Муссолини

Главы из новой книги

Продолжение. Начало в №9-10/2013 и сл.

При попытке к бегству ...

I

15-го июля 1944-го года дуче специальным поездом отправился в Германию. Он взял с собой старшего сына, Витторио, и маршала Грациани. Путешествие шло негладко - один раз поезду пришлось остановиться прямо в поле. Пассажиры оставили вагоны и попрятались по канавам.

Высоко в небе над ними, двигаясь на север, к Альпам, плыла армада американских "Летающих Крепостей" - поэтому, согласно инструкциям по гражданской обороне, весь двигающийся транспорт должен был останавливаться.

Тяжелые бомбардировщики, конечно, поезда не бомбили - они целились в обьекты покрупнее - но вот истребители их эскорта могли атаковать даже отдельные грузовики, так что лучше было не искушать судьбу.

Муссолини ехал в Германию не просто так.     

После вторжения союзников в Нормандии итальянский фронт сильно понизился в значении и для Рейха, и для его противников - что дуче надеялся использовать для обретения большей самостоятельности. В Германии как раз заканчивалось формирование новых итальянских дивизий - возможно, их появление на фронте придаст ему больше веса в глазах фюрера ?

Ну, и Муссолини "проинспектировал" свои войска.

Он, конечно, произнес речь. В ней говорилось, что "... для нас, фашистов, открыта только одна дорога - дорога чести - и она ведет нас вперед ...". Все четыре дивизии - Литторио", "Италия", "Монте Роза" и "Сан Марко" - встретили вождя аплодисментами и приветственными кликами.

Его это очень подбодрило.

Все было как прежде, и можно было забыть на какое-то время и унижения, и остановку поезда, и необходимость прятаться в придорожной канаве.

И поезд дуче не задержался в Баварии, а двинулся дальше, на восток. Его ждали в ставке фюрера в Восточной Пруссии, куда поезд и шел. Пунктом его назначения была существовавшая только в воображении железнодорожная станция "Гёрлитц" – (“Goerlitz”)[1] - маленький полустанок неподалеку от Вольфшанце, где Муссолини должны были ожидать встречающие его лица.

Но тут поезд опять встал, на этот раз без всякой видимой причины.

И стоял он довольно долго. А когда наконец двинулся вперед, то пошел очень медленно. А потом был отдан приказ - все окна всех купе, вне зависимости от ранга пассажиров, должны были быть закрыты специальными шторами, не пропускающими света.

Эсэсовский персонал выглядел очень встревоженным.

Наконец поезд остановился. На часах было 4:00 дня, дата прибытия - 20-ого июля 1944-го года - а на перроне стояли не только Риббентроп, Борман, и Гиммлер - но и сам фюрер.

"Дуче, - сказал он, - я оказался жертвой покушения".

II        

Бомба, заложенная в Вольфшанце Клаусом фон Штауффенбергом, взорвалась в 12:40 дня, и Гитлер в живых остался только чудом. Если бы совещание проходило в бункере, как обычно, то никто из присутствующих не уцелел бы, всех убило бы взрывной волной.

Но в силу случайности в этот раз все было устроено в легоньком сооружении, и не под землей, а на поверхности - и в результате дощаные стены и крыша разлетелись во все стороны, и энергия взрыва в основном ушла в окружающее пространство.

Да еще и портфель Штауффенберга, в котором лежала бомба, в последнюю минуту передвинули, и фюрер оказался защищен дубовой перегородкой - частью массивного стола, предназначенного для конференций. В результате Гитлер остался жив, отделавшись порванной ушной перепонкой и незначительными ранениями.

Но, конечно, он был потрясен.

Потрясен был и Муссолини. Ему показали то, что осталось от взорванного сооружения - а осталось от него немного. Спасение Гитлера выглядело невозможным - но оно случилось. Казалось, что какая-то тайная сила сберегла фюрера, его мистическая вера в свое таинственное предназначение оправдалась еще раз.

“То, что случилось сегодня, - сказал Гитлер, – пророчит будущее. Наше великое дело восторжествует …”.

И Муссолини ответил ему, что после того, что он увидел своими глазами, он уверен в победе, великое дело фашизма HE потерпит поражения - это невозможно.

И может быть, он даже когда-то верил в это - по крайней мере, верил какое-то время. Но вера его очень скоро сильно поколебалась. Вплоть до 20-го июля 1944-го года руководство Рейха в его глазах представляло собой гранитную стену - и вот сейчас стена пошла трещинами.

Риббентроп и Геринг кричали друг на друга, совершенно не стесняясь присутствием итальянской делегации. Гросс-адмирал Карл Дёниц, не обращаясь ни к кому лично, обвинил Люфтваффе в некомпетентности. Гитлер вдруг сорвался в истерику и закричал, что сгноит жен и детей заговорщиков в концлагерях.

А потом вдруг обернулся к дуче, и сказал ему, что его вера в их дружбу нерушима.

И без всяких споров согласился передать в распоряжение Муссолини две из четырех новых итальянских дивизий - если его друг думает, что они принесут ему пользу в Италии, пусть он их забирает.

Поезд Муссолини отбыл в 7:00 вечера все того же знаменательного дня, 20-го июля 1944-го. Фюрер провожал его лично - и на прощание шепотом предупредил посла Рейха в Италии о “… необходимости соблюдать осторожность …”.

Об осторожности думал и Муссолини.

Раз уж изменники завелись даже в Германии - чего же он должен ожидать дома, среди своих бывших соратников? По пути следования поезда к нему поступали сведения о новом продвижении союзников, теперь уже в Тоскане.

Следовало беспокоиться за Флоренцию.

III

То, что Флоренция пала уже 11-го августa 1944-го, никого особо не удивило. Но вот то, что немедленно после вхождения во Флоренцию союзных войск мэром города стал социалист, в окружении Муссолини рассматривали как знак еще более тревожный, чем даже потерю территории.

Готская Линия[2] пока еще держалась - но надо было думать о будущем.

И, судя по всему, получалось, что подполье очень активизировалась, и что забастовки или даже восстания могут последовать очень быстро. Особенно ненадежно в этом смысле выглядели Турин и Милан.

На совещании Муссолини с Алессандро Паволини, секретарем новой фашистской партии, было решено устроить "Альпийский Редут" - как последнее убежище. Была надежда продержаться там какое-то время, по крайней мере, до весны 1945, а пока следовало сокрушить партизан, расплодившихся повсюду. У Паволини были для этого определенные возможности. Ему - по крайней мере, теоретически - подчинялись "черные бригады".

Противопартизанское наступление имело некоторый успех.

Из-за переноса центра сражения на Западном Фронте во Францию, союзное командование утратило интерес к поддержке партизанского движения, да и столкновения английских войск с партизанами в совершенно другом месте - в Греции - тоже добавили английскому командованию скептицизма в отношении поддержки кишащего коммунистами подполья. Парашютные сбросы оружия партизанам резко сократились.

Все это в сумме принесло определенные плоды - и в декабре 1944-го Муссолини смог выступить в Милане с речью, в которой были ноты оптимизма:

“…Товарищи, идея фашизма не может быть разрушена ! Наша вера в победу абсолютна. Миллионы итальянцев с 1922 и по 1939 жили во время, которое можно назвать Эпосом Отечества ! Эти итальянцы все еще существуют, и их вера крепка, как никогда, и они готовы сплотить свои ряды, и возобновить свой марш и отвоевать то, что было потеряно ! …”.

Он поговорил еще и об Англии, которая уже побита, потому что русские войска стоят на Висле, и про героических греческих партизан, отважно сражающихся с англичанами, и про новое чудо-оружие Рейха, которое вот-вот вступит в строй и сразу поменяет все, и о великих победах Японии на Тихом Океане[3].

Толпа, как положено, рукоплескала.

Муссолини мог надеяться, что ему удастся пережить эту зиму. К тому же был проведен удачный пропагандистский ход, направленный против подполья - распространили памфлет с описанием августовского восстания в Варшаве. Устроенная там немцами бойня была показана во всех деталях, и с фотогрaфиями руин, заваленных телами убитых.

Смысл публикации сводился к тому, что вот что бывает с людьми, возлагавшими свои надежды на Лондон, Москву и Вашингтон … Hадо сказать, выглядело это убедительно. Нy, a нa следующий день после блестящей речи дуче от 16-го декабря 1944-го года пришло сообщение из Берлина.

Германские войска начали наступление на Западном Фронте, в Арденнах.

IV

В первый день нового, 1945-го года в Милане случилось экстраординарное происшествие - во все крупные кинотеатры города одновременно - в 7:00 часов, как раз к началу первого вечернего сеанса, ворвались люди в масках, наставили на публику дула автоматов, и призвали присоединиться к Сопротивлению.

Через несколько дней то же самое случилось в Театре Гольдони в Венеции.

В зале сидели чины и итальянской, и германской полиции - и никто из них не осмелился и шевельнуться. Потому что, если исходить из общих соображений - они знали, что обстановка на фронтах очень не радовала, немецкое наступление провалилось, да и русские уже вели бои на собственной территории Германии.

A если смотреть на то, что происходит “… здесь и сейчас …”, то было понятно, что пристрелить их могут в любую минуту, и даже непонятно - почему этого, собственно, не делают ?

Вот как раз этот момент - почему не стреляют - дуче понимал очень хорошо.

Подполью совершенно не нужна была бойня в театрах - вся акция была прекрасно продуманным пропагандистким шагом, яркой демонстрацией бессилия режима. Муссолини попытался придумать что-нибудь в ответ - и додумался только до того, чтобы торжественно отметить седьмую годовщину смерти Габриэле Д’Аннунцио.

Ну, эффекта не получилось.

Конечно, можно было собрать местную чернорубашечную милицию, произнести перед ней нечто пламенное о “… Bеликом Kоманданте, имя которого не умрет до тех пор, пока в сердце Средиземноморья существует полустров, называемый Италия …” - но риторика слушателей как-то уже не захватывала.

Жажда спасения была единственным предметом, соединявшим публику и оратора.

Бенито Муссолини считал Гитлера "... мистиком, вставшим во главе великого народа ...". Слово "мистик" предполагало сопряженную с фанатизмом веру в нечто сверхестественное, и готовность сражаться до конца, и пожертововать в этой борьбе жизнью - но Муссолини-то был не мистиком, а очень земным человеком, никаким фанатизмом не опьяненным. И он был вполне в состоянии трезво поглядеть на вещи, и знал, конечно, что конец подходит неотвратимо.

Но все-таки дуче хотел жить - и надеялся выкрутиться.

Тут даже наметился некий конкретный канал - генерал CC Карл Вольф.

О таинственныx делаx генералa Мусолини мог только догадываться - тот изо всех сил пытался договориться с союзниками о приемлемых условиях сдачи. Но кое-что дуче знал, потому что хотя переговоры велись через Швейцарию, a в качестве "... поручителя в доброй воле генерала Вольфа ..." выступал кардинал Ильдефонсо Шустер, архиепископ Миланский, и это через него Вольф по просьбе союзников освободил из тюрьмы нужного им человека.

В общем, Муссолини поговорил с архиепископом, тот посоветовал ему поговорить с генералом Вольфом - и в итоге они действительно встретились и поговорили.

Ничего конкретного Карл Вольф своему собеседнику не сказал, и никакими связями не поделился - но заметил, что для торга надо иметь что-то, что можно продать. У дуче нет ни вооруженных сил, ни собственной территории - но если нажать на "... социализацию режима ...", то союзники, может быть, и примут отказ от такой политики как плату[4].

Уж социальная республика в северной Италии им будет решительно ни к чему ?

V

Воистину - утопающий хватается и за соломинку. Вроде бы совершенно очевидно дикую идею построения социализма в Республике Сало действительно попытались осуществить - в конце января 1945 года создали специальное Министерство Труда, посредством которого начали “… передачу предприятий под рабочий контроль …”.

Отклик получился хуже некуда - из 29 229 рабочих и служащих заводов FIAT      в Турине на выборах в совет проголосовало 274 человека - меньше 1% от общего числа "избирателей"[5].

7-го марта 1945-го года Муссолини произнес яркую речь. Слушали его офицеры "черных бригад", и - согласно газентым отчетам, нашли ее совершенно прекрасной. Дуче и сам был доволен - все 400 человек, что были в аудитории выразили полную готовность: “… защищать долину реки По до последней капли крови, шаг за шагом, и дом за домом …”.

Как раз в этот день, 7-го марта 1945-го года, англо-американские войска под командованием Эйзенхауэра перешли Рейн, а русскиe продвинули свои позиции так, что их теперь отделяло от Берлина не больше 100 километров.

Партизанская войн в северной Италии усилилась - по оценкам ведомства Карла Вольфа, в отрядах, формируемых самыми разными партиями - от коммунистической и до народно-католической - числилось уже около 200 тысяч человек.

И их было бы вдвое больше, если бы не нехватка оружия.

В общем, меньше чем через неделю после своей "блестящей речи" о героическом сопротивлении Муссолини приехал в Милан, и его сын вручил там кардиналу Шустеру документ под названием:

“Предложения Главы Государства о Начале Переговоров“.

Содержание этого документа, надо сказать, было поистине поразительным. Сначала едва ли не буква в букву повторялся тот бред, который наличствовал в речи от 7-го марта - всякие там лозунги насчет обороны долины реки По до последней капли крови и готовности сражаться за каждый дом и за каждый камень - а потом шло предложение о немедленной сдаче с одним-единственным условием: капитуляция будет сделана только перед войсками союзников.

Англо-американские войска не встретят со стороны фашистов ни малейшего сопротивления - но они должны пообещать не пустить в северную Италию ни королевские войска, ни карабинеров, ни - пуще всего - никаких партизан, будь они хоть коммунисты, хоть католики.

И еще дуче хотел знать, что же уготовано членам его правительства, и людям, занимавшим важные посты в Социальной Республике, и даже перечислял возможные альтернативы:

"... Aрест? Ссылка? Концентрационный лагерь? ...".

В списке было одно упущение, которое прямо-таки бросалось в глаза своим отсутствием:

"Смертная казнь".

VI

Никакого ответа от союзников Муссолини не дождался, но примерно через три недели после его "предложения", 9-го апреля 1945-го года, в Италии началось их новое наступление - а сопровождалось оно общей забастовкой на железных дорогах по всей долине реки По, которую фашисты как бы собирались защищать. Забастовка была поддержана всеми партиями, и было заявлено:

“… места работы становятся центрами национального восстания …”.

11-го апреля 1945-го американские войска вышли на Эльбу, еще через два дня стало известно, что пала Вена, 16-го апреля за ней последовал Нюрнберг, нацистская столица Рейха - в общем, надеяться было уже не на что.

Муссолини оставил свою резиденцию и срочно уехал в Милан.

21-го апреля союзные войска вошли в Болонью, 25-го - перешли реку По. В этот же день обьединенный комитет всех партий итальянского Сопротивления принял декрет, в который входила так называемая 5-я статья:

“…члены фашистского правительства и иерархи фашистской партии, виновные в разрушении свободы, создании тиранического режима, приведшего страну к катастрофе, должны быть наказаны смертью, или, в не столь серьезных случаях, каторжными работами …”.

Что интересно, так это то, что в этот же день комитет согласился на встречу с Муссолини в резиденции архиепископа Миланского.

И встреча действительно состоялась.

Дуче было предложено безоговорочно сдаться, без всяких гарантий даже в отношении его личной безопасности - и он, тем не менее, не отверг предложения сразу же, а сказал, что ему нужно пoдумать.

Он подумал - и решил, что нужно бежать.

25-го апреля 1945-го года колонна, состоявшая из десятка автомобилей, двинулась из Милана на север, по направлению к Альпам. Примерно через час они добрались до префектуры Комо - там был устроен лагерь фашисткой милиции.

Предположительно, к префектуре должен был подойти и Паволини во главе 5 000 вооруженных людей - но он так и не появился. Муссолини ждал его до 3:00 утра следующего дня и отправился дальше, успев только черкнуть жене короткое письмецо:

“Моя дорогая Ракеле,

Наступает последняя полоса моей жизни, последняя страница моей книги. Может быть, мы больше уже не свидимся. Я прошу у тебя прощения за все огорчения, которые причинил тебе, сам того не желая.

Как ты знаешь, мы намереваемся двигаться к Вальтеллину.”

Письмо подписано красным карандашем и датировано - 25-ое апреля 1945, XXIII год фашистской эры.            

Тут нужны некоторые комментарии.

Вальтеллина (ит. Valtellina, нем. Veltlin) — долина в Италии, на самом севере страны. По ней можно было попасть из габсбургских владений в Италии в габсбургские владения в Германии, и во время Тридцатилетней Войны, при кардинале Ришелье, за этот путь жестоко сражались. Сражения того века уже давно отшумели - но и сейчас Вальтеллина могла послужить путем в пределы Рейха.

По-видимому, туда Муссолини и направлялся, в сторону швейцарской границы.                                               

VII

 Автомашины, однако, не доехали до нее, а остановились в деревеньке Грандола. Почему - неизвестно. Может быть, Муссолини все-таки надеялся на встречу с Паволини и его отрядом - отсутствие вооруженного охранения дуче очень тревожило.

Как бы то ни было - кортеж остановился.

А пока суть да дело, две машины все-таки отправились к границе, до нее уже было рукой подать. Где-то через час один из уехавших вернулся - и не на машине, а бегом. Как оказалось, итальянская пограничная стража на пропускном пункте поменяла стороны и арестовала пытавшихся переехать границу фашистов - они не смогли добраться даже до патрульной линии швейцарских пограничников.

Что оставалось делать ?

Вплоть до Грандолы за Муссолини его ближние держались, как за спасательный круг. К его каравану, например, прибилась роскошная машина марки "Альфа-Ромео", в которой ехали Кларетта Петаччи, ее брат, Марчелло Петаччи, да еще и его подруга с двумя детьми.

И чуть ли не вместе с ними прибыл наконец и Алессандро Паволини - вот только приехал он один, не только без своего пятитысячного отряда, но даже и без охраны. Вооруженные силы Социальной Республики Италии свелись к одному броневику и паре дюжин членов фашистской милиции.

Остальные "солдаты дуче" разбежались, с ним оставались только иерархи.

Луч надежды блеснул рано утром 27-го апреля - на дороге показался целый конвой из 28 немецких грузовиков, нагруженных солдатами вермахта. Они тоже двигались к границе, безразлично к какой - германской или швейцарской - лишь бы уйти подальше. Но эти беглецы не были толпой мародеров, а оставались военной частью.

Их грузовики ощетинились пулеметами, в случае необходимости солдаты были готовы драться.

Конвоем командовал капитан Люфтваффе - и итальянцы кинулись к нему, как к спасителю. Oн оказался добродушным человеком, и позволил было кортежу Муссолини следовать за собой, но ехать им пришлось недолго. Около местечка под названием Донго колонну остановил блок-пост, дорога была перекрыта партизанами.

Капитан начал переговоры.

Ну, ему было сказано, что “… у бойцов 52-й Гарибальдийской Бригады …” нет претензий ни к нему, ни к солдатам, находящимся под его командой - они могут следовать в своих грузовиках и дальше. Bреда им не причинят. Но итальянские машины конвоя останутся в Италии, и все итальянцы должны сдаться.

И что партизаны на всякий случай проверят документы и у немцев - а то мало ли что ?

Капитан сказал, что ему нужно “… подумать и посоветоваться со своими офицерами …”, и вернулся к конвою. С блок-поста было видно, что говорит капитан вовсе не с офицерами, а с группой мужчин, одетых в штатское.

Тем временем к партизанам подошел крестьянин из другой придорожной деревеньки, и сообщил, что с конвоем следуют кaкие-то важные министры Республики Сало. И добавил, что сведения у него самые точные - двое, пару часов назад отбившиеся от конвоя, уже сдались, и одного из них зовут Бомбаччи.

А между тем завершил свое совещание и капитан - он повернулся в сторону блок-поста, и сказал, что условия принимаются. Немецкие грузовики медленно тронулись с места.

Итальянские машины остались на дороге.

VIII

Из трудной ситуации можно попробовать выбраться или силой, или дипломатией, и первой попробовали дипломатию. Броневик сдвинулся с места, и когда он подошел к блок-посту, из люка высунулся человек, и закричал, что просит не мешать ему выполнить его долг патриота. Он и его товарищи собираются “… защищать Триест от югославов …” - так к чему же перекрывать им дорогу ?

Красноречивого оратора звали Франческо Мариа Барраку, и Муссолини после установления нового режима в Республике Сало назначил его секретарем президентского совета как раз за красноречие.

Трудно сказать, какой заряд риторики смог бы помочь ему в данном случае, но начало он выбрал неудачное. Как-никак - Триест был расположен на Адриатике, более или менее на пути из Венеции на северо-восток - а блок-пост стоял в прегорьях Альп, чуть ли не самой границе с Швейцарией, и дорога шла не на северо-восток, а на северо-запад.

Дипломатия не помогла, и тогда попробовали силу.

Броневик пошел на прорыв, почти немедленно получил под колеса противотанковую гранату и завалился на бок. Оттуда посыпались оглушенные люди, которых немедленно перехватали. Одному, правда, удалось уйти - он сумел откатиться в канаву, незамеченным отползти в сторону и уж дальше пуститься бежать - это был Алессандро Паволини. За ним отрядили погоню …

Остальные сдались без сопротивления.

Их обыскали, переписали имена - но Муссолини не нашли. Тем временем в деревне обыскивали немецкие грузовики. У каждого солдата проверяли документы, но еще до конца полной проверки одному из партизан почудилось, что он видел в крытом кузове одной из машин дуче, одетого в немецкую шинель.

Партизан проявил себя дисциплинированным бойцом-гарибальдистом - сам он в грузовик не полез, а пошел и доложил о своих подозрения комиссару бригады. Тот пошел поглядеть - и действительно обнаружил, что в самом темном углу, у самой кабины, в кузове свернулся какой-то человек, в шинели с поднятым воротником и в надвинутой на брови каске.

Его вытащили на свет, сняли каску - и действительно, это оказался Бенито Муссолини. Он пребывал в полном ступоре, не мог ни ходить, ни даже стоять, так что в мэрию деревеньки Донго его буквально приволокли.

Мэр сказал, что бояться нечего, вреда ему не причинят.

Тут в первый раз после поимки дуче обнаружил признаки жизни. Он ответил, что уверен в этом, потому что знает, что жители Донго отличаются щедростью.

Тем временем в мэрию загнали и иерархов партии, взятых из оставленных на дороге автомашин. Муссолини обменялся с ними несколькими словами - его, по-видимому, к этому времени страх немного отпустил. Дуче было обьявлено, что он находится под арестом, и тоже самое сказали и иерархам. Ближе к вечеру привели и Паволини. Он был ранен, еле держался на ногах - но, увидев Муссолини, вскинул руку в римском салюте.

Арестованных так и держали в здании мэрии - у партизан шло совещание.

IX

Ни к какому определенному решению они так и не пришли. Муссолини все твердил, что во всем виноваты немцы, и что у него есть при себе документальные доказательства на этот счет - но документы партизанам показались неинтересными. Куда больше их заинтересовали английские фунты, найденные в том же мешке, что и бумаги, и сертификаты швейцарских банков на очень приличную сумму.

В общем, после наступления темноты арестованных начали увозить из Донго, чтобы где-нибудь перепрятать. Считалось, что держать их в том же месте, где они были пойманы, недостаточно надежно с точки зрения безопасности.

К арестованным присоединили и Марчелло Петаччи - он уверял, что его нельзя задерживать, потому что он консул Испании в Милане - и его сестру, Кларетту. Муссолини сказали об этом, он попросил передать его подруге привет - и ей по ее настойчивой просьбе позволили присоединиться к дуче.

Теперь их содержали вместе.

Тем временем вести о захвате дуче достигли Милана. Партизаны, захватившие его, принадлежали к крайне левому крылу подполья, их командование было сплошь коммунистическим. И ему было известно, что в Милан уже прибыл штабной офицер американской армии для розысков как Муссолини, так и членов верховного руководства фашистской партии Италии.

Капитан Даддарио - как звали офицера - свободно говорил по-итальянски, имел при себе и конвой, и неограниченные полномочия, и уже успел связаться с маршалом Родольфо Грациани, который был просто счастлив сдаться ему в плен.

Поэтому было решено, что "... судьбу Муссолини должны решить сами итальянцы ..." - и в Донго из Милана был срочно направлен некий "полковник Валерио".

Кто это такой, в точности неизвестно и по сей день.

Вообще-то считается, что это был Вальтер Аудизио. Родители в силу каких-то причин нарекли своего сына Вальтером, на немецкий манер. В школе он хорошо учился, а свою взрослую жизнь начинал шляпником на фабрике Борсалино. В силу прекрасных способностей Аудизио очень быстро выбился в бухгалтеры - но в 1934 его деятельности на этом поприще пришел конец.

OVRA обнаружила, что Вальтер Аудизио - член антифашистской подпольной группы. По заведенному обычаю, его не посадили в тюрьму, а сослали на 5 лет - и из ссылки он вышел вроде бы исправившимся. Во всяком случае, работал в местных органах гражданской администрации, и под подозрением больше не состоял.

Однако вскоре после свержения Муссолини в июле 1943 он начал организацию подпольных групп, вступил в компартию Италии, и к январю 1945 считался в Милане довольно значительной фигурой, где был известен как "полковник Валерио". Все это известно довольно достоверно - но именно на псевдониме достоверность и кончается. Потому что "полковником Валерио" одно время назывался и Луиджи Лонго, один из виднейших коммунистов Италии и, как командир "гарибальдийских бригад", прямой начальник Вальтерa Аудизио.

И он отдал ему приказ - немедленно выехать в Донго и "... решить вопрос ...".

И есть версия, согласно которой Луиджи Лонго не ограничлся тем, что дал приказ на решение вопроса, а поехал в Донго сам, чтобы уж быть уверенным до конца, что все сделано как надо.

Ну, а дальше "полковник Валерио" - кем бы он ни был - действовал быстро.

Он выехал из Милана рано утром 28-го апреля 1945-го года, еще затемно. С ним был надежный конвой из 15-и хорошо вооруженных и не раз проверенных людей.

Он приехал в Донго, выяснил в штабе бригады гарибальдийцев место, где держали Муссолини, и не слушая никаких возражений, поехал прямо туда. Дуче и Кларетта Петаччи жили в обычном крестьянском доме - под охраной, конечно, но содержали их хорошо, дали поесть и отдохнуть, и не разлучали, ночь с 27-го на 28-ое апреля 1945-го они провели вместе.

"Полковник Валерио" подьехал к их дому, сказал Муссолини, что “… приехал его освободить …”, посадил в машину и его, и Кларетту, отвез на некоторое расстояние, остановился, и сказал, что “… комедия окончена …”. Муссолини прислонили к стене, и под истерические крики Клары Петаччи "полковник" убил его автоматной очeредью. Bторой очeредью он убил и ее. После этого y трупов оставили двух часовых, а машина повернула в Донго.

Hадо было торопиться - по плану следовало прикончить и всех остальных.

**

Примечания:

1.  Кодовые названия мест или обьектов не имели ничего общего с географией. Скажем, "Челябинск-40" был вовсе не Челябинском, а поезд фюрера под названием "Америка" вовсе не относился к США.

2.  Готская Линия - оборонительный рубеж немецких войск в Северной Италии во Второй мировой войне (условное наименование, данное союзниками, немецкое – "Зелёная линия"). Проходила по юго-западным скатам Апеннин до побережья Адриатического моря. 15-я группа армий союзников, пытавшаяся прорвать этот рубеж, была там задержана с августа 1944 и до весны 1945.

3.  Речь была произнесена 16-го декабря 1944-го года. Источник: Mussolini’s Italy, by Max Gallo, page 410-411.

4.  Mussolini’s Italy, by Max Gallo, page 414.

5.  Цифры взяты отсюда: Mussolini’s Italy, by Max Gallo, page 41