Книжный организм^*

Безликие электронные кочевники, виртуальные варвары скачут нынче по равнинам Интернета и безнаказанно скачивают тексты – даешь ясак! Ясен пень, при этом сохраняются леса, неохватно-гибкие лозы целлюлозы, но древняя империя Книги на наших глазах гибнет по вполне гиббоновским лекалам, приходит в упадок и разрушение. Последние бумажные томики, заветно-ветхие свитки, нежно спрятанные под хитонами, уносятся подвижниками в катакомбы, подальше от компьютерных механических псов. Платоновский (андреевский) пещерный век-книгодав грядет: прет электричество  паровозное на смену бумажной лошадке, почтовым упряжкам просвещения…

Но проникают покамест и светлые лучи! В отличие от тяпляпных лэптопных орд, тоталитарно загоняющих все тексты в стандартный барак экрана, существует еще благородный орден библиофилов, "возлюбивших Книгу" и изысканно облекающих ее в пурпур обложки и бумажные шелка. Книга же, как известно, не просто прямоугольный брусок особым образом обработанной древесины (или клочок козлиного пергамента) – это спрессованная мысль, записанная знаками суть, обращающая события в Бытие. Сгусток знания об окружающей суете, развесистые кисти истин, гроздья миров, лучший подарок Бога избранным и всем, всем остальным – вот что такое книга, вестимо.

 С истовым наслаждением читал я альманах "Иерусалимский библиофил", внушительный пятый том, от обложки до пят посвященный книгам и их собирателям, ценителям, хранителям стойкого бумажного Храма. Процитирую одного из "практиков и теоретиков библиофильства" Марка Раца: "Библиофильское собрание неотъемлемо от собирателя, это его микрокосм, овеществленная модель его личной культуры". А собственно сам "Иерусалимский библиофил" (и виждь, читатель, и внемли!) неотъемлем от его главного редактора и составителя Леонида Юниверга, вдохновителя сего грандиозного "книжного пятикнижия", хотя, естественно, ему помогают и другие птенцы гнезда гуттенбергова.  

 Леонид Юниверг – книговед, библиограф, издатель, кандидат исторических наук; в Москве работал в отделе редких книг "Ленинки" (сегодня – Российская государственная библиотека), где был одним из создателей Музея книги. Ныне обитает в Иерусалиме, руководит Клубом библиофилов и издательством "Филобиблон". Аккумулирует светлую книжную энергию в этом и без того насквозь прокниженном святом городе. Здесь, в безбашенном вавилоне Леонид Юниверг нашел свою нишу и достойно несет роскошную ношу русскоязычья.

Данный альманах открывается его очерком "Русское книжное дело в Израиле" – живо написанное и весьма интересное повествование. "Русский язык был востребован в Палестине задолго до образования Израиля, а после создания государства книгопечатание на русском языке резко возросло". Да уж хоть бы продолжалось потихоньку в наше трудное время, а то уходит кириллица под воду, как в прежние волны эмиграции: Берлин 20-х, Париж 30-х, Нью-Йорк 80-х, все тонет вдали от метрополии… А ведь еще в конце девятнадцатого века, пишет Юниверг, "книги на русском языке начали печатать в Палестине". Эх, жили люди обетованно, без столичных паркетов и журнальных залов! Кроме того, не выкинуть из истории важной строки, такого коленца, что "очень много видных сионистов начала двадцатого века происходило из России". Понятное дело, в Первом кнессете, молва утверждает, такой галдеж трехэтажный стоял – не хуже Смольного по осени! Ну, заодно и читали они немало – народ Книги!.. Вообще, по словам Юниверга, "развитие русского книжного дела в Израиле – тема вполне актуальная, достойная докторской диссертации и серьезной монографии". Сам Леонид Юниверг, в моем понимании, и так уже вершит работу целого института, поэтому призыв обращен явно к следующему поколению: дерзайте, младые библиофилы!

Я, признаться, тоже крепко люблю книги, но как-то приватно, в одиночестве. А давно надобно бы мне, простофиле, вступить в Клуб библиофилов, совершать паломничества на иерусалимские "Книжные посиделки", ежемесячные духовные пиршества, в четверговые чертоги Юниверга. Взять хоть этот их альманах – настоящая же книжная манна, подножный интеллектуальный корм в массолитной пустыньке. Оазис для оголодалого рассудка, рассадник доброго и вечного, садок сутей! В нем, на радость просвещенному читателю, пятьсот с гаком страниц и где-то сорок авторов. Однако рассказ мой об этом монолите именно из-за толщи объема грозит затянуться. Поэтому выдерну из ткани текста пару-другую нитей-статей.

Незаурядный поэт и физик Константин Кикоин написал серьезную прозу про сборник Михаила Сеславинского "Homo scriptoris: Библиофильские тексты". В этом томе, кроме описания коллекции автора (скажем, прижизненные издания Гоголя, автографы Блока, Брюсова, Гумилева и очень многое другое), дан обзор истории книжных собраний Российского императорского дома, разрозненных, мягко говоря, после большевистского переворота. Немалое внимание уделено вкладу русских художников во французское книгоиздание первой трети двадцатого века – так уж аляповато сложилась жизнь и судьба, изгнание с посланием. Парижское эмиграционное процветание стиля "рюс", знакомые всем книжникам имена: Ю.Анненков, А.Бенуа, И.Билибин, Н.Гончарова, Б.Григорьев, М.Ларионов, К.Сомов, В.Шухаев, А.Яковлев… В общем, явно стоит прочитать книгу Михаила Сеславинского.

Я начал с малого – с его статьи в альманахе, на диво остроумной и отменно Сеславинским написанной: "Лев Зак – мой земляк". Нижегородская губерния, деревня Растяпино на берегу Оки, конец девятнадцатого века, интеллигентная еврейская семья… Потом гимназия в Москве, откуда Лев вышел с отличием, приход в группу эгофутуристов "Мезонин поэзии" (название он и придумал), участие в выставках художников вплоть до "Мира искусства"… Лев Зак оформлял поэтические сборники соратников, создавал, оказывается, знаменитый футуристический альманах "Засахаре кры" – теперь я думаю, что он просто зашифровал, разаббревиатурил свою фамилию ЗаК. В бело-беглом 20-м году через Константинополь, Флоренцию, Берлин добрался до Парижа, где и осел, став популярным иллюстратором, а позже модным абстракционистом, создавая композиции из геометрических фигур и штрихов, и закончив извилистый земной путь в 1980 году. От Растяпина до Парижа – один штрих. Интересно эльфы пляшут, сказал бы Дягилев…

 Зацепила мой скользящий "шагом быка" по страницам глаз и статья Фридхильде Краузе "Образцовому библиофилу, другу искусства и художников…" (перевод с немецкого Инны Рубиной). Жил в Берлине Готхард Ласке, текстильный фабрикант, он возможно и Шуберта наверчивал, но в основном "был известен и высоко ценим как меценат, помогавший многим немецким и еврейским писателям и художникам, а также как страстный библиофил и собиратель книг". Когда к власти пришли книгосжигатели с факельными шествиями и триумфом воли, собиратель Ласке покончил с собой. Жена его Нелли позже погибла в Освенциме, а сын Эрнст, пройдя Бухенвальд, стал одним из основателей кибуца в Северной Галилее, а потом антикваром и букинистом в Тель-Авиве. Он был "убежденным библиофилом", собравшим в конце концов собственную большую библиотеку. Так что и рукописи не горят, и книги сжечь невозможно…

 Незримо пересекается, рифмуется с текстом о Ласке рассказ Леонида Вольмана о том, как Яков Друскин, философ, теоретик обэриутов, "больной, истощенный человек" в блокадном Ленинграде зимой 1942 года спас чемоданчик с архивом Даниила Хармса. А в 2014 году в издательстве "Филобиблон" вышла примечательная книжка, сложенная из одного стихотворения Хармса "Одна девочка сказала: "гвя", с иллюстрациями поразительного художника Алексея Бобрусова. Он оформил обложку как "Личное дело" из НКВД – порядковый нумер; ФИО: Ювачев Даниил Иванович; кличка: Хармс; и так далее, сдано в архив 2 февраля 1942 года – вероятная дата смерти Хармса… Хищное государство сказало "гвя" и сожрало певчего чижа. Почему любое общество, этот рай стадных стай, сроду приносит в жертву своих поэтов – никакой Сын Божий, Ягвёнок гневный не ответит…

  Всем рекомендую также новеллу Романа Тименчика "Инскрипт с постскриптумом" о знакомстве его с Ритой Райт-Ковалевой, подарившей старую книжку 1923 года с творениями Евгения Габриловича и юного Григория Гаузнера, коему суждена была короткая жизнь (1907 – 1934) с ее "узнаваемым до огорчительности путем от решительного модерниста, волонтера эпатажа и самодельного европейца до участника создания известного памятника беспощадному режиму, сборника "Канал имени Сталина"… Тексты Тименчика – приятный пример того, что данному человеку просто пристало писать, дано уметь складывать слова в увлекательные узоры. И если бы Роман Тименчик писал, к примеру, не об акающей поэтике, а об окающих прозаизмах – ну, были бы мы тогда "огончарованы" и с тем же наслаждением его читали.

 Напослед приведу слова Леонида Юниверга об умении "чувствовать архитектонику книги как целостного организма".  Альманах "Иерусалимский библиофил" именно таким организмом и является: разумным и добрым, сотворенным, вылепленным неспешно и вдувающим в нас душу.    

 * Иерусалимский библиофил. Альманах №5. – Иерусалим: Филобиблон, 2015. – 520 с. ISBN 978-965-7209-27-5