаки и неугодные,  - они, как только переставали  быть евреями по вере, переставали и существовать.  Вот, и ладно. Вот и решение вопроса!  Так целый народ стирается с карты  мира.  Зулусы,  алеуты, маори - пусть себе будут,  а евреев не надо…Поразительно! А ведь еще вчера  на глазах Пастернака  осуществлялся биологический геноцид евреев. И ужаса в ответ на это он в себе не ощутил.

Есть  о чем заново задуматься обсуждающим «русскую идею». Действительно ли антисемитизм занимает в ней  место краеугольного камня? Может ли русский обрести свою идентичность, не выставляя еврея в качестве контрастирующей фигуры? На мой взгляд, это все-таки бред. И поэт бредил вместе с имперским культурным слоем, к которому принадлежал. Сегодняшний читатель не вправе от этого отворачиваться. В чем преемственность нынешней интеллигенции по отношению к давешней? Что следовало бы изменить?.. Однако никакие суждения (и заблуждения) Пастернака не отменяют его величия  в поэзии. КАК БРОНЗОВОЙ ЗОЛОЙ ЖАРОВЕН,/ЖУКАМИ СЫПЛЕТ СОННЫЙ САД… У кого мурашки не побегут по спине, с тем и разговаривать бессмысленно.  

4.

Израильский еврей, думающий на русском, я понял,  что люблю  и буду   любить  Россию   такой, какой она запечатлена Пастернаком. Другая Россия, от «немытой» до «не измеряемой  общим  аршином», от Киевской  до путинской - страна мне,  репатрианту, в сущности, уже не своя. И когда  возникает  желание  вернуться,  то именно  - в  Россию Пастернака. С другой стороны, чтобы вернуться туда, может, и нет надобности заказывать билет. Она и так с нами.  В нас. Порой думаешь: она могла бы  даже называться   иным  именем, являть иные ландшафты, иметь иную историю... 

В самой же России, помнится,  в 70-е – 80-е стали высказываться в том духе, что Пастернак не  русский – «русскоязычный» поэт.  Может ли русский поэт сказать И НОЧЬ ПОЛЗЁТ АТАКОЙ ГАЗОВОЮ? Или: И ВЕЧЕР ВЫРВЕШЬ ТОЛЬКО С МЯСОМ?  Экий  дёрганый экспрессионизм, экая  бестактность в обращении со словом.  Явно нерусский вкус. Как ни крути, прекрасное должно быть величаво. Так что крестись, не крестись, от еврейского темперамента не отделаешься… Господа, а вы по-прежнему уверены, что от него надо отделываться?

Вот картинка: сидим, группа выходцев из той страны, беседуем. Водки достаточно.  Голос иногда  приходится повышать:  за  стеной  уже громыхает.  Арабские снайперы обстреливают наш квартал из ближней деревни за обрывом,  а израильтяне отвечают огнем из  танков на  склоне. Археологические   свидетельства   еврейского присутствия всюду,  где удастся, арабами уничтожаются. Евреи здесь - уже целых 120 лет оккупанты,  убивать  надо их всех, от мала до велика, пока не уберутся,  - такова воля Аллаха.  Идеологема «сионистские крестоносцы» могла бы рассмешить своим идиотизмом, если бы не гвозди и металлические шарики во взрывчатке мусульманских самоубийц. Не до смеха.

Каждый из собравшихся за столом оккупантов где-нибудь служит. Кто газетчиком, кто врачом, кто рентгенотехником, кто чиновником. Один даже преподает славистику в еврейском университете, а другой  стал хозяином (но, кажется, и единственным работником) маленького книгоиздательства.  Почти у всех за спиной резервистская служба.  Наши дети говорят по-русски с акцентом, вызывающим улыбку либо оторопь. Так накладываются друг на друга чужеродные просодии. Возможно, они, когда подрастут, еще посетят  Россию и Украину -  туристами. Пастернака им вряд ли прочесть.

ЭТО ЛЮБЕРЦЫ ИЛИ ЛЮБАНЬ... ЭТО ЗВОН/ ПЕРЕЦЕПОК  У ЦЕЛИ О ВЕСЬ ПЕРЕГОН... Куда легче кровь перелить, чем перекачать подобное в другую речь! Собравшиеся Пастернака не цитируют.  Зачем?  Образованность  показать?  Но  начни  один, например:  ДЛЯ ЭТОГО ВЕСНОЮ РАННЕЙ/ СО МНОЮ СХОДЯТСЯ ДРУЗЬЯ – и услышим почти хором: И НАШИ ВЕЧЕРА - ПРОЩАНЬЯ,/ ПИРУШКИ НАШИ - ЗАВЕЩАНЬЯ, ЧТОБ ТАЙНАЯ СТРУЯ СТРАДАНЬЯ/ СОГРЕЛА ХОЛОД  БЫТИЯ.

Не знаю, как чьё, а наше бытие этим согревается.

(редакция 2015 г.)