Перья белого ворона
Стихоживопись

Об истоках традиции объединения изображения и поэзии можно лишь догадываться. Вероятнее всего, она постепенно кристаллизовалась из синкретического действа древности, следы которого находим в наскальной живописи с растаявшими во времени словами, музыкой, танцем. Выделившись из этого, обретя самостоятельность, поэзия и изображение потянулись друг к другу. Придуманное Гийомом Аполлинером слово каллиграмма (от каллиграфия и идеограмма) описывает известную с III в. до н.э. стихографику – запись стихотворения в виде выражающего его идею рисунка. В 1918 г. он выпустил сборник выполненных таким образом стихотворений. В русской поэзии каллиграме отдавали дань Симеон Полоцкий, некоторые поэты Серебряного века, С.Кирсанов, А.Вознесенский и др. Встречи поэзии и изображения это и рисунки в рукописях, и иллюстрации художников к стихам того или иного поэта, и стихи поэтов на тему тех или иных изображений.

Только что вышедшая книга „Перья белого ворона“¹ не просто продолжает, но и развивает традицию соединения поэзии и изображения.

 Это авторский проект Изи Шлосберга, в рамках которого уже выходили поэтические книги, в частности и авторов „Семи искусств“ и др. Книга – результат его содружества с альманахом „Белый ворон“². Изя Шлосберг – художник, прозаик и поэт, рассказ о котором я не могу себе позволить комкать в несколько строк и предлагаю читателям познакомиться с ним самим³. Сергей Слепухин – екатеринбургский врач, художник, поэт, стихи которого публиковались, в частности, в „Семи искусствах“⁴ – создатель и главный редактор выходящего с 2011 г. альманаха „Белый ворон“⁵. „Ничто в мире не происходит по случайности или чьей-то глупости“ – заметил А. Эйнштейн, и знаменательна уже сама по себе встреча этих двух людей, о каждом из которых можно сказать словами Владимира Соколова: „Художник знает музыку и цвет, он никогда не бог и не безбожник, он только мастер, сеятель, поэт. На двух ногах стоит его треножник“. То, что оба они выражают себя и своё видение мира словом и кистью, один из секретов книги, выходящей далеко за пределы просто иллюстрирования стихов или сочинения стихов к картинам. В ней собраны стихи пятидесяти шести поэтов – по одному от автора, которые печатались в „Белом вороне“ на протяжении времени существования альманаха. Своего рода антология? Да. Но это больше, чем просто антология, это иное. Переворачиваешь страницу и перед тобой картина и стихотворение – живой их диалог, образующий динамичное пространство для восприятия, которое больше стихотворения и картины по отдельности. Взяв в руки книгу, я по старой привычке попробовал её на зубок – полистать, открывая наугад, чтобы почувствовать как целое. Не получилось. И не потому, что она, якобы, не целостна – как раз напротив. Просто дуэт художника и поэта на каждой странице затягивал в себя и не отпускал, открывая всё новые и новые грани картины, стихотворения, их диалога – перекликания, своего рода разыгрывающейся в восприятии читателя Jam-session, свободных живописных ассоциаций художника в ответ на стихи и свободных ассоциаций читателя в ответ на диалог поэта и художника.

Стихотворение Андрея Ширяева – кстати, автора прекрасной графики к своим стихам⁶ – написано 13 июля 2013 г. за несколько месяцев до его добровольного ухода из жизни⁷. Как раз с этого стихотворения и началось, когда я ещё не мог знать о будущем, моё знакомство с его поэзией. Помню ощущение одновременно дохнувшего со страницы залетейского холодка и пульсирующего тепла, всемирности и вселенности, звучание натянутой струны времени, печали и высокого смирения – не покорности и смирности, но медитирующего бытия с миром. Казалось бы, при чём тут, какое отношение к стихотворению имеет эта понурая с бессильно упавшими руками на странных подвешенных к небу качелях над городом в отсветах тёмной луны девичья фигурка? Таящаяся между слов и строк стихотворения душа? Воплощение её андрогинности? В чертах города проступают «слоновьи клавиши» и их тёмно-красные переходящие в тьму отзвуки на теле и в небе. Бытие между свободой быть и свободой не быть, когда быть остаётся так мало. И нужно усилие, чтобы увидеть стихотворение и картину по отдельности, но сделать это усилие уже невозможно.

Прошлое предшествует настоящему и несёт в себе его причины, но существует синхронно с ним и причиняет ему себя, так что сюрреальности настоящего любой сюрреалист позавидует: Маркс-Энгельс с „Декамероном“ подмышкой, аккуратист-педант в засаленном халате и закапанными шоколадом бриджами под ним, всплывающий из глубины тьмы по сигналу сверенных часов волшебный Китеж кителя, обрушивающийся на Звезду... счастье... клиника... В стихотворении Владимира Строчкова аллюзии – „Вынесем всё... Товарищ, верь! Взойдёт она... звезда пленительного счастья... И вечный бой...“ – отсылают к безошибочно определяемым месту-времени. Картина Изи Шлосберга – сюрреалистическое расширение. Хозяин ночи – „Он знает наизусть всю эту кухню тёмную“– в шляпе, тёмных очках слепца с вороной на плече, в тяжёлом пальто с выступающими воротничком рубашки под бабочку и белыми манжетами, в белых перчатках, с палочкой... и коньки на торчащих из-под пальто голых ногах, под которыми маленькая – 4-5 шагов вдоль и поперёк – льдина-островок, и никого-ничего вокруг. Островок видимости в тёмном зале жизни под лучом незримого софита. Пытающаяся держать спину потерянность и безнадёжность под лучиком не верящей в себя надежды. Глухое экзистенциальное одиночество.

Слово поэтесса не принимаю не только по отношению к А. Ахматовой и М. Цветаевой – оно о женской по половому признаку поэзии, которая существует только в патриархальном воображении. Но об этом стихотворении поэта Натальи Резник хочу сказать женское. Интонационно оно ассоциируется у меня с песнями Вероники Долиной, а по содержанию – с её стихотворением:

Она над водой – клубами, она по воде – кругами,

Но я знала тех, кто руками её доставал со дна.

Любая любовь – любая, любая любовь – любая,

Любая любовь – любая, и только она одна.

Немилосердно скупая, немо–глухо–слепая,

Кровавая, голубая, холодная, как луна,

Любая любовь – любая, любая любовь – любая.

Любая любовь – любая, учу её имена

И верю в неё, как в рифму, и верю в неё, как в бритву,

Как верят в Будду и в Кришну, и в старые письмена.

Любая любовь – любая, любая любовь – любая.

Любая любовь – любая, и только она одна.

Оно сама женская любовь. Не безрассудная, а надрассудная – «С ума схожу иль восхожу к высокой степени безумства»; не эмоция, а бездонное переживание; не завоевание, а побеждающее всё принятие; не слабая жертвенность, а восстающая из праха сила … не любовь за что-то и для чего-то, а просто любовь – любовь для любви, чреватая смертью жизнь для жизни.

Противоречиво-многозначная русалка, сирена (символ плодородия, способный утопить дух, душа неестественной смертью погибшей молодой женщины, утащенная водяным, девушка, прóклятая женщина, безудержная стихийность с божественным голосом и т.д.) – казалось бы, никак не относящийся к стихотворению образ – на картине Изи Шлосберга поэтому не только не случайна, но выражает самую суть, будучи ассоциацией не текстовой, а контекстовой. Вместе со стихотворением они образуют целостное полотно переживания.

Стихи Ольги Кольцовой⁸ люблю с первой встречи с ними. Они для меня доказательство мысли Евгения Витковского («Серебряный век пока что не кончился и неизвестно – когда кончится … поэзия собственно Серебряного века, который не может окончиться, ибо не исчерпал своего запаса жизненной энергии») о том, что Серебряный век – понятие не временнóе, но описывающее дух и стиль поэзии. Своего рода сновидное филосософское осознавание жизни в стихотворении Ольги Кольцовой зыбко отражается в полотне художника и полотно – в стихотворении, так что чувствуешь себя между двумя зеркалами, отражаясь в них – одинаковый со всеми, но и, как вырезанный Мастером штучно лист – бесконечными, тающими в мареве цепочками.

Четырёхстопный ямб стихотворения Бориса Юдина⁹ как нельзя лучше вписывается в мелодику творчества Марка Шагала, где «между Витебском и Двинском раскорячился Париж». Под тонкой тканью переплетения реальности и сказки с неназойливыми блёстками юмора – отдалённые раскаты грома и тянущиеся в закат приторно-сладким дымом черноокие невесты. В стихотворении «лежат под лунным диском скулы ставень, пыль да тишь». На картине под лунным диском мальчик с розовым фламинго – символом исполнения желаний и самоотверженной любви. Старая легенда рассказывает, что когда-то фламинго были белыми, но однажды, прилетев к месту, где от страшной засухи умирали люди, стали выщипывать из себя кусочки и кормить маленьких детей, становясь красными от своей крови, а когда они через год прилетели снова, их перья были уже навсегда розовыми. Жёлтые листья звёзд с неба опадают на грудь птицы и мальчика нашитыми магендавидами. Недетская мимика печали на лице не теряющего обречённую надежду ребёнка …

Это моё вúдение, мои ассоциации при первой встрече с книгой. При следующих встречах они могут оказаться иными. У читателя они будут своими. Но в этом как раз и привлекательность книги, позволяющей возвращаться не только к одному стихотворению или одной картине, каждый раз открывая в них что-то новое, а к их расширяющему горизонты восприятия дуэту. А мне остаётся лишь поблагодарить Изю Шлосберга за издательское воплощение его идеи и пожелать ему, авторам и читателям многих продолжений этого проекта.

Примечания:

1–  www.amazon.com/s?ie=UTF8&page=1&rh=n%3A283155%2Cp_27%3AIzya%20Shlosberg

2 - http://www.promegalit.ru/magazines/belyj-voron.html

3 – http://www.shlosberg.com/#

 https://ru.wikipedia.org/wiki/Шлосберг,_Изя_Мовшавич

4 – http://7iskusstv.com/2011/Nomer12/Slepuhin1.php

5 – http://www.promegalit.ru/magazines/belyj-voron.html8

6 – http://www.shiryaev.com/category/book-art/

7 – Его предсмертная записка: «Мне пора. Последняя книга дописана, вёрстка передана в добрые руки. Алина, Гиви, Вадим, дорогие мои, спасибо. И спасибо всем, кого я люблю и любил — это было самое прекрасное в жизни. Просить прощения не стану; всегда считал: быть или не быть — личный выбор каждого. Чтобы не оставлять места для домыслов, коротко объясню. В последнее время два инфаркта и инсульт на фоне диабета подарили мне массу неприятных ощущений. Из-за частичного паралича ходить, думать и работать становится труднее с каждым днём. Грядущее растительное существование — оно как-то совсем уж не по мне. Так что, действительно, пора (улыбается). Заодно проверю, что там, по другую сторону пепла. Может, и увидимся» - http://www.vesti.ru/doc.html?id=1143425&cid=520

8 – Публ. В „Семи искусствах“ - http://7iskusstv.com/Avtory/Kolcova.php

9 – Публ. В „Семи искусствах“ - http://7iskusstv.com/Avtory/Judin.php