«Стихи гуськом»

Книга XV: июнь-июль 2013 г.

31 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Научи меня простому…», читает Автор:

* * *

        «От жажды умираю над ручьем...»

              Франсуа Вийон

Научи меня простому —

Дома радоваться дому,

Средь полей любить простор,

И тропу, какой ведома

По низинам, в гору, с гор.

Но кого прошу? Ведь каждый,

Может статься, так же страждет.

Что ж прошу я и о чем,

Если ближний мой от жажды

Умирает над ручьем?

30 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Прозрачных множество полос…», читает Автор:

* * *

Прозрачных множество полос.

С берез, летящих под откос, —

Листва потоком.

Стекают листья градом слез

С летящих под гору берез,

И ненароком

Я оказалась вся в слезах,

Хоть ни слезинки на глазах.

Безмолвной тенью

Брожу в мятущихся лесах.

И облака на небесах

И те в смятенье.

И этот ветер поутру,

И это буйство на ветру —

Почти веселье

И пир почти. Не уберу

Листвы с волос. В чужом пиру

Мое похмелье.

Я не при чем. Я не при чем,

Я лишь задела ствол плечом

В лесу высоком.

И листья хлынули ручьем,

Сквозным просвечены лучом,

Как горним оком.

29 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Пахнет мятой и душицей…», читает Автор:

* * *

Пахнет мятой и душицей.

Так обидно чувств лишиться,

Так обидно не успеть

Все подробности воспеть.

Эти травы не увидеть

Всё равно, что их обидеть.

Позабыть живую речь

Всё равно, что пренебречь

Дивной музыкой и краской.

Всё на свете живо лаской.

Жизнь, лишенную брони,

Милосердный, сохрани.

28 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Шито белыми нитками наше житьё…», читает Автор:

* * *

Шито белыми нитками наше житьё.

Посмотри же на странное это шитьё.

Белой ниткой прошиты ночные часы.

Белый иней на контурах вместо росы.

Очевидно и явно стремление жить

Не рывками, а плавно, не дёргая нить.

Шито всё на живульку. И вечно живу,

Опасаясь, что жизнь разойдётся по шву.

Пусть в дальнейшем упадок, разор и распад.

Но сегодня тишайший густой снегопад.

Белоснежные нитки прошили простор

В драгоценной попытке отсрочить разор,

Всё земное зашить, залатать и спасти,

Неземное с земным воедино свести.

27 июля 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 3 августа. В другие дни: аудио записи.

ИЗ СТИХОВ, ПЕСЕН, ПРОЗЫ, ПРОЗВУЧАВШИХ В МУЗЕЕ БУЛАТА ОКУДЖАВЫ 20 ИЮЛЯ 2013 г.

ИЗ НОВЫХ СТИХОВ:

МАЙ 2013:

***

А я ничем не обременена.

Не знаю дат, не помню имена,

Ничьих стихов не помню наизусть,

И даже своих собственных. И пусть.

Зато я начинаю день с нуля,

Кочую без ветрил и без руля

В краях, в которых не бывал никто,

А коль бывал, не ведаю про то.

***

А Юрка выйдет? Выйдет Галка?

Не выйдет? Господи, как жалко!

Никто уже во двор не выйдет,

И в «штандер» поиграть не выйдет.

А я всё жду и всё канючу,

Стучу в окно на всякий случай,

И Галка, что сидит, скучает,

«Щас, одююсь», - мне отвечает.

ИЮНЬ 2013:

***

Но ты живёшь в такой стране,

Что, будь ты хоть в стальной броне,

Она спасёт тебя едва ли.

Здесь жить веками не давали,

Ищи покой на стороне.

Но фокус в том, что и покой

На стороне – он не такой,

Как ждёшь. А здесь, по крайней мере,

Понятно всё, что в атмосфере,

Знакомо всё, что под рукой.

***

По временам кончай с собой,

Кончай с собой вчерашним, прежним.

Живя в пространстве столь безбрежном,

Как ограничиться судьбой

Всего одной, где весь рассказ

Банальным кончится исходом?

А не пройтись ли нам по водам

Как посуху хотя бы раз?

ИЮЛЬ 2013:

***

Меня же кто-то пригласил

На белый свет. С какой же целью?

Чтоб я писала акварелью?

Плясала, не жалея сил?

Жевала яблоко ранет?

Снимала с летних суток сливки?

Чтоб выясняла цель побывки,

Сходя тихонечко на нет?

ТРИ «ПАРЫ»  (НОВОЕ И СТАРОЕ СТИХОТВОРЕНИЯ)  ИЗ КНИГИ «ПРАЗДНИКИ ПО БУДНЯМ»:

* * *

Нет, мы не плачем, мы не плачем.

И, будь мы хвостиком собачьим

Любой длины и толщины

С рождения оснащены,

Мы им бы весело виляли,

Безумно радуясь, что взяли

Нас погулять на белый свет,

Где можно взять волшебный след.

                                    2012

* * *

Идти на убыль не пора:

В смоле сосновая кора,

Сегодня солнечно и сухо,

И песнь, приятная для слуха,

Звучнее нынче, чем вчера;

И птица кончиком крыла

Черкнула на озёрной глади,

Что мы живём лишь Бога ради,

И взмыла в небо, как стрела.

                               1987

Аудиозапись: № 4

* * *

Чтоб здесь подольше задержаться,

Нужны какие-то зацепки.

Как солнышко начнёт снижаться,

Шалашиком поставим щепки,

И, коль погода не сырая,

Соорудим костёр вечерний –

Предполагаемого рая

Небесного Эдем дочерний.

Пусть между нами целый вечер

Танцует искорка живая,

С теплом и светом наши встречи

Хоть ненадолго продлевая.

                                2012

* * *

Нельзя так серьёзно к себе относиться,

Себя изводить и с собою носиться,

С собою вести нескончаемый бой,

И в оба глядеть за постылым собой,

Почти задохнувшись, как Рим при Нероне.

Забыть бы себя, как багаж на перроне.

Забыть, потерять на огромной земле

В сплошном многолюдье, в тумане, во мгле.

Легко, невзначай обронить, как монету:

Вот был и не стало. Маячил и нету.

                                      1990

* * *

Мне время внушает: «Учись у меня.

С задачей своей я прекрасно справляюсь,

Я с кем захочу без труда расправляюсь,

Одной лишь неверности верность храня».

Мне время внушает: «Забудь о корнях,

И связях, и узах – взглянула и мимо.

Что-что – ты сказала, - тобою любимо?

Отлично, я с этим покончу на днях».

                                        2011

* * *

Как под яблоней неспелый,

Несъедобный плод лежит…

Видит Бог, хочу быть смелой,

А душа моя дрожит.

И чего она боится

Под неспелых яблок стук?

Страшно ей, что жизнь продлится,

Страшно, что прервётся вдруг.

                                            2002

ПЕСНИ МИХАИЛА ПРИХОДЬКО И ГАЛИНЫ ПУХОВОЙ:

«“C’est domage”, - звучит шансон…»

«На крыше мох и шишки…»

«Дождь идёт и идёт от зари до зари…»

ПРОЗА:

А НАУТРО…

«Через не могу, - говорила бабушка, - надо уметь действовать через не могу».  Такова была жизненная установка, которой руководствовалась бабушка в воспитании детей. Когда мама, будучи ребёнком, отказывалась есть гороховый суп, жалуясь на сильные боли в животе, бабушка принялась кормить её одним гороховым супом. «Через не могу», - твердила она плачущей маме, которую вскоре  с сильнейшим приступом аппендицита увезли в больницу. Аппендицит оказался гнойным. Маму чудом спасли, а бабушке объяснили, что при аппендиците горох противопоказан.

Но бабушкин метод воспитания не изменился. Не растить же в самом деле  белоручек и неженок. «Не можешь – научим, не хочешь – заставим». Бабушка была страстным адептом этого армейского девиза. Если бы не моя легкомысленная мама, я, наверное, все десять лет оставалась бы круглой отличницей. А так  мне это удалось лишь в пятом классе в 51-ом году, когда мама, выйдя замуж, уехала на год к отчиму в Лефортово, оставив меня на попечение бабушки. Вот когда бабушка наконец-то взялась за меня. Вот когда она смогла без помех проверить свою методу в действии. Несколько раз в неделю она поднимала меня в шесть утра и заставляла повторять  устные уроки. Ей удалось добиться невозможного - того, что я, вечно плавающая в географии и биологии, могла безошибочно назвать и показать на карте все полезные ископаемые, металлургические центры, любую равнину и  возвышенность, рассказать что чем омывается, и как в природе происходит опыление и зачатье. Бабушка приучила меня слушать «Пионерскую зорьку»,  складывать портфель с вечера, гулять только тогда, когда сделаны уроки. «Кончил дело, гуляй смело»,- повторяла она. «Делу время, потехе час». И никакой беготни с мамой по театрам и киношкам, никаких поздних гостей и прочей вредной для ребёнка ерунды. Жизнь потеряла прежние краски, но приобрела новые. У меня появился азарт. Я вдруг поняла, что могу быть не хуже других. И даже лучше. Из унылых троешниц я выбилась в хорошистки, а потом – о чудо! - в отличницы. Как описать, что я чувствовала, когда всю дорогу из школы домой  несла на вытянутых руках первую и последнюю в своей жизни похвальную грамоту!

«Не знаю как решать. Не понимаю», - говорила я, томясь над очередной задачкой. «Быть того не может!», - восклицала бабушка и, усевшись рядом со мной, принималась звонким голосом читать условие задачи. Это была самая драматичная часть моей тогдашней жизни, потому что, обладая кипучей энергией, бабушка не обладала и малой толикой терпенья. Когда моя тупость достигала апогея, а бабушкин голос - самых высоких нот, добрый мой дед с криком «утоплюсь!»  выбегал из комнаты. Я тихо плакала, тупо глядя в учебник, и в слезах ложилась спать. А наутро… Нет. Об этом надо с красной строки.

Наутро я обнаруживала на столе возле дивана, на котором спала, раскрытую на первой странице чистую тетрадь с подробнейшим изложением решения задачи, в которую мне со страху не удавалось вникнуть накануне. Вначале шло  условие, красивым и  чётким почерком переписанное бабушкой из учебника, а потом поэтапно три разных варианта решения. Бабушки уже не было дома. А рядом с тетрадкой стояла закутанная в платок каша. Всё это напоминало сказку не то про царевну лягушку, которая за ночь успевала наткать ковры, не то про каких-то добрых гномов, тайком помогавших сапожнику тачать сапоги.

Этот отнюдь непедагогичный бабушкин поступок, состоявший в том, что она решала за меня задачу, которую мне оставалось лишь переписать в свою тетрадь, был высшим достижением педагогики. Решённая задачка являлась чудесным знаком, доказательством того, что в жизни нет безвыходных ситуаций и всё разрешимо, как в сказке: ложись, мол, спать. Утро вечера мудренее.

«Утро вечера мудренее», - говорила бабушка, когда усталая возвращалась с работы. «Завалюсь- ка я на часок.» Иногда она так и  спала до утра, не раздеваясь, а когда я открывала глаза, её уже не было. Зато на спинке стула висел мой отглаженный белый фартук и к форме был пришит чистый кружевной воротничок. Значит, бабушка помнила про мой школьный  сбор и всё успела приготовить.

Нет, это не породило во мне никаких, как тогда выражались, иждивенческих настроений. Зато поселило  веру в то, что всё в конечном счёте будет хорошо. И сколько бы жизнь ни старалась это опровергнуть, детская вера оказывалась сильней.

Хоть и давно это было, я до сих пор слышу энергичное бабушкино: «Быть того не может!» И когда говорю себе: «Всё. Устала. Не могу больше» в ответ слышу десятки лет назад отзвучавшее: «А ты через не могу»

Если мне когда-нибудь и приходит в голову светлая мысль, то случается это в самый ранний час утра на границе между сном и бодрствованием. Потому что утро – это чистая тетрадь с решённой задачкой, над которой я накануне лила горькие слёзы.

   26 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Телячьи нежности. Позор / Все эти нежности телячьи…», читает Автор:

* * *

Телячьи нежности. Позор

Все эти нежности телячьи,

Все эти выходки ребячьи,

От умиленья влажный взор.

Спешу на звук твоих шагов,

Лечу к тебе и поневоле

Смеюсь от счастья. Не смешно ли

Так выходить из берегов?

Неужто столь необорим

Порыв в разумном человеке?

...Но не стыдились чувства греки,

Стыдился чувств брутальный Рим,

Который так и не дорос

До той возвышенной морали,

Когда от счастья умирали,

Топили горе в море слёз.

25 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Ты куда? Не пойму, хоть убей…», читает Автор:

* * *

— Ты куда? Не пойму, хоть убей.

Голос твой все слабей и слабей.

Ты куда?

— На кудыкину гору

Белоснежных гонять голубей.

Ты живи на земле, не робей.

На земле хорошо в эту пору.

Нынче осень. А скоро зима.

Той зимою, ты помнишь сама,

Снег валил на деревья и крышу,

На деревья, дорогу, дома...

Мы с тобою сходили с ума,

Помнишь?

— Да, но едва тебя слышу.

24 июля 2013 г

Лариса Миллер, «Куда бежать? Как быть? О, Боже!…», читает Автор:

* * *

Куда бежать? Как быть? О Боже, —

Бушует влажная листва.

И лишь не помнящих родства

Соседство с нею не тревожит.

Ее разброд, метанье, дрожь

И шелестенье, шелестенье:

“Ты помнишь, помнишь?

Сном и бденьем

Ты связан с прошлым. Не уйдешь.

Ты помнишь?”

Помню. Отпусти.

Не причитай. Не плачь над ухом.

Хочу туда, где тесно, глухо,

Темно, как в люльке, как в горсти,

Где не беснуются ветра,

Душа не бродит лунатично,

А мирно спит, как спят обычно

Под шорох ливня в пять утра.

23 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Не спугни, не спугни, подходи осторожно…», читает Автор:

* * *

Не спугни. Не спугни. Подходи осторожно,

Даже если собою владеть невозможно,

Когда маленький ангел на белых крылах —

Вот ещё один взмах и ещё один взмах —

К нам слетает с небес и садится меж нами,

Прикоснувшись к земле неземными крылами.

Я слежу за случившимся, веки смежив,

Чем жила я доселе, и чем ты был жив,

И моя и твоя в мире сём принадлежность —

Всё неважно, когда есть безмерная нежность.

Мы не снегом — небесной осыпаны пылью.

Назови это сном. Назови это былью.

Я могу белых крыльев рукою коснуться.

Надо только привстать. Надо только проснуться.

Надо сделать лишь шаг различимый и внятный

В этой снежной ночи на земле необъятной.

22 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Всё страньше жизнь моя и страньше…», читает Автор:

* * *

                         Все страньше и страньше...

                            "Алиса в стране чудес"

Всё страньше жизнь моя и страньше,

Еще странней она, чем раньше,

Еще причудливей, чудней,

Еще острей тоска по ней -

- Чудной и чудной. Что же дальше?

А дальше - тишина, стена...

Смотри-ка, лампа зажжена

В чужом окне, где жизнь чужая

Проходит, старый провожая

И привечая новый миг.

Попробуй не сорвись на крик

И не воскликни: "Стой, мгновенье,

Постой", но ветра дуновенье

Возможно ли остановить?

Сухие губы шепчут: "Пить".

А может, "Жить". Дадут напиться,

Но жажда вряд ли утолится.

И длится бег ночей и дней,

Чей тайный смысл все темней,

А видимый и чужд и странен...

Любой из нас смертельно ранен

И мучим жаждой без конца,

А из тяжелого свинца

Небесного все льют живые

Живые воды дождевые.

21 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Всё в порядке вещей, а верней в беспорядке…», читает Автор:

* * *

Всё в порядке вещей, а верней, в беспорядке.

В жизни хаос такой же, как в этой тетрадке -

И темно, и тревожно, тревожно, темно,

Что-то кончено, что-то всего лишь в зачатке,

Что-то накрест зачеркнуто - отменено.

Что ни строчка, точнее сказать, ни мгновенье -

То волненье, похожее на вдохновенье,

Вечно тянет то петь, то беззвучно рыдать...

Что же, Господи, делать-то с этим? «Забвенью», -

- Ты сказал бы, наверно, - «забвенью предать».

20 июля 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 27 июля. В другие дни: аудио записи.

ДАЛЕЕ: Новые стихи: «…Постой. Начинается эксперимент». Проза: «Выпускной бал».

***

И даже в солнечное лето

Мне нужен свой источник света

- Такой, что нужен только мне,

Свой личный нужен свет в окне.

При нём – темнеет ли, светает –

Мне света всё равно хватает.

                                  2013

***

Но музыка мне обещала, что я не умру.

Она мне всерьёз бесконечную жизнь обещала,

И даже в какие-то тайны свои посвящала.

Неужто она лишь играла со мною в игру?

А, впрочем, кому же, кому же играть, как не ей?

Играй, моя музыка, хоть до скончания дней.

                                                       2013

***

А есть ещё газонов стрижка,

Какой-то воднолыжный слалом,

Комплот, любовная интрижка.

Короче, здесь всего навалом.

Здесь просто клуб по интересам.

А я б и в тот и в тот вступила,

Когда б на музу в каплю весом

Всё не ушло, что я скопила.

                                2013 

***

Куда бы направиться на ПМЖ,

Но так, чтобы там прописали навеки?

Нужны мне отнюдь не молочные реки,

А срок бесконечный. Ведь гонят уже.

И чудится мне, что в какой-то момент,

За миг до того, как затянет в воронку,

Мне кто-нибудь радостно крикнет вдогонку:

«Постой. Начинается эксперимент.

Уже заселяется парочка мест,

Где можешь ты жить, пока не надоест».

                                        2013

***

О ТОМ, О СЁМ:

ВЫПУСКНОЙ БАЛ

Белое платье мне сшили на мое шестнадцатилетие. Когда через год я надела его на выпускной вечер, талия оказалась не на месте да и юбка коротковата. И все это полностью соответствовало моему внутреннему состоянию. Я страшно не любила школьные вечера и почти никогда на них не ходила. Но как пропустить выпускной? Меня бы не поняли ни в школе, ни дома. Мама целый день пребывала в элегическом настроении, а вечером собралась пойти со мной на торжественную часть. Но я ее отговорила и отправилась одна.

Возле входа толпились пришлые парни, которых не пускали внутрь дежурные с красной повязкой на рукаве. Стараясь как можно незаметней проскользнуть мимо подвыпивших парней, я вошла в раздевалку. По кафельному полу скользили белоснежки. У них были такие невообразимые прически, такие возбужденные лица, такой неестественно громкий смех, что я их едва узнавала. Ребята, одетые с иголочки, держались солидно и строго. Я сразу же потерялась, не зная куда приткнуться и к кому прилепиться. Во время торжественной церемонии в актовом зале было так душно, что я с тоской поглядывала на дверь, от которой оказалась безнадежно далеко. Вручали медали и похвальные грамоты. Меня среди награжденных не было и быть не могло. Я была отличницей только один раз - в пятом классе. Все остальные годы прожила хорошисткой, временами съезжающей на тройки.

После речей и наград все высыпали в коридор, где стояли накрытые столы и гремела музыка. Я погрызла яблоко, съела пирожное и запила все это лимонадом. А потом началось самое страшное - танцы. "Может, уйти?", - подумала я. Но что сказать маме, которая обязательно спросит, почему я так рано? Пришлось снова идти в зал, уже проветренный и свободный от стульев. Я прибилась к стайке разгоряченных одноклассниц, но так и не смогла влиться в беседу, если можно назвать беседой реплики, то и дело сопровождаемые взрывами хохота. Те, кто побойчее, уже танцевали. И среди прочих длинный и сутулый Пашка, лихо мотающий по залу очередную пассию. Когда-то он мне очень нравился, и я ему тоже. Но все это, увы, в прошлом. После меня он был влюблен в белокурую Инку с ямочками на румяных щеках, потом в интернатскую Ритку - обладательницу невероятно стройных ножек, а теперь в малорослую тоненькую партнершу по танцам. А вон Мишка, Пашкин друг, который, оттягивая пальцем близорукий глаз, пытается кого-то высмотреть. Не меня, конечно. С ним мы тоже когда-то дружили. Но теперь у него есть верная подружка, которая вздыхала по нему с того самого дня, как нас объединили с мальчиками, то есть, с восьмого класса. И вздыхала так громко, что он, наконец, услышал и снизошел. Выходит, я везде ни при чем: ни медали, ни похвальной грамоты, ни друга, ни подружки.

И вдруг передо мной явился он - худой, высокий, с пышной копной русых волос - Михась, учитель физики. Обычно он носил военную форму, которую сохранил с войны. Но сейчас на нем был строгий костюм и галстук. Глядя мне в глаза и многозначительно улыбаясь, он взял меня за руку и отвел подальше от галдящих девчонок. Выбрав место потише, он склонился надо мной и заговорил. Я не понимала ни единого слова, думая лишь о том, что все на нас смотрят. Вот математичка, глядя в нашу сторону, что-то шепнула литераторше; вот оглянулся физкультурник; вот, хихикая, пробежали мимо нас девчонки из параллельного класса; вот, криво улыбаясь, продефилировали парни. Стоя ко всем спиной и дыша мне в лицо винным перегаром, Михась говорил и говорил. Он говорил, что я должна его понять, что он давно ..., что ему очень важно... Потом он закашлялся и вынул из кармана ингалятор, с которым никогда не расставался. Немного отдышавшись, он взял меня за руку и принялся молча водить подушечкой большого пальца по краю моего ногтя. У меня свело зубы и к горлу подступила тошнота. Но что было делать? Он - учитель, а я - ученица, которая к тому же ничего не смыслит в физике и получила в аттестате четверку лишь благодаря его доброму (как выяснилось, слишком доброму) отношению. "Пойдем ко мне в кабинет. Здесь шумно," - сказал он и, не выпуская моей руки, потащил за собой. Я в панике соображала как быть. Тут мимо нас пронеслась ватага ребят. "Михал Михалыч, мы на Красную площадь. Айда с нами!" И вдруг, неожиданно для себя самой, я сорвалась с места и бросилась за ними. "Ты куда?" - донёсся до меня голос Михася. "На Красную площадь", - крикнула я, сбегая по лестнице. Оказавшись на улице, я наконец остановилась и отдышалась.

Небо казалось низким и густо черным. Собиралась гроза, которая разразилась, едва я переступила порог дома. Мама не спала. Ждала меня. Еще бы. Такой незабываемый день. "Ну, девочка, рассказывай". "Что рассказывать?" "Как - что? Все подряд." "Ну, была торжественная часть, потом танцы." "А почему ты так рано? - мама с тревогой заглядывала мне в глаза. - Разве вы не собирались на Красную площадь?" "Собирались, но ведь гроза". За окном сверкнула молния. Все было, как в кино: летний ливень, выпускной бал, белое платье, любовное признание. Я разделась и легла в постель, но спать не могла. В голову назойливо лез старый стишок, сопровождающий игру, в которую я так часто играла в детстве: "Черный с белым не берите, да и нет не говорите. Вы поедете нас бал?" "Нет, - мысленно выкрикивала я запрещенное слово, - нет, нет и нет. Никогда, ни за что".

19 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Заметки, записи, штрихи, наброски…», читает Автор:

* * *

Заметки, записи, штрихи,

                                     наброски,

Стихи...  Какие там стихи?

                                     Полоски,

Полоски тёмные на фоне

                                     белом...

Давным-давно пора заняться

                                     делом,

А не строкой, что прихотливей

                                     дыма,

Течет и вьётся мимо смысла,

                                     мимо

Любого замысла и всякой

                                     цели,

И мимо тех, к кому душой

                                     летели.

18 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Нашел себя? Ну слава Богу…», читает Автор:

* * *

Нашел себя? Ну, слава Богу.

Бери находку - и в дорогу.

Бери находку - и вперёд,

Туда, где оторопь берёт,

Где то в упадке, то на взводе

Живут - и силы на исходе,

И хочется, как букву «ЯТЬ»,

Себя навеки потерять.

17 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Храни молчание. Хранить / Его куда трудней, чем нить…», читает Автор:

* * *

Храни молчание. Хранить

Его куда трудней, чем нить

Воспоминаний, разговоров,

Храни молчание от сора    

Словесного. Не проронить

Ни слова — трудно, но продли

Молчание до той вдали

Маячащей миражной встречи,

Где тишина уже часть речи,

А небо — это край земли.

16 июля 2013 г

Лариса Миллер, «Откуда ты? Как все - из мамы…», читает Автор:

* * *

Откуда ты?

                 Как все — из мамы,

Из темноты, из старой драмы,

Из счастья пополам с бедой,

Из анекдота с бородой.

                 Ну а куда?

Туда куда-то,

Где все свежо: цветы и дата,

И снег, и елка в Новый год,

И кровь, и боль, и анекдот.

15 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Земля из-под ног уплывает. Бывает…», читает Автор:

* * *

Земля из-под ног уплывает. Бывает.

И всё, что случается, с толку сбивает.

И что-то еще затевает судьба.

А мне надоели и бег и ходьба,

И прочие вещи в активном залоге.

Уж слишком зарвался безумец двуногий,

Уж слишком зазнался несчастный фантом.

«Мой век, — говорит он, — Мой город, мой дом».

И в тексте слова выделяет курсивом,

И вслух разглагольствует с видом спесивым,

Пока уплывает она из-под —

Земля, на которой он так одинок.

14 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «А пока из этой жизни нас не выбили …», читает Автор:

* * *

А пока из этой жизни нас не выбили

Вижу иву, что согнулась в три погибели,

Вижу иву серебристую, плакучую,

Примоститься рядом с нею рада случаю,

Примоститься рядом с ивою над речкою,

Где плывут овечка следом за овечкою,

То есть облако пушистое за облаком —

Жизнь морочит нас своим смиренным обликом.

И гляжу я на нее глазами кроткими...

Что-то дни опять становятся короткими,

Но куда ни гляну — всюду злато чистое,

Исключение лишь ива серебристая.

13 июля 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 20 июля. В другие дни: аудио записи.

ДАЛЕЕ: Новые стихи. Проза: «Всё лето каждый понедельник».

                                                    ***

А пользует меня светило,

Даёт волшебные пилюли.

Ах, если бы мне их хватило

Хотя бы до конца июля!

Росой прозрачной запивая,

Я их глотаю на рассвете,

Когда вода ещё живая,

И держит день свой план в секрете.

                                        2013

***

И под Дамокловым мечом

Жизнь, как ни странно, бьёт ключом.

Причём она ключом всё время

Бьёт то в висок, то в лоб, то в темя.

А упадёт Дамоклов меч –

И голова, как ноша, с плеч.

                            2013 

***

Стать бы снова дитём

И болтаться у всех под ногами…

Жизнь моя, ну пойдём

Золотыми от солнца лугами

Без дороги и вех

В те края, где так просто дышалось,

Где любила я всех,

У кого под ногами мешалась,

Для кого я была

Не помехой, а светом в окошке,

Кто, бросая дела,

Мог кормить меня, хворую, с ложки,

Кто условием был

Моего повседневного рая,

Обеспечивал тыл,

Чтоб мы жили в нём, не умирая.

                                   2013

***

Я, слава Богу, не бездомная –

Жилплощадь есть, хотя и съёмная.

Здесь постоянной не дают.

На этой навожу уют.

Поскольку ставят сроки жёсткие,

Люблю я вещи не громоздкие –

Те, что привычны, как клише,

И умещаются в душе.

                       2013

***

О ТОМ, О СЁМ:

ВСЁ ЛЕТО КАЖДЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

Летом 49-го, а может, 50-го я, как обычно, уехала с бабушкиным детсадом за город. С бабушкиным - потому что она работала там завпедом, то есть, заведовала педагогической частью. Будучи младшей школьницей, я на этот раз жила не в группе, а с бабушкой и руководимыми ею воспитателями. Всячески стремясь к тому, чтобы я провела лето с максимальной для себя пользой, бабушка обеспечивала меня пищей телесной и духовной. Что касается пищи телесной, то она покупала у местных молоко, клубнику и яички, которые, проделав в них крошечную дырочку, заставляла меня пить сырыми.

Что до пищи духовной, то воспитательница Лидия Наумовна, яростно борясь со сном, занималась со мной английским, а сама бабушка - арифметикой, что обычно сопровождалось грохотом, выкриками и низким сатанинским смехом. Для полного счастья не хватало только уроков музыки. Но и с музыкой все наладилось. Нет, преподавателя найти не удалось, но инструмент был найден. Позвонив со станции маме на работу, бабушка громко и требовательно сказала: "В воскресенье привези ноты. Но-ты. Я договорилась насчет музыки. Начинаем в понедельник."

В понедельник бабушка отвела меня туда, куда в дальнейшем я ходила сама. Дом стоял на краю поселка и был почти не виден из-за высоких тенистых деревьев. Пройдя по узкой тропинке, мы, спугнув двух кошек, ступили на крыльцо. "Ау-у-у, - крикнула бабушка, - хозяюшка-а-а". Из глубины дома вышла дама. Именно так я назвала ее про себя. Седовласая, спокойная, с тихим голосом и внимательными глазами, она казалась не такой, как все, хотя держалась просто и произносила обычные слова. Спросила как меня зовут, сколько мне лет, давно ли учусь музыке и что играю. Беседуя, она вела нас все дальше и дальше вглубь дома, которому не было конца: веранда, коридор, комната, веранда, лесенка наверх, снова комната, коридор и наконец - зал, а посреди него - огромный черный рояль. "Старый концертный", - сказала дама и назвала фирму, которую я, к сожалению, не запомнила. "Он сильно расстроен, я вас предупреждала, - обратилась она к бабушке, - и настраивать, увы, некому". "Ничего, лучше заниматься на расстроенном, чем не заниматься вовсе", - ответила бабушка и, пообещав придти за мной через час, в сопровождении дамы вышла из зала.

Я осталась наедине с роялем, тишиной, кошками, прыгающими с одного потертого бархатного кресла в другое, с мерно тикающими старинными часами, с райской птичкой, вышитой на синем шелку покосившейся ширмы (за которую я, конечно же, заглянула, чтоб обнаружить там круглую шляпную коробку, точно такую же, как у нас дома на зеркальном шкафу). Самое неинтересное дело, каким можно было заниматься в этом странном месте, это играть на рояле мои гаммы, этюды и пьесы. Но бабушка, которой не удалось найти мне учителя, надеялась на мою сознательность, и я не могла ее подвести. Тем более, что мимо окон уже дважды прошла дама, наверняка недоумевая, почему из зала не доносится ни единого звука.

Я развязала тесемки своей черной папки с оттиснутой на ней головой Чайковского и достала сборник этюдов Черни и распадающиеся листочки какой-то пьесы. Едва прикоснувшись к роялю, я поняла, что вся тайна дома, его прошлой и нынешней жизни, его зримых и незримых обитателей хранится в этих западающих или выпирающих, немых или слишком долго звучащих клавишах. Что бы я ни пыталась сыграть, рояль приглушенно и слегка картаво толковал о своем. Его поведение было непредсказуемо. Нажимая нужную ноту, я не знала, чего от него ждать - молчания или возгласа, дребезжания или вздоха. Я бы век не отходила от загадочного рояля, трогая и трогая его клавиши, перемещаясь то вверх, то вниз по клавиатуре, нажимая и отпуская скрипучую педаль. Но за мной пришла бабушка и увела меня туда, где все было знакомо и привычно: булочки с повидлом на полдник, игра в прятки с вечным "пора - не пора, иду со двора", "Оливер Твист" с Лидией Наумовной, звонки в Москву со станции... "Скоро понедельник?" - приставала я к бабушке. "А какой сегодня день?" - отвечала она вопросом на вопрос. "Вторник". "Вот и считай". Считать приходилось долго.

И все же понедельник наступал, и я снова отправлялась на край света, где прятался за высокими деревьями дом-невидимка. Деревья окружали дачу таким плотным кольцом, будто хотели скрыть ее от чужих глаз. Подходя к дому, я никогда не была уверена, что увижу его, и, ступив на крыльцо, спешила убедиться, что все на месте - и дама, и кошки, и часы, и главное - хранитель здешних тайн - черный рояль. Каждый понедельник я попадала в мир, не имеющий ничего общего с тем, в котором жила. Не его ли имел в виду дедушка, когда, рассказывая о чем-то давнем, говорил: "в старое время"? Я так часто слышала эти слова, что они слились для меня в одно неразъемное слово: "встароевремя". И все же, входя в этот дом, я попадала не "встароевремя", а в ИНОЕ - в то, которое, в отличие от старого, не проходит и пройти не может. Оно лишь способно затаиться и, если как следует прислушаться, различишь его шорохи, шаги, скрипы, вздохи.

Каждый понедельник я открывала калитку, за которой начиналось ИНОЕ. Я не могла да и не пыталась описать его словами. Мне достаточно было того, что оно существовало и разрешало мне войти в него и в нем раствориться. Каждый понедельник я вела с ним разговор, трогая клавиши рояля и слушая как они звучат. "Хочешь посмотреть, что там внутри?" - однажды предложила мне дама. Подняв и закрепив огромную черную крышку, она сперва взяла несколько аккордов, а потом попыталась что-то сыграть своими слегка дрожащими непослушными пальцами. "Видела, что там творится?" Видела. Там творилась сложная и таинственная жизнь. "Не надо настраивать рояль", - сказала я. "Почему?" - удивилась она. "Потому что тогда он станет, как все". Дама обняла меня за плечи и я восприняла это, как обещание.

В то лето я впервые осознала, вернее, почувствовала, что мир, который мне знаком и понятен, еще не весь мир, что существует нечто... Впрочем, трудно сказать, что я почувствовала в то лето, но каждый раз, когда я подходила к дому, стоящему на краю поселка, у меня екало сердце. Нет, я не разучила ни этюдов, ни пьесы, но услышала голоса, каких не слышала прежде.

Начав писать стихи (что случилось много позже моих визитов в старый дом), я не раз пыталась вернуться к событиям того давнего лета, но ничего не получалось. Одно из неудавшихся стихотворений начиналось, кажется, так:

Да будь благословенна тень

Тех лет, да будь благословенна,

Жизнь скоротечна и мгновенна,

Но "дольше века длится день",

Когда переступив порог...

12 июля 2013 г.

Песня на слова Ларисы Миллер «Кривоколенный, ты нетленный…».

Андрей Крамаренко (музыка, пение, гитара):

***

Кривоколенный, ты нетленный.

Кривоколенный, ты – душа

Моей истерзанной вселенной,

Где всем надеждам – два гроша.

Кривоколенный, что за имя,

Какой московский говорок,

Вот дом и дворик, а меж ними

Сиротской бедности порог.

Кривоколенный – все излуки

Судьбы в названии твоем,

Которое – какие звуки! –

Не произносим, а поем.

11 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «И золотым дождём прольётся …», читает Автор:

* * *

И золотым дождем прольется

Листва, падет сплошной стеной,

Земля бесшумно повернется

Своею лучшей стороной,

И время бег свой напряженный

Прервет на самый краткий миг,

Чтоб разглядеть завороженно

Земли преображенный лик.

10 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Ждали света, ждали лета …», читает Автор:

* * *

Ждали света, ждали лета,

Ждали бурного расцвета

И благих метаморфоз,

Ждали ясного ответа

На мучительный вопрос.

Ждали сутки, ждали годы

То погоды, то свободы,

Ждали, веря в чудеса,

Что расступятся все воды

И дремучие леса...

А пока мы ждали рая,

Нас ждала земля сырая.

9 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «А после дождя, пролетевшего presto …», читает Автор:

* * *

                        Сергею Филиппову

А после дождя, пролетевшего presto,

Осталось от города мокрое место,

Наполненный влагой сверкающий нуль.

Светлы твои лужи, пресветлый июль,

Дарующий миру небесную влагу!

Кто может лишь по суху — дальше ни шагу.

Земные маршруты исчезли, и впредь —

Лишь воды и воздух, чтоб плыть и лететь.

8 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Получен счёт за телефон…», читает Автор:

* * *

Получен счет за телефон —

За звуковой привычный фон,

За постоянные помехи,

За то, что тонут в чьем-то смехе

Мои горчайшие слова,

За то, что кругом голова

От бесконечных разговоров,

За то, что вздохи вместо взоров,

За то, что краткое «пока»

Сказать не в силах, хоть рука

И затекла и занемела,

За то, что снова не сумела

Прервать пустую болтовню,

За то, что сорок раз на дню

Рождаются и гаснут в трубке

Слушок, смешок и голос хрупкий.

7 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Живём, а значит длим попытку…», читает Автор:

* * *

Живем, а значит, длим попытку

Вдеть ускользающую нитку

В иглу с невидимым ушком.

...Семь верст до неба — все пешком,

Все лесом, а дойти б не худо.

Стихов немыслимая груда —

Попытка навести мосты.

Как небо помыслы чисты

И связаны не с миром этим,

А с миром ТЕМ. ТУДА мы метим,

И рвется каждая строка

С листа бумаги в облака.

6 июля 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 13 июля. В другие дни: аудио записи.

ДАЛЕЕ: Новые стихи: «Хотите, опишу тоску?». Проза: «Синий свет».

***

Хотите, опишу тоску?

Осенний дождик моросящий,

Листву последнюю гасящий –

Хоть дуло приставляй к виску.

Хотите, счастье опишу?

Всё тот же дождь осенний редкий,

Всё тот же лист, слетевший с ветки,

Стихи, которыми грешу.

                       2013

***

А кто на этом фото?

                                    Кто-то,

Кого уж нет давным-давно.

Да и кому искать охота

Его? А мне не всё равно.

Ведь он – товарищ по несчастью,

По счастью брат мой. Мой земляк.

Он тоже жил тоской и страстью,

Он тоже был из тех гуляк,

Что упомянуты поэтом.

Он тоже, тоже, как и я,

Питал надежду, встав с рассветом,

Решить загадку бытия.

Он тоже знал мороз по коже,

Когда пленительный мотив

Звучал. Он тоже…так кого же

Поймал однажды объектив?

                                2013

***

Как хорошо, что ты нашёл меня,

А я – тебя. Нашли мы, что искали,

Раз мы с тобой ни дня не пропускали,

Ни одного подаренного дня,

Чтоб, думая о чём-то о своём,

Не проводить, не встретить день вдвоём.

                                                  2013

***

А счастье – понятье весьма растяжимое,

А, значит, вполне и вполне достижимое.

Устав мёдом-пивом стекать по усам,

Оно может к нам приходить по часам

И прыгать по комнате солнечным зайчиком

Иль сонным младенцем свернуться калачиком,

Иль ковриком старым, что мира старей,

Дежурство нести у родимых дверей.

                                            2013

***

Плывёт кораблик по ручью,

Ручей, как музыка, струится,

Внушая тем, кто жить боится,

Что всё закончится вничью.

И, хоть кораблик – не жилец,

Поскольку он – бумага, спички,

Зато не знает он привычки

Всё время думать про конец.

Струится музыка, она

Есть шанс волшебный объясниться

Всему, что грезится и снится,

В любви, которая без дна.

Плывёт кораблик, и бежит

Ручей, и музыка играет

И никогда не умирает,

Поскольку жизнью дорожит.

                          2013

***

О ТОМ, О СЁМ:

СИНИЙ СВЕТ

Больше всех болезней я любила насморк, потому что тогда из недр зеркального шкафа извлекали лампу синего цвета. Всё в ней было прекрасно: блестящий металлический абажур, гибкая шея, позволявшая поднимать и опускать лампу, и главное - излучаемый ею необычайный свет. Плохо было одно: процедура прогревания длилась всего каких-нибудь десять, пятнадцать минут. А я готова была лежать под лампой часами. Потому что для меня это было не лечение, а событие, нарушающее привычное течение жизни. Я ложилась на диван, мама садилась рядом и, приказав мне плотно закрыть глаза, включала лампу. И тут начиналось то, что я так любила: наша тихая беседа. "Чего бы ты больше всего хотела?", - спрашивала мама. И я принималась фантазировать так, как можно фантазировать только с закрытыми глазами и при особом нездешнем освещении.

Синий свет напоминал мне о "Синей птице" - спектакле, который я была готова смотреть снова и снова. Моими любимыми персонажами неизменно оставались Насморк, чихавший так заразительно, что у меня начинало свербить в носу, и бабушка с дедушкой, чьё загробное царство было окутано таким призрачно синим светом, как будто где-то наверху кто-то невидимый держит громадных размеров лампу синего света.

Синий свет казался мне крылом Синей птицы, которая, коснувшись моего лица, неизменно улетала. "Всё, - говорила мама, выключив лампу, - можешь открыть глаза. Ну как, легче?" "Легче", - упавшим голосом отвечала я, следя за тем, как лампа исчезает в гардеробе. Следующая процедура - вечером. До неё ещё надо дожить: сделать уроки, которые предстояло узнать по телефону, позаниматься музыкой, постучать Галке Зайцевой в стенку со скуки, дождаться маминого возвращения с работы, подождать пока она приготовит ужин и придёт в себя. Ещё надо почистить зубы, прополоскать горло и лечь в постель. И лишь тогда в маминых руках наконец сверкнёт блестящий абажур. Мама сядет рядом и, приказав мне закрыть глаза, включит лампу. "А ты бы хотела, чтоб...?" - таинственным голосом начнёт она долгожданную беседу.

5 июля 2013 г.

Песня на слова Ларисы Миллер, «“C’est domage”, - звучит шансон…», музыка Михаила Приходько, исп.: Михаил Приходько (пение, гитара) и Галина Пухова (пение, синтезатор):

* * *

“C’est domage, domage, domage” –

Череда сплошных пропаж –

Наша жизнь под небосводом….

Но займёмся переводом.

“C’est domage” -  по-русски “жаль”.

Жаль листвы, летящей вдаль,

Жаль пустеющего сада…

Всё проходит - вот досада,

“C’est domage”, - звучит шансон,

И с шансоном в унисон -

“Жаль, - поёт душа - до боли

Жаль. Кого – его, её ли?”   

C’est domage, увы и ах,

Чьих-то рук бессильный взмах,

Роковое опозданье

На любовное свиданье.

4 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «В машинном рёве тонет зов…», читает Автор:

* * *

В машинном реве тонет зов,

И вместо дивной кантилены

Звучит надсадный вой сирены

И визг безумных тормозов.

И все же надо жить и петь,

Коль петь однажды подрядился,

И надо верить, что родился,

Чтобы от счастья умереть.

3 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Живём себе не ведаем…», читает Автор:

* * *

Живём себе, не ведаем

В какую пропасть следуем

И в середине дня

Сидим себе, обедаем,

Тарелками звеня.

И правильно, без паники,

Ведь мы не на Титанике,

А значит, время есть

И чай допить и пряники

Медовые доесть.

2 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «И ты попался на крючок…», читает Автор:

* * *

И ты попался на крючок,

И неба светлого клочок

Сиял, пока крючок впивался

И ты бессильно извивался,

Стремясь на волю, дурачок.

Тебе осталось лишь гадать

Зачем вся эта благодать,

И для чего тебя вдруг взяли,

Из тьмы беспамятства изъяли,

Решив земное имя дать.

1 июля 2013 г.

Лариса Миллер, «Кипень вся июльская, весь жасмин…», читает Автор:

* * *

                Памяти Юры Карабчиевского

Кипень вся июльская, весь жасмин —

На помин души твоей, на помин,

На помин души того, кто устал,

И ушел, отчаявшись, и не стал

Срока ждать предельного. Ах, июль,

Что в тебе смертельного? Горсть пилюль

Да тоска бездонная всех ночей,

Да бессилье полное всех речей.

                                       1994

30 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Наливаю в вазу воду…», читает Автор:

* * *

Наливаю в вазу воду,

Опускаю три гвоздики

...Забрела, не зная броду,

В мир чарующий и дикий.

И, прожив здесь полстолетья,

Убедилась — брода нету...

Дождь опутал частой сетью

Эту странную планету,

Где бесчисленны загадки

Силы Божьей и бесовской,

Где лежат мои закладки

В толстой книге философской.

29 июня 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 6 июля. В другие дни: аудио записи.

ДАЛЕЕ: Новые стихи: «И сами – при деле, и я спасена…». Проза: «Анна Васильевна с Олимпа».

***

Я верю в слова, и они в меня верят.

Коль ставлю я их позади или перед

Каким-то другим, понимают они:

Отныне на свете они не одни,

Есть близкие души и слева и справа,

И вместе они – в пустоте переправа,

А, может быть, кровля, а, может, стена.

И сами – при деле, и я спасена.

«Гуляйте, пейте. Я плачУ», -

Вот так я говорю лучу,

Теням танцующим и свету,

Кустам цветущим, то есть лету,

Которое продлить хочу.

За луч, скользнувший по плечу,

За луг, где ноги промочу,

За белизну июньской ночи, -

Я жизнью, что ещё короче

За лето станет, заплачу.

***

Я думала, что стану исключением,

Но, видимо, не стану, не смогу.

Я думала, что ангел с поручением

Слетит с небес, но ангел – ни гу-гу.

Ни ангела, увы, ни поручения

Меня бессмертной сделать, молодой.

Видать, моё земное приключение

Закончится обычной ерундой.

***

Ну как скажу: «Счастливо оставаться»,

Когда я не готова расставаться

Ни с ближними, ни с дальними, ни с той,

Глядящей в окна синевой густой,

Ни с отчим домом в хаосе родимом,

Ни с мыслью о конце неотвратимом.

***

Мне больше нечего отдать.

Ну разве что свою тетрадь,

В которой чуть не половина

Стихов про белый куст жасмина,

Про белый лист, про белый свет –

Про то, про что и слов-то нет.

***

Живём среди колющих, режущих

И взрывоопасных предметов,

Средь зорь упоительно брезжущих

И летних счастливых букетов,

Средь душ безнадёжно загубленных,

Средь тьмы коридоров казённых,

Средь радостей только пригубленных

И песен, с небес занесённых.

***

А если уж ходить в героях или в звёздах,

То лучше бы за то, что ты умеешь воздух

Прозрачный написать – вечерний иль дневной;

А, может быть, за то, что дождик проливной,

Пока летел, звенел, с небес на землю лился,

С одним тобой своим секретом поделился

И, тайны все свои раскрыв тебе без слов,

Лишь на твоём холсте узнать себя готов.

***

О ТОМ, О СЁМ:

АННА ВАСИЛЬЕВНА С ОЛИМПА

В пятом классе мы начали изучать мифы Древней Греции. Храмы, битвы, боги, чьи имена я запоминала с необыкновенной лёгкостью, меня завораживали. Единственную трудность представляла хронология: XII в. до н.э.; V в. до н. э. Я до рези в глазах вглядывалась в эти цифры, буквы, точки, но усвоить их не могла. Что значит ДО НАШЕЙ ЭРЫ? Я и нашу эру с трудом себе представляла. Воображение отказывалось мне помочь. Написали бы просто - ОЧЕНЬ ДАВНО. Разве этого не достаточно? Но и датам не удалось отбить у меня любовь к древнегреческим мифам. Тем более что преподавала их Анна Васильевна. Когда она - высокая, статная, с огромным пучком пепельных волос на затылке - впервые вошла в наш класс своей величественной походкой, мне показалось, что она спустилась с Олимпа.

Что такое Олимп я уже знала - сперва от мамы, а позже от Жени, который короткое время был маминым мужем. Кандидат философских наук он очень красочно и бурно рассказывал мне про войну титанов и богов, про огненную колесницу Фаэтона, про весёлого козлоногого Пана и его несчастную любовь к нимфе. Анна Васильевна говорила о том же, но совсем иначе - негромко, медленно, спокойно, как и следовало Олимпийке. Когда она в своём неизменном длинном тёмно-вишнёвом платье и большой белой шали бесшумно двигалась между рядами и, не прерывая повествования, подходила к доске, чтоб записать имя очередного бога или героя, все глаза были устремлены на неё. Кронос, глотавший своих детей, Зевс, низвергнувший Кроноса, Гера - верховная богиня и жена Зевса - обо всём она говорила так, что сомнений не оставалось: она была там. Но кем она там была - в том непредставимом веке до нашей эры? Герой? Вряд ли. Уж больно Гера мстительна и ревнива. В конце концов я придумала ей роль таинственной безымянной олимпийки, стоявшей выше всех верховных богов и безучастной к их играм, страстям и битвам. Единственно, что не соответствовало её величественному облику, это неожиданно приветливая и ласковая улыбка, которую каждый мечтал заслужить. Всё своё домашнее время я тратила на историю, а на уроке изо всех сил тянула руку (чего делать не полагалось) или старалась перехватить взгляд учительницы.

Но однажды Анна Васильевна не пришла. Нам сказали, что она заболела и заменили историю физкультурой. Не пришла она и на следующий урок и через урок. Жизнь потеряла краски. Вызнав каким-то образом её адрес, я отправилась к ней домой. Как я на это решилась, сама не знаю. Держа в руках бумажку с адресом, я отыскала нужный переулок (благо он оказался неподалёку), вошла во двор и, увидев там тётеньку, развешивающую на верёвке бельё, показала свою бумажку. Она молча кивнула в сторону деревянного флигеля, но, едва я стала подниматься по ступенькам, крикнула “вниз”. Неужели в подвал? На лестнице пахло кошачьей мочой, а в кухне жареным луком. “Где тут Анна Васильевна?”, спросила я у тени, скользнувшей по тёмному коридору. “Сюда, пожалуйста”, - юным голосом ответила тень и повела меня за собой. Скоро мы оказались в узкой комнате, где царил полумрак. На кровати лежала женщина с размётанными по подушке волосами. “Кто пришёл, Аня?”, - услышала я слабый голос Анны Васильевны. Я назвалась. “А-а-а-а, очень рада, проходи, садись. Яблоко хочешь? Анечка! Принеси яблоко.” Девушка метнулась к буфету. “Это моя дочь Анечка. А я вот слегла с пневмонией.” “С чем?”, - спросила я, радуясь непонятному слову, как возможности поддержать беседу. “С пневмонией, с воспалением лёгких”. “А вы скоро придёте?”. “Как только встану на ноги. А ты пока читай. Хочешь дам тебе книжку про Троянскую войну”. “Спасибо, не надо, - зачем-то отказалась я, - У нас дома много книг про древний мир. Мамин муж - философ. Он всё знает”. “А-а-а, ну тогда другое дело”. Анна Васильевна поглядела на дочь и улыбнулась. Видя как ей трудно говорить, я стала прощаться. Анечка сунула мне в руку яблоко и повела по коридору. “У мамы глаза болят, поэтому мы в комнате света не зажигаем”, - сказала она на прощанье.

Поднявшись всё по той же вонючей и шатучей лестнице, я оказалась на свету. Домой шла медленно, припоминая всё случившееся. Что, собственно, меня так поразило? Убогое жилище? Да мы все жили примерно одинаково: в коммуналках, среди чада и смрада, с мышами и крысами. Но Анна Васильевна - величественная гордая олимпийка, самая верховная богиня. Могла ли я подумать, что и она живёт в подвальной конуре? Могла ли я представить, что именно оттуда она каждый раз приходила к нам, чтоб рассказать о подвигах Геракла, о Зевсе, Гере, Гебе...

Ты скажешь: ветреная Геба,

Кормя Зевесова орла,

Громокипящий кубок с неба,

Смеясь на землю пролила, -

читала она на уроке своим глубоким грудным голосом. Не в силах расстаться с мыслью об эллинском происхождении Анны Васильевны, я решила сделать её

Персефоной, живущей в царстве Аида, или по крайней мере Деметрой, спустившейся в Тартар, чтоб навестить дочь. Но как я не пыталась приучить себя к этой новой версии, ничего не получалось: грязный двор, сырой подвал, вонючий коридор, полутёмное жилище никак не вязались со звучными греческими именами.

В конце четверти открылась дверь и вошла Анна Васильевна - спокойная, статная, всё в том же тёмно-вишнёвом платье с белой шалью на плечах. Она улыбнулась нам своей удивительной улыбкой и сказала, что мы начнём новую тему. И вновь замелькали имена: Приам, Парис, Гекуба.

28 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «А между тем, а между тем…», читает Автор:

* * *

А между тем, а между тем,

А между воспаленных тем

И жарких слов о том, об этом

Струится свет. И вечным светом

Озарены и ты и я,

Пропитанные злобой дня.

27 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Кнутом и пряником…», читает Автор:

* * *

Кнутом и пряником. Кнутом

И сладким пряником потом.

Кнутом и сдобною ватрушкой...

А ежели кнутом и сушкой,

Кнутом и корочкой сухой?

Но вариант совсем плохой,

Когда судьба по твари кроткой —

Кнутом и плеткой, плеткой, плеткой.

26 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Цветы и капельки росы…», читает Автор:

* * *

Цветы и капельки росы,

И леса влажные власы

Колеблет ветер...

Остановились все часы

На белом свете.

Остановились, не идут,

Преодолев привычный зуд

Идти куда-то.

Куда-то рваться — зряшный труд,

Пустая трата

Себя. И кто сказал, что ТАМ

Важнее находиться нам,

Чем ЗДЕСЬ остаться,

Всем этим травам и цветам

Без боя сдаться?

Сбивая с будущего спесь

Провозгласим: прекрасно ДНЕСЬ,

СЕЙЧАС И НЫНЕ,

И дивно пахнет чудо смесь

Сосны, полыни.

25 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Так и маемся на воле, как бездомные…», читает Автор:

* * *

Так и маемся на воле,

Как бездомные,

То простые мучат боли,

То фантомные.

Ломит голову к ненастью,

В сердце колики...

Сядем, братья по несчастью,

Сдвинув столики.

Сдвинем столики и будем

Петь застольную,

Подарив себе и людям

Песню вольную,

Все болезненное, злое

И дремучее,

Переплавив в неземное

И певучее.

24 июня 2013 г.

Песня на слова Ларисы Миллер, «Сколько разных заморочек…», музыка Михаила Приходько, исп.: Михаил Приходько (пение, гитара) и Галина Пухова (пение, синтезатор):

* * *

Сколько разных заморочек:

То июньский ветерочек,

То сорочья стрекотня,

То лужочек, то лесочек,

То шиповник у плетня.

Что за жизнь – одна отрада!

Возликуй, земное чадо!

Нынче время ликовать,

А кукушка до упаду

Будет в чаще куковать,

Чтобы ты, не умирая,

Жил среди земного рая,

Привалясь к стволу плечом,

В игры летние играя

С тенью, бликом и лучом

23 июня 2013 г.

Песня на слова Ларисы Миллер, «Утоли моя печали…», музыка Михаила Приходько, исп.: Михаил Приходько (пение, гитара) и Галина Пухова (пение, флейта):

* * *

Утоли моя печали.

На закате ль, на заре

Ветры сосны раскачали

На Николиной горе.

И поскрипывают сосны,

И качаются стволы...

Времена, что светоносны,

Станут горсткою золы.

Говорю и тихо плачу:

Что не вымолвят уста —

Все сплошная неудача,

Только общие места.

Слово было лишь в начале,

А потом слова одни...

Утоли моя печали

И со Словом породни.

22 июня 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 29 июня. В другие дни: аудио записи.

ДАЛЕЕ: Новые стихи: «Узрела лихость сквозняков…». Проза: «На лоне природы».

***

И даже кастинг я не проходила.

Я прямо сразу родилась звездой,

За мной, и косолапой и худой,

Не отрываясь, камера следила.

Вертелся целый мир вокруг меня –

Послевоенный, оттепельный, разный,

И в этой ленте, часто несуразной,

Всегда хватало боли и огня,

И требовалось в ней в любой момент,

Чтоб ни случилось, действовать спонтанно.

А впрочем, надо ль объяснять пространно?

Здесь все – герои самых разных лент,

И ждёт ли ленту приз или провал,

Игра героя – выше всех похвал.

***

Хороший конец – это знаешь когда?

Когда он ничуть не печальней начала,

И, значит, судьба твоя не подкачала,

И вовсе не зря пролетели года.

Счастливый конец, будь он впрямь таковым,

И, ежели впрямь он счастливым бывает,

Он нас не уродует, не убивает,

И ты умираешь красивым, живым.

***

Когда я навела на резкость,

То увидала, обомлев,

Всё простодушие и детскость

Рассветных песен и дерев,

С которых песни доносились;

Узрела лихость сквозняков,

Что, как безумные, носились

Средь разноцветных пустяков,

Придав  им живости и блеску,

И – Боже правый, что за прыть! –

То задевая занавеску,

То жизни тоненькую нить.

***

Как весело, Боже, ни донышка, ни потолка,

Границ – ни единой ни в замысле и ни в зачатке,

А только зелёные и голубые шелка –

Их волны и кружево, и переливы, и складки.

Как весело, Боже, тому, кто усвоить успел,

Что он только временный житель на метрах квадратных,

Внезапно понять, что и он, что и он преуспел,

Раз вдруг очутился средь летних шелков необъятных.

***

О ТОМ, О СЁМ:

НА ЛОНЕ ПРИРОДЫ

Бабушка, закончившая два педвуза (чем очень гордилась), всегда считала, что и с познавательной и с медицинской точки зрения городскому ребенку необходимо как можно чаще бывать на лоне природы. И в первое послевоенное лето мы сняли дачу на станции Удельная. Бабушка пасла меня, а наша хозяйка - своих коз, чьим молоком меня усердно отпаивали. Когда я с отвращением подносила ко рту кружку, активно участвующая в процессе бабушка складывала трубочкой губы и шумно втягивала в себя воздух, будто пила. Если рядом оказывалась хозяйка, бабушка в очередной раз показывала ей мои торчащие ребра и рассказывала, как в эвакуации я погибала от диспепсии и дистрофии и как она меня выхаживала. Удельная и козье молоко были в моем сознании неразлучны, хотя мне очень хотелось, чтоб Удельная осталась, а козье молоко испарилось навеки. И чудо совершилось. Как-то раз, когда дедушка приехал вечером на дачу, бабушка подала ему на ужин кофе с молоком. Едва он допил стакан, она веселым и звонким голосом сказала: "Ну вот, выпил и не поморщился, а говоришь, что козье молоко терпеть не можешь". Дедушка покраснел, уставился на нее неподвижным взглядом, потом вскочил и, опрокинув табуретку, выбежал из комнаты. Бабушка бросилась за ним, я за бабушкой. Мы нашли дедушку за калиткой. Его рвало. Я смотрела на него с ужасом и восторгом, потому что понимала, что после всего случившегося бабушке вряд ли удастся влить в меня хоть одну каплю столь полезного для  рахитичных дистрофиков напитка.

Неотъемлемой частью моего раннего детства была Малаховка, где жил с семьей дедушкин давний друг дядя Яша. Хотя его дом стоял на бойком и совсем не дачном месте, поездки в Малаховку все же считались выездом на природу. Для меня - московского дворового ребенка, чьим любимым занятием было смотреть, как заливают асфальт, грызть кусочки черного блестящего вара и нюхать гашеный карбид, - пучок ранней ярко зеленой травы в Малаховке становился событием. А уж встреча Нового года в заваленном снегом поселке - рождественской сказкой.

Однажды дедушка вернулся домой раньше обычного и сообщил мне, что дядя Яша умер, и мы едем в Малаховку с ним прощаться. Всю дорогу он молчал, качал головой, вздыхал и крякал, а когда мы подошли к знакомому крыльцу, вдруг рухнул на колени и громко завыл. Он выл и причитал на том языке, на который они с бабушкой переходили, когда не хотели, чтоб я понимала. Я смотрела на дедушку и не знала как быть. Зачем он так раскачивается, всхлипывает и надрывно причитает? Зачем касается лбом ступенек? Почему никто из вышедших нам навстречу не бросается его поднимать? От страха я тихонько хныкала и грызла ногти. Вскоре дедушка поднялся и, слегка покачиваясь, пошел в комнату. Подойти к гробу я не решилась и дядю Яшу почти не видела. Больше, чем смерть, которую я и осознать тогда не могла, меня потряс странный дедушкин поступок. И лишь когда я подросла и дедушка рассказал мне о своем нищенском витебском детстве, о том, как возле его умершего отца, следуя давней традиции, целый день выли плакальщики, я поняла, что случилось тогда на ступеньках малаховского дома.

Так устроена память, что стоит произнести хорошо знакомое имя или название, как немедленно всплывает одна-единственная навеки прилепившаяся к этому слову картинка или деталь. Так Удельная - это кружка ненавистного козьего молока, Малаховка, в которой я часто бывала и позже и даже снимала дачу, когда у меня родился сын, это навеки та Малаховка, где на крыльце дяди Яшиного дома качается и причитает дедушка.

Дедушке не везло с друзьями: многие из них рано умерли, а про некоторых у нас дома говорили шепотом и лишь тогда, когда думали, что я сплю. Вопросов про случайно подслушанное я, естественно, не задавала. "Когда посадили мужа, она задушила себя собственной косой", - донеслось до меня однажды. Я прислушалась. Речь шла о жене дедушкино друга, старого большевика, о котором спустя годы мы узнали, что его расстреляли перед самой войной. У нас бывала их дочь Еничка, забегавшая поболтать с мамой. Однажды ранней весной она пригласила нас с мамой не то в Перхушково, не то в Полушкино - куда-то, где у них была дача. Мы долго ехали на дымящем, сипящем, пронзительно свистящем паровичке. Сперва я, не отрываясь глядела в окно, а, наглядевшись, отправилась путешествовать по вагону. Добравшись до нужной станции, мы спустились по шатучим неудобным ступенькам и оказались в большой луже. Долго шли по талому снегу, по тонкому льду. Место казалось пустынным, безлюдным и не верилось, что мы недавно из Москвы. Наконец, остановились возле недостроенного забора. "Вот наша дача", - сказала Еничка. Мы пересекли огромный участок и подошли к дому без окон и дверей. Возле крыльца лежало гигантское серое обструганное дерево. "Милости прошу, - сказала хозяйка, - я покажу вам дом. Вот здесь мы думали устроить папин кабинет, здесь спальню, здесь кухню...", - ее голос странно звенел.

Бродя по брошенному дому, слушая Еничку, глядя на ее длинные, красиво уложенные вокруг головы косы, я вспоминала произнесенные шепотом слова: "Она задушила себя собственной косой". Меня тянуло на улицу и, когда экскурсия завершилась, я с облегчением покинула зияющий пустотами дом и пошла бродить по участку. Меня почему-то загипнотизировало огромное сырое бревно, лежащее возле крыльца. Я его гладила, нюхала, садилась на него верхом. От него, как и от всего, что меня окружало, пахло свежестью, какой я не знала прежде. Когда я слышу Перхушково-Полушкино, я всегда вспоминаю эту небывалую весеннюю свежесть, пугающе длинные косы Енички, похожий на приведение дом, талый снег, тонкое кружево льда, на которое так приятно наступать медленно и осторожно.

Неожиданных выездов на природу было в моем детстве не так уж много и каждый запомнился надолго. Помню длинный воскресный день, проведенный в Химках, где жила мамина близкая подруга Верушка. С ней у меня навсегда связаны загадочные слова "Блокнот агитатора", где она работала редактором, мистические буквы ГЛАВПУРКАКА, по-видимому, означающее место, где обретался этот самый "Блокнот", и часто мелькающее в разговорах Верушки и мамы короткое слово Штром. Потом оказалось, что такова фамилия Верушкиного друга, который жил в Ленинграде и лишь наездами бывал в Москве. Когда приезжал Штром, Верушка исчезала, а, появившись снова, забиралась в угол дивана и долго-долго шепталась с мамой, время от времени прикладывая к глазам сложенный треугольником носовой платок. А глаза у нее были светло-голубые и бесконечно добрые. Мне от этих глаз всегда становилось хорошо и уютно. А еще от того, что она называла меня точно также, как в своих письмах с фронта папа - Ларчёнок.

"Ларчёнок, - сказала она однажды, - приезжай с мамой ко мне в Химки". И мы приехали. Химки оказались далеко и ехать пришлось долго. Химки - это деревянные дома, палисадники, цветы, огороды, лавочки, куры, козы. Вокруг Верушкиного дома - сплошные кусты сирени. Наконец-то я увидела откуда берутся те небывалой величины букеты, которые она привозила в мамин день рождения. Букет сперва проплывал мимо наших окон на Полянке, потом вплывал в коридор и уж потом в комнату. Только тогда можно было наконец разглядеть Верушку, ее сияющие голубые глаза. Когда мы появились у нее в Химках, она как раз кончала гладить оборки на платье, которое специально для меня сшила. Надев его, я сказала: "Оно парное". "Почему парное?" - удивилась Верушка. "Потому что теплое, как парное молоко". Платье пахло утюгом, дом и сад - сиренью, а вечером пряно и горько пах табак, который рос под самыми окнами. Химки, сирень, душистый табак, Верушкины голубые глаза, платье с оборками. Счастье.

21 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Сколько напора и силы, и страсти…», читает Автор:

* * *

Сколько напора и силы, и страсти

В малой пичуге невидимой масти,

Что распевает, над миром вися.

Слушает песню вселенная вся.

Слушает песню певца-одиночки,

Ту, что поют, уменьшаясь до точки,

Ту, что поют на дыханье одном,

На языке, для поющих родном,

Ту, что живет в голубом небосводе

И погибает в земном переводе.

20 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Всех слов и строчек, всех “ля-ля”…», читает Автор:

* * *

Всех слов и строчек, всех «ля-ля»

Прекрасней чистые поля

Любой страницы.

Пиши, мой друг, себе веля

Остановиться

У той невидимой черты,

За коей немы я и ты.

За той границей

Святое поле немоты

Да сохранится.

Да знает слово свой предел...

Каких бы струн ты ни задел

Своей эклогой,

Какой бы речью ни владел,

Полей не трогай.

19 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Надоел ты, человечек, нету сил…», читает Автор:

* * *

Надоел ты, человечек, нету сил.

Ну зачем ты плод запретный надкусил?

Потерял ты в результате райский сад

И навек тебе заказан путь назад.

Надоел ты, человечек, надоел.

Ты, должно быть, плод запретный не доел,

Ты, наверно, до конца не догрешил, —

Оттого тебя Господь не порешил.

Лишь обрек на тягомотный путь земной.

Сам ты всем своим превратностям виной,

И живешь, все время Бога теребя

И упрашивая выслушать тебя.

18 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Опять минуты роковые…», читает Автор:

* * *

Опять минуты роковые.

Опять всей тяжестью на вые

Стоит История сама

И сводит смертного с ума.

И гнёт деревья вековые.

И снова некогда дышать

И надо срочно поспешать

В необходимом направленье,

Осуществляя становленье

И помогая разрушать.

А что до жизни до самой -

То до неё ли, милый мой?

И думать не моги об этом:

Мятеж весной, реформы - летом,

И перевыборы зимой.

17 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Пишу стихи, причём по-русски…», читает Автор:

* * *

           Легкий крест одиноких прогулок...

                      О. Мандельштам

Пишу стихи, причем по-русски,

И не хочу другой нагрузки,

Другого дела не хочу.

Вернее, мне не по плечу

Занятие иного рода.

Меня волнует время года,

Мгновенье риска, час души...

На них точу карандаши.

Карандаши. Не нож, не зубы.

Поют серебряные трубы

В соседнем жиденьком лесу,

Где я привычный крест несу

Своих лирических прогулок.

И полон каждый закоулок

Души томлением, тоской

По женской рифме и мужской.

16 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Время пишет бегущей строкой…», читает Автор:

* * *

Время пишет бегущей строкой,

Пишет тем, что найдет под рукой

Второпях, с одержимостью редкой —

Карандашным огрызком и веткой,

И крылом над текучей рекой.

Пишет густо и всё на ходу,

С нормативным письмом не в ладу.

И поди разбери его руку —

То ли это про смертную муку,

То ль о радостях в райском саду.

15 июня 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 22 июня. В другие дни: аудио записи.

ДАЛЕЕ: Новые стихи: «И с песней на устах идя ко дну». Проза: «А у нас во дворе».

***

А тема, как и прежде, не закрыта,

Открыт, как прежде, проклятый вопрос,

И всё течёт разбитое корыто,

А значит, есть на стихотворцев спрос,

На тех, кто в силах сделать мир чудесней,

Задачу не решая ни одну,

Лишь превращая всё на свете в песню

И с песней на устах идя ко дну.

                                 2013

***

Хоть жизнь потрать на закорючки,

Хоть век на буковки потрать,

Дойди до точки и до ручки –

Всё бел твой лист, пуста тетрадь,

Всё чья-то длань бесстрастно стёрла,

Что сам Господь сказать помог.

И снова подступают к горлу

Не то слова, не то комок.

                              2013

***

Жизнь весьма коротка, но достаточно времени, чтобы

Раскусить и распробовать ту, что горька и сладка,

Что сверкает, как золото самой неслыханной пробы,

И блестит, как дешёвка, которой торгуют с лотка.

Жизнь весьма коротка, да к тому ж на мгновенья дробится,

Всё равно время есть, чтоб проникнуть в её закрома,

Чтоб устать от неё, а потом в неё снова влюбиться,

Разлюбить, а потом быть опять от неё без ума.

                                                           2013

***

Знаешь в чём наше редкое счастье, родной?

В том, что мы проживаем под крышей одной –

Будь то серенький шифер над нашей терраской,

Будь то небо, что свежей покрашено краской.

                                                       2013

***

А утро, как малыш грудной:

Претензий к миру – ни одной,

И ноль утрат, и ноль обид,

А только чуточку знобит

На холодке и на ветру.

И я такая поутру.

                 2013

***

О ТОМ, О СЁМ:

А У НАС ВО ДВОРЕ

Мы с Галкой Зайцевой играли в дочки-матери в нашем дворе на Большой Полянке. Гнездышко для дочек - моей целлулоидной Мальвины и Галкиного пупса Машки - свили в одном конце двора, а "молоко" для них носили из другого, где всю весну не просыхала глубокая необъятных размеров лужа. Пока наши "дети" спали после обеда, я в очередной раз отправилась за "молоком". Возвращаясь с двумя полными ведерками, споткнулась о какой-то булыжник и упала. Попыталась подняться, но, почувствовав острую боль в колене, осталась лежать. Вот полегчает, тогда встану. Пустые ведерки валялись рядом, а я лежала и ждала, когда пройдет колено.

И вдруг во двор въехала большая черная машина и двинулась прямо на меня. Видя, что она приближается, я еще раз попыталась подняться, но не смогла. То ли действительно так болело колено, то ли страх помешал. Поняв, что мне не встать, я приготовилась к концу. Гибель под колесами протяжно гудящего черного чудовища казалась неминуемой. Я вжалась в землю и застыла. На секунду приоткрыв глаза, я, как в тумане, различила лица дворничихи тети Маруси, истопника дяди Пети, Галкиной мамы, портнихи Зины из квартиры напротив, Димки и Марика из бокового флигеля... Все они смотрели на меня долгим и скорбным взглядом: "Прощай, мол, девочка. Жаль твоих близких, но что поделаешь - от судьбы не уйдешь". Зажмурившись, я еще сильнее вжалась в землю и вдруг почувствовала, как чьи-то руки подняли меня и понесли. Я открыла глаза и увидела ЕЁ - ту, которая была постоянным предметом моей зависти и восхищения. Во-первых, потому что ей было четырнадцать, а мне шесть. Во-вторых, потому что она была сестрой Юрки Гаврилова, который учился в Суворовском училище и давно мне нравился. В-третьих, потому что ее звали, как и меня, но при этом она была высокой, стройной и, в отличие от меня, не косолапила. И вот девочка, к которой я и подойти не смела, несет меня на руках. Что же это делается? Только что была на волосок от гибели и вдруг оказалась наверху блаженства. А, может, я уже умерла и попала в рай, про который рассказывала тетя Маруся, когда приходила греть мне обед.

Лариса со мной на руках вошла в наш подъезд, позвонила в дверь и вручила меня ничего не понимающей бабушке. "Она упала и ушибла колено. Его надо промыть", - взрослым голосом сказала Лариса. Бабушка стала усиленно ее благодарить и, о счастье, пригласила в комнату. Пока Лариса пила чай с конфетами, бабушка возилась с моей коленкой. "Что ты дрожишь?" - спросила она. "Ей больно", - все тем же взрослым голосом объяснила Лариса. Меня действительно била дрожь, но не столько от боли, сколько от недавнего ужаса и сменившего его восторга.

Почти год я рассказывала об этом событии всем, кого считала достойным своего рассказа. Потенциальных слушателей становилось все меньше, посвященных все больше, а событие не тускнело. Однажды, когда в нашем дворе появилась новенькая, я поняла, что должна срочно с ней поделиться. Тем более, что она поселилась в одном подъезде с моей спасительницей. "Ты знаешь Ларису Гаврилову?" - начала я издалека. "Конечно", - ответила девочка. "А знаешь, что она спасла мне жизнь?" - я сделала выразительную паузу и, понизив голос, на одном дыхании произнесла: "Она выхватила меня из-под колес машины". Девочка потрясенно молчала. Теперь можно было изложить все по порядку. Но в этот момент вмешалась соседка, которая, луща семечки, сидела на той же скамейке: "Лариска-то? Да она клептоманка". "Кто?" - не поняла я. "Клептоманка", - повторила соседка. "А что это значит?" "Это значит, что она у вас что-нибудь украла. Вы ничего не хватились после ее ухода?". Я тупо смотрела на соседку. "Клептомания - это болезнь, - продолжала она, - человек ворует даже то, что ему совсем не нужно. Он просто не может не воровать. Так что когда она в следующий раз спасет тебе жизнь и принесет домой, ты все же следи за ней повнимательней. И своим скажи, чтоб следили." Увидев, что я чуть не плачу, соседка сжалилась: "Да ты не расстраивайся. Она хорошая, просто больная. И мать у нее больная. Но не клептоманией. У матери падучая. Упадет на пол и бьется, бьется, пока приступ не пройдет. Лариска с ней мается, бедная. Несчастная семья. Отца на фронте убили, мать по больницам. Хорошо хоть Юрка мало дома бывает. Ладный такой, кудрявый. Может, хоть он здоровым вырастет."

Я долго не могла уснуть в ту ночь. "Клептоманка, воровка, падучая", - вертелось у меня в голове.

Несколько дней спустя я осторожно спросила маму: "А правда, если бы не Лариска, меня бы не было в живых? Правда, она спасла меня?". "Ну, конечно", - ответила мама. "Правда машина бы меня раздавила?" - не унималась я. "Ну нет, не думаю. Зачем ей было тебя давить?". "Но ведь она ехала прямо на меня", - настаивала я, пытаясь спасти то, от чего не в силах была отказаться. "Но водитель ехал медленно, он тебя отлично видел. Просто думал, что ты дурачишься, и гудел тебе, чтоб ты встала." "Но ведь вокруг были люди, и никто не подошел ко мне. Только Лариса." "Да, конечно, она добрая девочка, - согласилась мама, - но люди могли просто не видеть, что происходит, не придать этому значения." Я задохнулась от обиды: "Как это не видеть? Они все смотрели на меня, а машина ехала, и колеса уже почти касались моих волос." "Ну что ты так переживаешь? - удивилась мама, - все кончилось хорошо. Скоро Новый Год. Хочешь позовем Ларису? Дед Мороз ей тоже принесет подарки." "А что такое клептомания?" - не отвечая на мамин вопрос, спросила я. "Это когда...", - и мама повторила то же самое, что сказала соседка. Больше я свою историю никому не рассказывала.

Прошло несколько лет, в течение которых я лишь изредка видела, как Лариса пересекает наш двор. Она стала еще стройней и выше. Однажды весной я неожиданно столкнулась с ней лицом к лицу. Она была не одна. Рядом шел, вернее, неловко прыгал на костылях темноволосый молодой человек. Правая нога его была в гипсе. Лариса медленно шла рядом с ним, и в ее повернутом к нему лице было нечто такое, что мешало мне с ней поздороваться. Я уже почти прошла мимо, когда она неожиданно окликнула меня: "Здравствуй, Лариса!" Я радостно оглянулась и ответила: "Здравствуй, Лариса!" А про себя добавила: "которая спасла мне жизнь, выхватив прямо из-под колес машины."

14 июня 2013 г.

Лариса Миллер, из трех эссе («О если б без слова», Набоков, Тарковский и Ходасевич), читает Автор:

***

ИЗ ЭССЭ «О ЕСЛИ Б БЕЗ СЛОВА…» (1993):

… У поэта сложные отношения со словом. Он жить без него не может, души в нем не чает, но иногда от слова устает, враждует с ним, теряет в него веру. Тому много свидетельств. Вот лишь некоторые:

Молчите, проклятые книги!

Я вас не писал никогда!

             (Александр Блок)

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои...

            (Ф. Тютчев)

Тишина, ты — лучшее из всего, что слышал.

               (Борис Пастернак)

Сказав это, поэт опять нарушает тишину и будет, если бог даст, нарушать ее и дальше. Но существуют стихи, которые тишины почти не нарушают, едва сквозь нее проступая, как лик Христа сквозь Плат Вероники.

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

               (М.Ю. Лермонтов)

«О если б без слова / Сказаться душой было можно!» (А. Фет) Томление по «неслыханной простоте» и есть томление по разговору, который выше, тоньше, точнее, бесспорнее слов. То есть томление по разговору без слов. Писать без слов — легче легкого и сложнее сложного. Легко — потому что такая поэзия почти лишена метафор. Эпитеты — первые попавшиеся, да и вообще она — простая, как мычанье. Сложно — потому что эти «никакие» слова должны (простите за эксплуатацию образа) совпасть с движением воздушного потока, что почти невозможно. Каждое такое совпадение — счастливый случай. Ошибись хоть чуть-чуть: усиль звук, укороти или удлини строку, и все пропало — стих не взлетит. Это как с воздушным змеем: то ли леска коротка, то ли змей тяжеловат, то ли погода не вышла, но не летит. Зато если стихотворение взлетело, то летит вечно.

Cлова? — Их не было. — Что ж было? —

Ни сон, ни явь. Вдали, вдали

Звенело, гасло, уходило

И отделялось от земли

                (Александр Блок)

http://magazines.russ.ru/novyi_mi/redkol/miller/bezslov.html

***

ИЗ ЭССЭ «И ДРУГОЕ, ДРУГОЕ, ДРУГОЕ…ВЛАДИМИР НАБОКОВ» (1994):

… Лучшие вещи Набокова — стихи ли, проза — завершаются не точкой, а многоточием (даже если его нет на бумаге), не тоникой, а лишь томлением по ней. И это вполне в характере русской речи, которую Набоков назвал «музыкально-недоговоренной». В России разговор не кончается, так как является самоцелью, а не способом решить проблему. Здесь не так важно договориться, как необходимо поговорить. («Перед тем, как умереть, надо же поговорить». Г. Иванов). В России и вначале было слово, и потом, и вечно. И столько у него разных флексий, суффиксов и префиксов, способных менять смысл и оттенки смысла, будто от этих перемен зависит судьба. Власть над словом — великий дар. Владеющий словом может «справляться с такими небесами, переплавлять их в нечто такое, что можно отдать читателю, пускай он замирает». («Другие берега»).

Взявшись проследить за тем, как имеющий безграничную власть над словом, ее в одночасье теряет, чтоб столь же молниеносно обрести снова, я наверняка обрекла себя на неудачу: слишком загадочна планета «Набоков», чтоб можно было так запросто разгуливать по ней в роли исследователя. И все эти поползновения, их неизбежность и тщету предвидел мастер:

Увы! Чтоб ни сказал потомок просвещенный,

все так же на ветру, в одежде оживленной,

к своим же Истина склоняется перстам,

с улыбкой женскою и детскою заботой,

как будто в пригоршне рассматривая что-то,

из-за плеча ее невидимое нам.

http://www.pereplet.ru/text/miller_nab.html

***

ИЗ ЭССЕ «ТЕРЗАЙ МЕНЯ – НЕ ИЗМЕНЮСЬ В ЛИЦЕ. АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ И ВЛАДИСЛАВ ХОДАСЕВИЧ» (1996):

…Но если в поэзии Тарковского гармония дается читателю как незаслуженный дар, то в стихотворении Ходасевича она рождается на наших глазах. Более того, возникает чувство, что она творится усилиями не только поэта, но и посвященного в это таинство читателя, который вместе с поэтом мучительно преодолевает «косную, нищую скудость безвыходной жизни своей».

«Терзай меня — не изменюсь в лице», — говорит Тарковский. Это великое свойство. Но иногда необходимо видеть, как лицо, искаженное страхом и болью, вдруг преображается и озаряется улыбкой счастья, а из губ вырывается не стон, а песня.

http://magazines.russ.ru:81/novyi_mi/redkol/miller/stih/stihi109.html

13 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Не проси у жизни смысла…», читает Автор:

* * *

             Не просите у осени смысла

             Пожалейте ее, господа...

Бахыт Кенжеев

Не проси у жизни смысла,

Не проси.

В небе солнышко повисло —

И мерси.

Только душу просьбой этой,

Утомишь

Да напрасно сигаретой

Надымишь,

Да и  кончишь в белых тапочках

В гробу.

Лучше вытри чистой тряпочкой

Трубу,

Под небес холодным взором

С жаром дуй

И легко мажор с минором

Чередуй,

Не заботясь, есть ли надоба

В тебе,

В этих играх до упаду

На трубе...

А ветрами все земное

Так несёт,

Что под ложечкой то ноет,

То сосет.

12 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Устаревшее “Сквозь слёз”…», читает Автор:

* * *

Устаревшее — «сквозь слёз»,

Современное —  «сквозь слёзы» —

Лишь одна метаморфоза

Среди тьмы метаморфоз.

Все меняется, течет.

Что такое «штука», «стольник»

Разумеет каждый школьник,

И детсадовец сечет.

Знают, что «тяжелый рок»

Это вовсе не судьбина,

А звучащая лавина,

Звуков бешеных поток.

От скрежещущих колес,

Вздутых цен и дутых акций, —

Обалдев от всех новаций,

Улыбаемся сквозь слёз.

11 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Хорошо быть беглой гласной…», читает Автор:

* * *

Хорошо быть беглой гласной

И, утратив облик ясный,

Неприсутствием блеснуть,

И, контекст покинув властный,

В нетях сладостных соснуть.

Хорошо бы в мире яром

Обладать чудесным даром

Беглой «Е» (ловец — ловца):

Постояла под ударом

И исчезла из словца.

10 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «А если говорить по существу…», читает Автор:

* * *

А если говорить по существу...

Но, Господи, как теребит листву,

Как ветер листья треплет то и дело...

О чем, бишь, я сказать тебе хотела,

Спросить, сказать? Короче говоря...

Но погляди: качаются, горя

И пламенея, сосны на рассвете...

В вопросе — вдох, а выдох — он в ответе,

А между ними ускользнула нить

Беседы, что ни кончить, ни продлить.

9 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Закрыть бы лавочку да вывеску убрать…», читает Автор:

* * *

Закрыть бы лавочку да вывеску убрать.

Всё надо вовремя — и жить и умирать.

Закрыть бы лавочку, да свет в ней погасить

И ничего не предлагать и не просить.

Закрыть бы лавочку на внутренний замок,

Все шумы времени меняя на шумок

Воды, что булькает в заржавленной трубе...

Того же самого не хочется ль тебе?

8 июня 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 15 июня. В другие дни: аудио записи.

ДАЛЕЕ: Новые стихи: «Жаль, тетрадочки нет под рукой». Проза: «А у нас во дворе».

***

            «Товарищ Ворошилов, когда  я подрасту,

             Я встану вместо папы с винтовкой на посту»

                                               Детский стишок 1940-х

Спросите меня кем я стану,

Кем стану, когда подрасту,

И я отвечать не устану –

Мол, встану с ружьём на посту.

Я так отвечала в далёком,

В мифическом сорок шестом,

И Сталин сверлил меня оком,

Когда в папиросном густом

Дыму руку мамы держала

И звонко читала стишок.

Была за окошком держава,

А я была ростом с вершок,

А Сталин с большого портрета

Глядел, свою трубку жуя…

Хозяин того кабинета

Стал лагерной пылью. А я,

Как я, - ну спросите, спросите, -

Попала из давних времён

В сплетение новых событий,

В кружение новых имён.

Неужто осталось пространство

В душе, – ну спросите меня, –

Для новых безумств и шаманства

Ещё небывалого дня.

                       2013

***

Нельзя же на глазок.

Давай-ка поточнее.

Давай ещё разок.

Вдруг будут попрочнее

И тополь во дворе

И в доме половицы,

И сон наш на заре

Под щебетанье птицы.

                       2013

***

                        Памяти Бориса Рыжего

                                  и Дениса Новикова

    БОРИСУ И ДЕНИСУ

И гнездо почему-то не вьётся…

Не живётся вам здесь, не живётся,

Не живётся на тверди земной.

Только пьётся и дивно поётся,

Коль не слишком шумят за стеной.

Ну, надеюсь, теперь-то уж тихо,

Не мешают ни счастье, ни лихо,

Уж теперь-то, надеюсь, покой,

Не шуршит нитью жизни ткачиха…

Жаль, тетрадочки нет под рукой.

                                  2013

***

Всё сбылось. И могло ли не сбыться,

Если время течёт и течёт,

Умудрившись ни разу не сбиться,

Не нарушить размеренный счёт.

Всё сбылось. Всё входило без стука,

Что зовётся словцом «круговерть»:

И разлука, и счастье, и мука,

Даже, видимо, сбудется смерть.

                                   2013

***

У меня есть одно неотложное дело –

Сделать так, чтобы счастье не знало предела,

Сделать так, чтобы жизнь не имела конца.

Если раньше немного мешала ленца,

То теперь занялась я всем этим вплотную:

Я для съёмок использую плёнку цветную,

Саундтреком я сделала горстку синкоп,

Под которую дождик танцует вдоль троп,

И т.д. и т.п. Я почти что у цели,

И, надеюсь, управлюсь на этой неделе.

                                                2013

***

О ТОМ, О СЁМ:

БЕССОННИЦА И ЧАСЫ С БОЕМ

В 17 лет я почему-то перестала спать. Всю ночь лежала с открытыми глазами, а под утро впадала в полузабытьё: слышала всё, что происходит за окном или за стеной, но не могла пошевелиться. А тут ещё наши старые часы на буфете шипели и дзинькали каждые пятнадцать минут. Эти с младенчества знакомые и столь любимые мной звуки стали ненавистным и навязчивым фоном моей свирепой бессонницы: “Ш-ш-ш дзинь, ш-ш-ш дзинь, не спишь-шь-шь дзинь, не спишь-шь-шь дзинь”, - издевались они.

Мама повела меня к московскому “светилу” - старому доктору, жившему в одном из арбатских переулков. Его просторный кабинет походил на антикварный магазин: причудливой формы вазы, пушистые ковры, увитая фарфоровой виноградной лозой лампа на столе, под лампой - чернильница в виде разверстой львиной пасти, рядом изящные бронзовые пальчики, сжимающие пачку чистых рецептов. Но главное, что приковало моё внимание, - это часы: напольные, настенные, настольные, с гирями, с маятником, с кукушкой - они непрестанно тикали, а в положенное время издавали разнообразные звуки: от высоких и мелодичных до низких и грубых. После стольких бессонных ночей, проведённых под шипенье и дзиньканье домашних часов, прийти за помощью туда, где, казалось, не было ничего кроме гуденья, звона и боя часов самого разного калибра - это ли не насмешка судьбы? Это ли не зловещий знак?

“Светило” вошло бесшумно и пригласило меня сесть поближе к столу. Маленькое лысое оно, сладко улыбаясь, принялось допытываться, не является ли моя бессонница следствием несчастной любви. Убедившись, что не является, оно поскучнело и, вытянув из бронзовых пальчиков чистый рецепт, выписало люминал. Тот самый, который глотала мама, когда не могла уснуть. Мне надлежало принимать его за полчаса до сна, а потом идти на прогулку. После люминального моциона я возвращалась домой разбитая, вялая, сонная, бухалась в постель, но, ненадолго забывшись сном, тут же просыпалась, чтоб снова слышать: “Ш-ш-ш- дзинь, ш-ш-ш- дзинь. Не спишь-шь-шь дзинь? Не спишь-шь-шь дзинь?”

Убедившись, что от люминала проку нет, мама призвала на помощь бабушку, для которой не существовало безвыходных ситуаций. Она стала ежевечерне проделывать путь из своего Лефортова к нам на Павелецкую, чтоб, действуя личным примером, доказать мне, что нет ничего проще, чем спать. Бабушка ловко расставляла раскладушку и, весело пожелав мне спокойной ночи, мгновенно засыпала. Теперь к шипению и звону прибавился бабушкин энергичный храп. Утром, едва проснувшись, она поворачивалась ко мне и, увидев мою унылую физиономию, восклицала: “Быть не может, чтоб ты не спала!”. Решительно поменяв тактику, бабушка самоотверженно бодрствовала часть ночи, рассказывая мне разные истории или читая вслух. Но постепенно голос её слабел, речь становилась невнятной, и она засыпала. Продержавшись месяц, бабушка сдалась. То есть она продолжала звонить маме, чтоб получать сводки с фронта, но ночевать у нас больше не оставалась.

Из всех мероприятий по спасению меня, которых, наверное, было немало, помню только одно - перемещение из большой проходной комнаты в более тихую маленькую, где я оказалась лицом к окну, за которым раскачивался на ветру негасимый фонарь. Зимой вокруг него плясали снежинки. “Ночь. Улица. Фонарь. Аптека”. Лишнее зачеркнуть. Лишней была аптека. Всё остальное повторялось с назойливым постоянством. Теперь, когда мы с часами оказались в разных комнатах, они звучали приглушенно, что, как ни странно, стало для меня источником дополнительных мучений. Отныне мне приходилось напряжённо вслушиваться, чтоб, не дай Бог, не пропустить очередную порцию издевательского шипения. Это вслушивание так меня изматывало, что я всё чаще впадала в полусонное состояние, благодаря которому, наверное, и держалась.

Долго ли, коротко - но спас меня труд. Тот самый, что создал человека. 18-ти лет от роду, меня, первокурсницу, отправили на целину. То есть, туда, где степь, ковыль, небо, звёзды, элеватор и зерно, зерно, зерно. Если мне что и снилось тогда, то потоки зерна, которое я выкидывала плицей из вагона, сгребала лопатой со дна грузовика, вытряхивала из резиновых сапог, но которое шло, шло и шло, грозя подмять и раздавить меня. Сон мой был крепким, но коротким. Коротким потому, что спать было некогда: то страда, то гульба. Но, едва добравшись до лежащего на полу матраца, я немедленно засыпала. Слава Труду! Слава степному воздуху! Слава прогулкам под луной.

Но и бессоннице слава. Благодаря ей одной я услышала ход времени в том нежном возрасте, в котором о нём обычно понятия не имеют. Услышала, как оно идёт - безостановочно и неумолимо. И не только услышала, но и вступила с ним в сложные, сугубо личные отношения: время дразнило меня, пугало, повергало в отчаяние. Оно стало моим кошмаром, бредом, единственным недремлющим свидетелем моей бессонницы, и по иронии судьбы олицетворяли его старые добрые часы с фигуркой безмятежно читающей женщины. Те самые, которые всё детство были для меня символом тишины и уюта. Онемевшие и ослепшие после неудачного ремонта, они и сегодня живут в моём доме, не ведая, какую сложную роль играли в моей судьбе.

Излечившись от бессонницы, я так и не избавилась от порождённой ею болезни. Как она зовётся - не знаю. Может быть, мания времени, хроническая хрономания. Долгие ночи, проведённые под тиканье и звон часов, не прошли даром. Время навеки загипнотизировало меня, околдовало, приворожило, приучило ловить каждый его вздох и шорох. Когда в начале 60-х я начала писать стихи, одно из первых было посвящено часам, которые «в меня как будто встроены... / Чуть что, они: ‘‘тик-так, тик-так/ Не так живёшь, не так, не так”». С той поры я и твержу: время, время.

1998

7 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Концы с концами я свожу путём рифмовки…», читает Автор:

* * *

Концы с концами я свожу

Путем рифмовки.

Над каждым словом ворожу,

Движеньем ловким

Приделав легкие крыла

К слогам конечным,

Чтоб вечно музыка была

В пространстве вечном.

И где грозили небеса

Концом летальным

Легко летают словеса

В наряде бальном.

Танцует смертная тоска —

Крылами машет,

И жизнь, что к гибели близка,

Поет и пляшет.

6 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «В ночной тиши гуляет ветер…», читает Автор:

* * *

В ночной тиши гуляет ветер...

Господь грядущий день наметил

Вчерне, чтоб набело вот-вот

Пересоздать, и будет светел

Через минуту небосвод,

И вспыхнет он полоской алой...

Возможно ль жить без идеала,

Без абсолюта, без того

Неоспоримого начала —

Для всей вселенной одного,

Без веры, будто в мире этом

Безумном, горестном, отпетом

Должно каким-то светлым днем,

Как в детстве, все сойтись с ответом,

Что дан в задачнике моем.

5 июня 2013 г.

Песня на слова Ларисы Миллер, «Разыгралась непогода…», музыка Михаила Приходько, исп.: Михаил Приходько (пение, гитара) и Галина Пухова (пение, флейта):

* * *

Разыгралась непогода,

Все стонало и гудело,

В царстве полного разброда

Лишь разброд не знал предела,

Все стонало и кренилось

В этом хаосе дремучем...

На ветру бумажка билась -

Кто-то почерком летучим,

Обращаясь прямо к миру

Без затей и без загадок,

Написал: “Сниму квартиру.

Гарантирую порядок.”

4 июня 2013 г.

Песня на слова Ларисы Миллер, «Ослепительные дни…», музыка Михаила Приходько, исп.: Михаил Приходько (гитара) и Галина Пухова (пение, флейта):

* * *

Ослепительные дни

Длятся, не кончаются.

Маков яркие огни

Там и сям встречаются.

Рябь в глазах от пестроты

И от разных разностей…

Отложи свои труды,

Умирай от праздности.

День сверкает точно брешь,

Мысль течёт ленивая,

Грушу спелую заешь

Столь же спелой сливою,

И следи полёт шмеля,

Иль следи за бабочкой,

Или как плывёт земля

Вместе с этой лавочкой.

3 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «Поведай, что же ты открыл…», читает Автор:

* * *

Поведай, что же ты открыл

Под вечный шум небесных крыл.

Открыл, что жизнь не мёд, не млеко

И золотого нету века.

Открыл, что с каждым днём больней

И жить и расставаться с ней –

С неповторимой жизнью этой

И с бедной сумрачной планетой.

2 июня 2013 г.

Лариса Миллер, «А с небес, что чисты, как вначале…», читает Автор:

* * *

А с небес, что чисты, как вначале,

Опустился мой ангел печали.

Он меня целый день опекает

И во все мои нужды вникает.

Озабочен моими делами,

Он меня обнимает крылами,

Терпеливо меня утешает

И слова со слезами мешает.

1 июня 2013 г.

Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 8 июня. В другие дни: аудио записи.

ДАЛЕЕ: Новые стихи: «Оно само придумалось». Проза: «Человек играющий».

***

Оно само придумалось.

Я и не ожидала.

На свет на белый сунулась

И небо увидала,

И птицу невеликую,

Что пела – заливалась,

И вишню эту дикую…

Короче, зазевалась.

Влюбившись в листьев кружево,

В штрихи земной мороки,

Случайно обнаружила

В тетрадке эти строки.

                        2013

***

Да всё здесь для приёма внутрь,

Для ежедневного приёма.

Всё, начиная с окоёма

И зябких сумеречных утр,

До танца, полного огня,

До жара за печною дверцей,

До музыки, что рвёт мне сердце,

Не думая щадить меня.

                          2013

***

Чудеса в решете, ну а где им ещё находиться?

Ведь оттуда они так и сыпятся прямо на нас.

Если б не было их, то не стоило б даже родиться.

Надо только одно: чтоб всегда пополнялся запас.

Сеет дождик? Ура! Снегопад? Значит мелкую крупку

Просевают сквозь сито. И это за чудо сойдёт.

Ну а если уж роща надела зелёную юбку…

Ну а если уж ветер сиреневый майский метёт…

                                                         2013

***

На жизнь хватает. Жизни не хватает.

На жизнь хватает. И не на одну.

Но та одна, что есть, всё время тает

И улетает. Как её верну?

Всего хватает: и любви и смеха,

И слёз, и снов, и всяческих чудес.

Есть лишь одна серьёзная помеха:

Что времени, что времени в обрез.

                                           2013

***

О ТОМ, О СЁМ:

ЧЕЛОВЕК ИГРАЮЩИЙ

Как ни сложен мир, в котором мы живем, все же самое сложное – поддерживать порядок на вверенной тебе территории – в собственной душе и устранять конфликты, постоянно возникающие на незримой границе между внутренним пространством и внешним. Казалось бы, чего проще: мотайся туда-обратно сколько хочешь. Ан нет. На границе бдят. И этот бдящий – ты сам. То, перекрыв себе ходы внутрь, с маниакальной жадностью заглатываешь внешние впечатления. То, отрезав пути наружу, полностью погружаешься в себя. То легко впускаешь в душу нечто недоброкачественное, то разбазариваешь драгоценное. Ни покоя, ни строя, ни лада. Они, конечно же, были, но давно, в детстве, когда все прозрачно, любые границы.

На внутренней территории идет своя загадочная, невесть кем и чем управляемая жизнь. Здесь своя эпоха, свой отсчет времени, редко совпадающий с тем, что снаружи. Здесь –тишина, а снаружи – грохот; здесь – расцвет, а там – распад. И наоборот: там – Ренессанс, а здесь – глухое средневековье; на дворе – распутица, а внутри – заморозки; на дворе – сплошные кануны, а твои часы еле ходят. Ты полагал, что они будут идти бесконечно долго, а оказалось, это – одно из заблуждений, на которые так щедра жизнь. Иллюзия – замена счастью и основная жизненная веха. Продвигаясь от рубежа к рубежу, вернее, от миража к миражу, приходишь ... к миражу новому. Да и не к новому, а к старому, мильон раз возникавшему и исчезавшему прежде в других душах. Приходишь туда, где до тебя уже были, оставив многочисленные тому доказательства, которые и радуют (ура, не я один!) и огорчают (увы, не я один!). И все же твоя внутренняя территория – тэрра инкогнита, и ты на ней – Адам, которому Господь с удовольствием подыгрывает, даря свежие краски и яркие ощущения. “Первый снег”, – завороженно твердишь ты. – “Первая ласточка. Первая любовь”.

Ты полагал, что твое внутреннее пространство – безгранично, и вдруг обнаруживаешь, что истоптал его вдоль и поперек, исчерпал все источники, заглянул во все закрома. Нет там больше ничего и не предвидится. И даже товарообмен между двумя мирами – внешним и внутренним – невозможен: душа молчит, не принимает. Сколько ни колеси по белу свету, сколько ни открывай дверей с надписью “к себе”, “от себя”, твоя граница – на замке. Увы тебе. Ты протрезвел раньше, чем кончился пир, выбыл из игры прежде, чем она завершилась. Господь сотворил тебя ЧЕЛОВЕКОМ ИГРАЮЩИМ, заронил в тебя Божью искру, способную любую банальность превратить в откровение, как обыкновенный куст в неопалимую купину. Подарил тебе вдохновение, а ты ... Впрочем, Господь дал, Господь и взял. Кто знает, зачем и почему? Сколько ни строй предположений, все будут напоминать детский стишок, который звучит примерно так: “На свете жил слоненок, а может, поросенок, а может, крокодильчик, а может, и не жил ... ”

1996

«Стихи гуськом. Книга XIV (апрель-май 2013г.)»:

http://7iskusstv.com/2013/Nomer6/Miller1.php

 «Стихи гуськом. Книга XIII (февраль-март 2013г.)»:

http://7iskusstv.com/2013/Nomer4/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга XII (декабрь 2012г.  – январь 2013 г..)»

http://7iskusstv.com/2013/Nomer2/Miller1.php

 «Стихи гуськом. Книга XI (октябрь-ноябрь 2012 г.)»:

http://7iskusstv.com/2012/Nomer12/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга X (август-сентябрь 2012 г.)»:

http://7iskusstv.com/2012/Nomer10/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга IX (июнь-июль 2012 г.)»:

http://7iskusstv.com/2012/Nomer8/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга VIII (апрель – май 2012 г.)»:

http://7iskusstv.com/2012/Nomer6/Miller1.php
«Стихи гуськом. Книга VII (февраль – март 2012 г.)»:

http://7iskusstv.com/2012/Nomer4/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга VI (декабрь 2011 г. – январь 2012 г.)»:

http://7iskusstv.com/2012/Nomer2/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга V (октябрь-ноябрь 2011 г.)»:

http://7iskusstv.com/2011/Nomer12/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга IV (август-сентябрь 2011 г.)»:

http://7iskusstv.com/2011/Nomer10/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга III (июнь-июль 2011 г.)»:

http://7iskusstv.com/2011/Nomer8/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга II (апрель-май 2011 г.)»:

http://7iskusstv.com/2011/Nomer6/Miller1.php

«Стихи гуськом. Книга I (февраль-март 2011 г.)»:

http://7iskusstv.com/2011/Nomer4/Miller1.php